Джеймс Мэйо - Персидская гробница. Не трогай спящих
— Тиара, послушай, — нетерпеливо перебил он. — Это дело необычайной важности, Загора попытался заставить вас выдать всю информацию Ай-Си-Си, формулы, данные и так далее.
— О, да, я понимаю, — она нервно отошла в сторону, потом снова повернулась к нему. — Да, точно.
— Ты что-нибудь ему сказала?
Она покачала головой.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Он так странно на меня влиял… Несколько раз почти довел до предела… Похоже на то, как работали мы с Тикл, когда слова возникали из ничего, просто появлялись — и все. И я чувствовала себя примерно также, как тогда. Должна признаться, что противостоять ему невероятно трудно, и вполне возможно, что в конце концов я бы сломалась и что-нибудь сказала: но я не сказала, Чарльз. Я этого не сделала!
— Умница.
— Он даже пытался заставить меня мысленно связаться с Тикл, чтобы уговорить её приехать сюда или в Венецию, требовал, чтобы я думала об этом, концентрировалась на этом — чтобы убедить её приехать.
— Понятно, — кивнул Худ. — Теперь наша задача — поскорее убраться отсюда. Хотя, пожалуй, до утра двигаться не стоит.
— Но Чарльз, ты же ранен. Нужно что-то сделать с твоей шеей.
Рану чертовски дергало.
— Минутку. — Худ нагнулся, стараясь сделать лампу ярче, но та оставалась такой же тусклой и не реагировала на его усилия. Он выпрямился. — Я бы сейчас съел лошадь.
— Может быть, здесь есть какие — нибудь консервы или сухари?
Худ поморщился.
— Послушай, обжора, если это для тебя недостаточно хорошо…
Худ улыбнулся. Уже лучше. Девушка постепенно приходила в себя.
— Давай-ка посмотрим, что тут вообще есть, — предложил он.
В доме была только одна комната с галерей вдоль двух стен, где хранилось альпинистское снаряжение, походный инвентарь и множество всякого хлама. Внизу в углу нашлась газовая плитка с полупустым баллоном бутана. Они нашли две консервных банки с равиоли, банку томатов и немного воды в трех походных канистрах. Девушка принялась готовить ужин.
— Совсем как дома!
Она взглянула на него, и Худ почувствовал, как пробуждаются старые воспоминания. Похоже, он намеревался быть пойманным на очередной попытке изнасилования — если им удастся выбраться отсюда живыми. Они слились в долгом поцелуе, она страстно и нежно обвила его руками и положила голову на грудь. Потом расстегнула ему рубашку, просунула внутрь руки и тесно прижалась к нему. Но тут же отстранилась, как бы защищаясь, словно хотела легкой шуткой прервать внезапный прилив нежности.
— Теперь я снова готова вернуться к тренировкам — чтобы пробежать следующую олимпийскую милю.
— Ты достаточно тренирована, чтобы принять участие в беге с препятствиями.
Она быстро все приготовила, разложила еду на оловянные тарелки из походного набора и, когда он вернулся в дом, проведя короткую разведку снаружи, показала бутылку виски.
— Посмотри, что я нашла! Ты выпьешь, или будешь ждать, когда я сделаю коктейль?
Ели они так, словно неделю голодали. Тиара беззаботно болтала, стараясь побороть неловкость. Она начала расспрашивать про его жизнь и Худ кое-что рассказал. Но когда он захотел узнать о Загоре и всей загадочной деятельности в Куан-т'энг, а заодно о приезжавших туда женщинах, Тиара возразила:
— Милый, может вернемся к этому позднее? Я чувствую, что они где-то близко. Они обладают какой-то гнетущей властью над тобой. Если мы сейчас начнем говорить о них, они непременно нас найдут, я твердо знаю. А мне хотелось бы избавиться от них навсегда. Ты меня понимаешь, да?
Он немного поколебался, потом наполнил два бокала и она выпила свой залпом.
— Тебе холодно? — Он вспомнил, что на ней нет ничего, кроме легкого платья, и поднялся поискать чего-нибудь в сваленном в комнате барахле. Чертова лампа! — Свет совсем ослаб, и когда он попытался вывернуть фитиль, это ничего не дало.
— Кончился керосин. Пожалуй, лучше нам устраиваться.
Худ нашел два спальных мешка и расстелил их на полу.
— А как насчет двуспальных мешков, дорогой? — рассмеялась она.
— Пожалуй, в этих будет лучше.
— Ты же не станешь утверждать, что никогда не занимался любовью при исполнении служебных обязанностей. Я это уже проверяла.
— Все было сделано с определенной целью.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что занимался со мной любовью как с заурядной проституткой?
— Нет. Но нам может понадобиться спешно уходить.
— Дорогой мой, ты же знаешь как это бывает, — легко войти и ещё легче выйти. — Снова раздался смех.
— Пошли спать, — буркнул Худ.
— Знаешь, спальные мешки — мое любимое место, особенно после того, как я прочитала «По ком звонит колокол». Почему бы ему не позвонить для меня?
Он рассмеялся.
— У тебя просто дар уговаривать, дорогая. Она сбросила туфли и сняла платье через голову.
С первого взгляда Худ задрожал от возбуждения. Ей ничего не нужно было делать — длинные ноги, гладкие твердые бедра и крутые шары грудей говорили сами за себя. Она была из тех счастливиц, которые выглядят весьма изящно, когда они одеты, а когда раздеваются, становятся ещё лучше. У большинства изящных женщин мальчишеские бедра, и раздеваясь, они теряют половину своей прелести. У Тиары же были и изящество, и формы.
Худ нежно целовал её, она крепко прижалась к нему животом.
— Чарльз… милый… Я хочу сейчас же.
— Зато, дорогая, я сейчас не хочу.
— Милый, я так давно не трахалась… Ну что мне с тобой делать?
Тиара часто задышала.
— Что ты делаешь?
— Проверяю, что мне досталось.
— Пошли спать, — буркнул Худ.
— Я должна закончить инвентаризацию.
— Это подождет. — Он решительно отстранил её и смотрел, как она неохотно забирается в спальный мешок. Лампа почти погасла. Худ разделся, положил пистолет рядом и залез в свой спальный мешок.
Он закурил последнюю сигарету, она придвинулась к нему поближе.
— Знаешь, милый, похоже, ты нашел очень старый спальный мешок, — она тихонько рассмеялась.
— Помолчи.
— Никто не может оставаться островом, по крайней мере, не должен.
— Давай спать.
— Той девушке из романа Хемингуэя повезло, по крайней мере её изнасиловали.
Ответа не последовало.
— Ты целый день мне говорил: «Давай, давай.» Теперь ты наконец у цели. Чарльз… дорогой… В конце концов девушка тоже имеет права… — Она по-кошачьи замурлыкала, что немедленно вызвало нестерпимое воспоминание о ночи, проведенной у Гастона, и напомнило о её особом очаровании. Вынести такое было просто невозможно. Худ потушил сигарету и перебрался к ней.
Лампа погасла. Ее теплое тело прижалось к нему.
— Любовь в темноте — это великолепно! Ты не чувствуешь, как в тебе просыпается тигр? — рассмеялась она. — Дорогой, не забудь про пистолет. Кажется, это называется русской рулеткой — и так возбуждает!
Сквозь ставни пробивался рассвет. Худ пошевелился. Молочно-белая спина прижималась к нему, но Тиара уже проснулась. Проснулась минут десять назад — и молча приглашала его, осторожно, но требовательно. Его рука скользнула по соблазнительным плавным изгибам. Она была великолепна. Нет, черт возьми! Пора отсюда убираться.
Она поймала его руку, прижала к своему телу и задрожала.
— Милый… неужели ты меня не трахнешь?
Худ поспешно расстегнул молнию на спальном мешке. Тиара протестующе завизжала, но он вытащил её и поставил на ноги, тогда она опять обвила его руками.
— Чарльз, я просто вся горю, так хочу тебя! Еще разочек… и также божественно…
Он поцеловал её.
— Дорогая, это подождет.
Они оделись. Она принялась шарить по дому в поисках кофе, но все равно воды больше не было, к тому же Худ все сильнее нервничал и хотел поскорее оттуда убраться.
— Нужно попытаться пройти вдоль долины, — сказал он. — Миновать Беллуно и подняться до Пиав фор Фельтр или даже до Примилано, если сможем. Тогда, держась южнее гор, мы сможем добраться до Виценцы или Падуи. Вот только бы поймать машину…
Оставив девушку в доме, Худ вышел на разведку. Утро встретило его свежестью и легким туманом. На окрестных склонах никого не было видно. Они закрепили клинышком дверь, чтобы та не открывалась, и двинулись по тропе между размеченными скалами. Тропинка привела к развилке, где один маршрут, явно рассчитанный на скалолазов, уходил вверх, другой начал спускаться вниз.
На склоне потянулся луг, идти было легко, и примерно через полчаса они добрались до шоссе. На нем осталось множество грязных следов от колес, время от времени на обочине попадались глубокие выбоины, залитые водой; все говорило за то, что здесь интенсивно движутся тяжелые грузовики. С одной стороны дорога обрывалась в головокружительную пропасть, с другой вздымался крутой скалистый откос.
