Лилия Беляева - Убийца-юморист
- Не слишком ли вы категоричны? - звучит голос интервьюера. - Жестоки даже?
Андрей взорвался как граната:
- Я же им верил, поймите! Я всей этой московской и прочей писательской шараге с детства верил! Я думал, раз они такие правильные книги пишут, то значит и сами живут по совести! А они в душу мне наплевали! Лучше б я в эту Москву и не приезжал! Я же под их героев-праведников подстраивался, я же в танке в Чечне горел не за так, а за красоту жизни, за этих же самых писателей! А как столкнулся с ними лоб в лоб, е-мое... Жлобы в общем и целом! Вон тут, в Перебелкине... захватили внаглую общие дачи, словно свои кровные, а сами сдают квартиры в Москве за доллары! Бизнес! На крови, страданиях своих меньших братьев, которые не имеют, как они, клыков и когтей"! хотите по фамилиям? Бакланович, Гешоков, Келлер, Гуспенская-Шанина, Дуркевич...
- Хватит, хвати, а то мы далековато от темы уходим, от жизни и творчества Владимира Сергеевича! - остановил интервьюер.
- Да никуда мы не уходим! - взъярился Андрей, сверкая очами. - Тут стоим. Потому что Владимир Сергеевич совсем другой человек! Он вон сколько томов наворочал! Я его роман "Последняя пуля" взахлеб прочитал. Я над его "Миллиардерша приехала в социализм" хохотал изо всех сил!
- Да, да, да, да! - радостно, податливо всполошились и остальные поклонники творчества Михайлова, сидевшие за столом. А темноглазая девушка с крупным пунцовым ртом и черной родинкой над верхней губой проговорила нараспев, с украинским акцентом:
- Владимир Сергеевич знал даже Алексея Толстого! Даже Шостаковича! Он с Паустовским ходил вдоль реки Оки!
Андрей коротко и веско:
- Классный мужик Владимир Сергеевич! По всем статьям классный!
При этих словах он глянул на Ирину, а она - на него, словно бы в желании прочесть одобрение на лицах друг друга. Или мне это только почудилось? Я же все о своем, о своем...
На экране телевизора замела метель, завыла, застонала. У окна, лицом к метели, - женская фигура. Голос комментатора:
- Вечности нет для нас, живых людей... Но это так кажется. Вечность в нас самих, если мы умеем ценить и любить того, кто принес к нам счастье...
Метель сменяется колыханием белоснежной яхты на голубизне морских волн. На яхте, лицом к солнцу, - двое: Михайлов в белых брюках и белой рубашке и молодая его жена Ирина в белом кружевном, с огромной соломенной шляпой на голове. Шляпу она придерживает рукой за поля, а другой - обнимает своего любимого за талию. Улыбаются, смотрят друг на друга и снова в даль, которая, уж точно, сияющая...
Потом - он и она, держась за руки, поднимаются по лестнице, устланной пурпурной дорожкой, - идут на прием к... французскому премьеру. Вот и премьер с супругой. Ирина и премьерша целуются...
Мать честная! А дальше-то, дальше! Ирину и Михайлова принимает сам испанский король! Умереть можно от счастья! А каково было Ирине беседовать с Патриархом всея Руси! А вот чета Михайловых среди звезд американского кино, то есть в Голливуде! На Ирине прекрасное платье из черного бархата, обнажающее её плечи и спину почти до пояса, на котором особенно ярко сверкает бриллиантовая брошь... Уж, конечно, бриллиантовая, а то какая же...
Я, признаюсь, упивалась чужой жизнью, которая недоступна мне, как и миллионам других российских женщин. Я искренне изумлялась неожиданному и столь блистательному повороту Судьбы мало кому ведомой Ирины Аксельрод! Как говорится, из грязи да в князи!
Щипнул вопросец: "Она заранее знала, что с Михайловым вознесется в самые верхние слои атмосферы? Или сама удивилась, когда обнаружила, что автоматом попадает в сливки общества?"
Разумеется, после того, как эта оригинальная пара. С высокой горы наплевавшая на пресловутое общественное мнение, появилась среди нашего отечественного бомонда, впритирку к Ростроповичу, Глазунову, Вознесенскому и прочим, - у меня уже не было сил даже нашептывать про себя: "Ну надо же!" Лишь когда наш президент приспосабливал какую-то награду к лацкану "большого общественного деятеля и большого писателя", когда президент принаклонился перед Ириной, затянутой в бежевый, строгий костюм, чтобы поцеловать ей руку, я ахнула уже вслух:
- Обалдеть! Прямо обалдеть!
Хотя, по правде, что тут особого? Выдающиеся мужья уж непременно тешат самолюбие жен открывающимися перед ними перспективами, вводят в круг, так сказать, высшего света...
Передача о Михайлове завершилась сугубо ностальгической нотой: балалаечный наигрыш, призванный, судя по всему, углубить нашу зрительскую мысль о преданности Михайлова родной русской земле, и видеоряд соответствующий: чернильница в форме самовара, чистый лист бумаги, стопка книг, а у распахнутого окна, спиной к зрителям, лицом к перебелкинским соснам и березам, - силуэт женщины, разумеется, вдовы писателя...
Я вырубила телевизор. У меня разболелась голова. Я окончательно запуталась во всем, что называется "работа над материалом". Я чувствовала полную свою беспомощность перед всем этим навалом фактов, событий, перед чередой людей, с которыми столкнулась по ходу дела. Мне больше ни с кем не хотелось общаться. Решила и про Веру-Верунчика: "Небось, не прокиснет до утречка. Девушка в самом соку, ядрененькая. Позвоню, как встану".
Из последних сил заползла под простыню. А вот занавеску закрыть, чтоб в комнату так нагло не заглядывала полная луна, яркая, словно раскаленная добела сковорода, - не смогла, рука как поднялась, так и упала. Сон тотчас сдунул меня с этой планеты и прямиком в какую-то черным черную, но теплую дыру мироздания, где тела твоего нет, а одно мягкое вселенское колыхание то ли под музыку Вивальди, то ли под далеко-далекие балалаечные переборы...
И почти сразу я вскочила как полоумная. Но на самом-то деле вовсе не сразу, а проспав часов шесть. Возможно, это луна вынудила меня вернуться к брошенным, было, проблемам и загадкам. Ее ядовитенький свет проел веки у спящей красавицы и добрался до зрачков.
- Ладно, - сказала я ей, - так и быть, скажу тебе "спасибо". Действительно, надо на свежую голову разобраться, что к чему и куда бежать или семенить дальше.
Села к столу, включила лампу, утренняя свежесть полилась из форточки на мои открытые плечи. Простуживаться, однако, не хотелось. Натянула шерстяную кофтенку. Положила перед собой лист чистой бумаги, взяла в руки зеленый карандаш. Я люблю зеленый цвет, чтоб как майская трава при солнце. Зеленым карандашом вывела "Виктор". И задумалась, вспоминая, что наговорила о своем брате-раздолбае его сводная сестра Дарья. Вспомнила самое важное, как показалось. Его разговор с матерью, покойной поэтессой Никандровой. Когда она обозвала его даже "дрянью", как никогда, если он только посмеет выполнить что-то задуманное. И ещё его слова: "Козлов надо подвешивать за яйца, мамуля! Чтоб все прочие козлы знали - возмездие грядет, как бы они ни колбасились, нерентабельно от козлиной вони отмахиваться только веером. За яйца и на фонарь!" А что же ответила обычно кроткая Нина Николаевна? "Прибью!"
Какой же из этого следует вывод? Если учесть, что это был последний разговор матери и сына, который слышала Дарья? Потом Виктор уедет на Север, к поморам, что ли...
Я сделала такой вывод, показавшийся мне веским, убедительным: "Виктор решил кому-то за что-то отомстить. Мать просила его не делать этого. Даже требовала. Но он стоял на своем. Вопрос: кому и за что? А если эти самые "козлы" опередили его? Если именно они убили Нину Николаевну?"
Маленькая неувязочка: а за что её было убивать? Полунищая старая женщина с грошовой пенсией...
За что, за что обыкновенно убивают женщин? Известное дело - из-за дорогих вещей, денег, из ревности, наконец...
Я посмотрела на ясный лик луны, и она вдруг подсказала мне: "Еще за тайну. Если человек владеет какой-то тайной, опасной для другого. Элементарно, Ватсон!"
Я поблагодарила подсказчицу кивком головы. Дальнее шоссе уже шипело под шинами несущихся к цели машин.
"Хорошо, - сказала я. - Пусть так. Пусть дело в тайне. И Нину Николаевну отравили из-за этой тайны. Но тогда за что отравили Пестрякова-Боткина и Семена Шора? Или... или они тоже были держателями какой-то опасной, общей тайны?"
Я подождала, когда натечет хоть какой-то ответ на этот вопрос, но не дождалась.
Однако воспоминание о беглом, блудном Викторе согрело: "Вполне вероятно, он кое-что знает на этот счет и когда явится..."
Но когда он явится? И явится ли вообще? Дарья рассказывала как-то, что он в самый шторм поплыл на моторке за мешками с мукой к пароходу, что стоял на якоре. В поселке кончилась мука, и он с каким-то тоже бедовым помором дядей Филей "побурили" на "дорке", и их перевернуло, еле спасли. А однажды её братец Витюша ухнул в прорубь... Тоже случаем спасся...
Подозреваю, как возопят некоторые мамзели: "Ах, ах, какая она эгоистка, эта журналистка Игнатьева! Ради успеха своего расследования она переживает за этого Виктора, а не потому, что Виктор - живой человек!"
