Золотой камертон Чайковского - Юлия Владимировна Алейникова
Это был самый счастливый Новый год в Сашкином детстве, а потом все пошло хуже некуда. Сперва какой-то хулиган напал на маму, и она попала в больницу с тяжелой травмой, едва выкарабкалась. Сашка месяц по ночам от страха плакал, а потом, когда мама пошла на поправку, убили дядю Максима, и мама снова едва не слегла. После этого всего у них лет пять в доме не было настоящих веселых праздников, а мама так замуж больше не вышла и стала какой-то потухшей. Это он уже сейчас взрослый стал, все понимает, а тогда, в детстве, только чувствовал и очень за нее переживал, болел, можно сказать, душой.
Вот как эта дача их жизнь перевернула. Да он, можно сказать, и в сыщики пошел только потому, что убийство дяди Максима тогда не раскрыли и убийцу не нашли. Сашка его очень любил, мечтал, чтобы они с мамой поженились и дядя Максим ему отцом стал. Да-а. А ведь дядя Максим, когда погиб, совсем молодым был, мальчишка. Не старше Никиты с Артемом, а ему тогда казался таким взрослым-взрослым. Жалко парня, хороший был, добрый, талантливый очень. И родителей его жаль, одни остались на старости лет. Мама пыталась им помогать, да они ее не приняли, может, в смерти Максима винили? Хотя при чем здесь она? Все дело было в даче. Он сам слышал много лет назад и запомнил, как на похоронах какие-то тетки говорили, что это все дача проклятая. Что несколько раз на нее воры залезть пытались, на маму его напали, у Максима сильнейшее отравление было, а потом вот еще и убили. Что продавать дом надо. Но Дмитриевы дом почему-то не продали, а оставили, может, как память о сыне, Максим дачу очень любил, жил на ней постоянно. Когда все это уже было, а вот он помнит. Все помнит.
Александр Юрьевич вышел на дорогу, бережно прикрыв за собой калитку.
– А вы можете узнать, кому сейчас дом принадлежит? – спросил он Николая Степановича.
– Да попробуем, может, председатель товарищества знает, больше-то никак не узнать, прописки тут нет.
Дом председателя находился в самом центре поселка и особой роскошью или размерами не выделялся, да и сам председатель был из «старых» дачников, невысокий, с узкими плечиками и округлым животиком. Он копошился в саду, облаченный в толстый свитер и меховую безрукавку, в смешной вязаной шапочке с помпоном и войлочных ботиках.
– Из полиции? Да вы проходите. Проходите, вот в беседку пожалуйте, – настороженно рассматривая гостей, приглашал председатель. – Присаживайтесь. Яблочко хотите? Белый налив, смотрите, какие красавцы, – гордо показывал он сложенные горкой на столе яблоки. – Так что же вас привело?
– Нас интересует, кто сейчас владеет домом номер двадцать два по Огородной улице, – вылез вперед старый участковый.
– Сейчас посмотрим, – пообещал, направляясь к дому, председатель. – Ну, вот. Домом владеют Дмитриевы Николай Игнатьевич и Мария Семеновна. Но знаете, в этом доме уже лет пять никто не появлялся. Может, старые хозяева уже умерли, а новые не считают нужным вступать в товарищество или не знают, что нужно отметиться, а может, и вовсе сюда не приезжали. Или, может, дом продали кому-нибудь? Народ теперь недисциплинированный пошел, – жаловался председатель. – Взносы сдают нерегулярно, документы в товарищество не предоставляют, за вывоз мусора и то по полгода деньги собирать приходится.
Попрощавшись с местными участковыми, капитан еще раз в одиночестве прогулялся по поселку, сходил на озеро, постоял возле дома.
Вот, значит, как, дядя Максим был владельцем камертона. Александр Юрьевич постарался вспомнить, не попадался ли ему в детстве на глаза этот самый камертон, но так ничего и не вспомнил. Зато он вспомнил, как мама восхищалась дядей Максимом, его талантом, упорством. Говорила, что настоящий талант всегда найдет выход, вот дядя Максим столько лет не занимался музыкой, закончил физико-математический факультет, устроился на работу в престижный НИИ, а талант все равно взял свое.
Талант взял свое, неторопливо повторил капитан. А ведь Дмитриевы купили дачу незадолго до гибели дяди Максима, это капитан помнил точно, значит, пробуждение таланта совпало с получением камертона?
Да нет. Глупость какая-то, отмахнулся Александр Юрьевич, выруливая с проселка на трассу. Наслушался сказочек про белого бычка и вот теперь сам бредить начал. Но определенная связь в этом деле все же есть. Все обладатели камертона были талантливыми композиторами, и все умерли не своей смертью, включая Ившина.
Надо немедленно ехать к его отцу и выяснить наконец-то доподлинно, откуда в семействе появился камертон.
– Да ну что вы, какое беспокойство. Мне теперь любой гость в радость, сижу тут один как сыч целыми днями. Раньше хоть мысли были добрые, хорошие, а теперь только и думаю о том, как Павлика отравили. А вы знаете, после нашей с вами встречи я вдруг вспомнил… – вновь оживился Владимир Сергеевич. – Точнее, почти вспомнил… Вот все думал о камертоне, о том, откуда он взялся, и знаете, вспомнил кое-что. Не про сам камертон, но все же странно, – смущенно поглядывая на капитана, путанно объяснял Владимир Сергеевич. – Возможно, вам это будет неинтересно…
– Вы все же расскажите, – настойчиво попросил Александр Юрьевич, проходя за хозяином в комнату.
– Извольте. В прошлый раз мы с вами говорили про дедушку Павлика, откуда у него взялся камертон, про отравление, и я как-то невзначай вспомнил. Павел Иванович тогда на даче проживал…
– Кто, простите?
– Мой тесть, дедушка Павлика, – недоуменно похлопал глазами Владимир Сергеевич. – Я разве не называл вам его имени? Павел Иванович, отец моей супруги.
– Нет, вы не говорили. Признаться, у меня сложилось впечатление, что это ваш отец подарил Павлу Владимировичу камертон.
– Ну что вы. Мой отец был рядовым инженером и к музыке не имел никакого отношения. А вот отец жены был композитором. Потом преподавал в консерватории. Сидельников Павел Иванович. Мы и Павлика в честь него назвали, – охотно пояснил Владимир Сергеевич.
– Хорошо, и что же было с вашим тестем?
– Это было у нас на даче, точнее, тогда это еще была не наша дача, а тестя. И вообще. Мы с Наташей там редко появлялись в молодости, предпочитали отпуск на море проводить, в Крыму. А Павлик месяц с нами на море был, а два месяца с моими родителями в деревне под Псковом, у меня там бабушка жила, – пустился в неспешные воспоминания Владимир Сергеевич.
– Гм-гм, – тактично покашлял капитан.
– Ах, да. Простите, – смутился старичок. – Да. Так вот, помню, у тестя на даче тоже кто-то отравился, композитор какой-то, молодой еще. Кажется, он с нами по соседству жил. А еще раньше, это мне уже Наташа рассказывала, тоже кого-то отравили. И тоже композитора! Вот только кого и когда – не помню.
– А может, я попробую вам помочь? – сдерживая волнение, предложил Александр Юрьевич. – Вы когда-нибудь слышали фамилию Щеголев? Модест Щеголев, композитор.
– Щеголев, Щеголев… Кажется, нет. Среди наших знакомых такого точно не было, а так я музыкой не особенно интересовался, – виновато проговорил Владимир Сергеевич. – Вот
