Светлана Гончаренко - Полторы минуты славы
Катерина, обретя Федю, наконец-то смогла избавиться от презираемого ею сериала. Она с головой ушла в свои театральные замыслы. Соединение пластики с тромбоном захватило ее настолько, что и Тошик, и доцент из Автотранса были заброшены окончательно. Тромбонист, ширококостый, сутулый, с дремучим и робким лицом, даже переехал к Катерине. Она всем говорила, что пригласила его пожить в своей квартире нарочно, чтобы вывести Федю из ступора. Звук тромбона, достаточно, на ее взгляд, противный, мог совершить встряску в Федином сознании и затронуть сокровенные, спящие струны души. Но Федя терпел тромбон с поразительным спокойствием и выдержкой. Он только улыбался, когда Катеринин соратник вынимал из футляра свое сверкающее музыкальное орудие. Зато собака одного из соседей на звук тромбона, как по команде, начинала выть, сосредоточенно глядя в потолок. Скоро эту собаку в качестве поющей показали по телевидению — сначала по всем местным каналам, а затем и в пятничном выпуске программы «Время», в финале, где обычно даются занятные сообщения о животных, греющие сердце и настраивающие на позитивный лад.
«Единственная моя» благополучно длилась. Саша Рябов, как и обещал, не стал давать официальных показаний против друга детства. Похоже, он боялся Гвоздя до смерти. Но никаких неприятностей по этому поводу у телезвезды не случилось — в конце концов, сам он ничего криминального не совершил, следствию помог. Он был к тому же любимцем губернатора и зрителей, хотя и не таким безусловным, как Трюбо — Островский.
Этот последний был основной причиной головной боли сценариста Леши Кайка. Несмотря на желание Олега Адольфовича отдохнуть, интерактивные зрители требовали для сластолюбивого француза не только вечной жизни, но и постоянного присутствия на экране (Леша собирался отпустить его на пяток-другой серий якобы на Лазурный Берег). О том, чтобы укокошить Трюбо, и речи быть не могло. Более того, все сюжетные построения Леши вдруг оказались на грани срыва: в какой-то желтой газетенке некая пенсионерка высказала идею передать состояние Трюбо не шустрой Лике, а какой-нибудь приличной одинокой женщине средних лет, битой жизнью, но способной скрасить остаток дней намаявшегося с моделями миллионера. Идея произвела фурор. Скоро телеканал ДБТ завалили письмами в поддержку этой сумасбродной выдумки. Введение нового, битого жизнью персонажа сценарными планами и сметой не предусматривалось. Поэтому Кайку (вернее, его двужильной помощнице) пришлось форсировать тему Ликиной беременности. А ведь сомнения в том, есть беременность или нет, по предварительным наметкам предполагалось растянуть серий на десять!
Кайк чертыхался и лепил одну небылицу на другую. Если уж зрители не хотят, чтобы француз помер или захворал, решил он, то пусть остается в живых, отдает миллионы Ликиному младенцу и убирается ко всем чертям в индуистский ашрам.
— Ну, это ты чересчур загнул! — засомневалась администраторша Маринка Хохлова. — Сложновато для широкого зрителя. Кто теперь знает, что такое ашрам? Разве что поколение хиппи…
— Тогда он уйдет в монастырь, — не сдавался Кайк.
— В какой монастырь может уйти француз? В католический? Ты что, собрался католицизм пропагандировать?
Леша махнул рукой:
— Пускай тогда едет просто в Тибет. Представь, как хорошо: старый хрыч скрылся среди горных вершин и забыт мною, как страшный сон. Марин, надо же как-то его уконтрапупить! Островский категорически заявил, что в новом сезоне сниматься не будет. У него операция запланирована, что-то на ноге, и микроинсульт недавно был. Жена не разрешает ему играть даже лежачие сцены в кровати! И мы хороши будем, если Олег Адольфович прямо у нас на съемках дуба даст. Хватит с нас и того трупа на диване. Все хорошо в меру!
Сейчас Леша не был расположен заниматься сценарием даже в меру: он трудился над сочинением книжки про губернатора. Предполагалось изготовить в Италии пудовый том с массой фотографий и Лешиными текстами. Как истый постмодернист, Леша назвал свое сочинение «Его нелегкий путь» и написал о своем герое несколько прочувствованных стихотворений. Тон он избрал душевный, какой бывает на открытках с котятами. Поэты, как это ни странно, очень практичны. Они остро чувствуют несовместимость земного и небесного. И не совмещают.
Так и катился сериал по своей разъезженной колее, а жизнь — по своей. Нигде они не пересекались, кроме тех редких минут, когда, проговорив Лешин текст быстрого приготовления, Лика замирала, опускала тонкие руки и упиралась в пространство печальным непонимающим взглядом. Тогда Ник Дубарев со своей камерой подвигался, подкрадывался к ее глазам, заглядывал в них — и там, за бахромой накрашенных ресниц, распахивалась неведомая золотая бездна.
«Черт, третью минуту держит крупный план! Будет, будет из девки толк!» — шептал под одеялом народный француз Нетска Олег Адольфович Островский. Его пожилое, натруженное лицо укладывалось глубокими морщинами в грустную улыбку — это была его предпоследняя серия перед Тибетом. «Такая дрянь текст — и о любви. Да разве так пишут о любви, как этот белобрысый? — вспоминал он свою последнюю реплику. — Держись, девочка!»
Лика отвечала ему одними ресницами. Она знала, что в пятницу на всех экранах будут ее сегодняшние печальные глаза. Будет и музыка подложена — скрипки, стаей улетающие вдаль. Такая музыка, чтоб заплакали все четыреста восемьдесят тысяч женщин, которые, согласно опросам, не пропускают ни одной серии!
Настоящая любовь, конечно, и слаще, и горше, но и эта, на экране, чего-то стоит.
Пусть настоящая Ликина любовь по-прежнему оставалась трудной, зато она одержала нежданную победу: папа Александр Леонидович Горохов перестал называть Федю прощелыгой. Он теперь считает, что, хотя у телевизионщиков не все дома, они много порядочней фармацевтов из «Сомерсетта». Те нагло смылись, не внеся арендной платы за май и оставив бедному заводу металлоизделий коробки, полные фальшивых таблеток, и проблемы с милицией.
— Как хорошо, Коля, что ты дома! Настя совсем ребенок и не понимает, что играет с огнем. В мире зафиксировано несколько летальных исходов — правда, у аллергиков и астматиков, но это не меняет дела. Алик перенес трахеит, а окна теперь настежь. Мы все в группе риска!
— О чем вы? — изумился Самоваров.
— Об этих жутких цветах, конечно! Ах, Станислав Иванович, и вы здесь?! Это хорошо. Уж вы-то можете подтвердить, насколько велика опасность…
Розовые Настины лилии настолько испугали Веру Герасимовну, что она помчалась бороться с ними в самоваровскую квартиру. Увидев Самоварова, она немного приободрилась. Взрослый и неглупый Коля, наверное, успел уже избавиться от смертоносного букета?
Но она ошиблась. Букет был водружен на стол и казался теперь еще огромнее. Он действительно источал внятный холодноватый аромат и красив был неправдоподобно. Настя уже поставила против него мольберт с грунтованным холстом. На этом холсте розовые лилии должны были остаться навеки.
Диплом Настя защитила, а вот что дальше делать, пока не решила. Она просто парила в мире абсолютной свободы, как в невесомости, да еще писала все, что вздумается. Розовые лилии пленили ее на рынке, и она разорилась на них, а не на клубнику, как предполагала. Нет уж, клубнику она писала позавчера. Лилии лучше — этот рискованный розовый цвет, эти пурпурные внутри веснушчатые стаканчики, из которых торчат тычинки, бархатные от пыльцы. А эти лепестки-завитки! Тут только бы не впасть в умиление. А остальное получится — это дело техники. Главное, чтоб цветы не бумажками были, а живыми. Поэтому хорошо, что они ядовитые, — в них в самом деле что-то есть змеиное, пестрое, угрожающее.
Настя широким мастихином положила розовые полосы по зеленому и осталась вполне собой довольна.
Самоваров со Стасом в это время вдвоем сидели на кухне и пили чай с позавчерашней клубникой, которую Настя уже запечатлела и потому засыпала сахаром. Также на столе возвышался большой пирог с черемухой, как первым снегом подернутый взбитой сметаной. В комплект входил и неизменный курник — пирог с курятиной. Но курник съели вчера, после того как Настя написала и его в компании нескольких плюшек, специально купленных для этого в булочной.
Пироги Самоваров получил в честь долгожданного события: Катерина Галанкина окончательно бросила Тошика. Хотя произошло это из-за тромбона, Нелли Ивановна решила, что Самоваров всесилен. Чем больше тот отнекивался, тем больше Нелли Ивановна убеждалась, что именно его действия привели к желанному результату. Так уж она была устроена. Самоваров только махнул рукой. Он хотел одного: чтобы у Тошика как можно скорее закончились трудности взросления и вместе с ними выдача домашней выпечки.
— Это ты зря, — возразил Стас. — Готовит мамашка вкусно. Пацан глуп, как дерево, и еще не раз влипнет в истории. Преимущественно с бабами, я думаю. Так что тебе не отвертеться! Готовь брюхо.
