Душан Митана - Конец игры
— Спасибо.
Глубоко вздохнул. Сердце понемногу успокаивалось. Робко, виновато улыбнулся, словно просил прощение за свое унизительное малодушие.
— Вам что-нибудь говорит это имя… Вера Мразова? — спросил капитан.
— Подруга моей жены. Не понимаю, какая связь…
Капитан не дал ему досказать.
— Это был тот гость, с которым ваша жена в тот вечер выпивала. — Он четко, с упором произносил отдельные слова, словно сомневался в способности Славика реально осмыслить их значение. — Из ее свидетельского показания вытекает… — он поглядел в дело перед собой и монотонно стал читать: — «Примерно в восемь вечера мне позвонила Гелена. Меня удивило это — она всегда прекрасно владела собой и умела отдавать себе отчет в своих поступках. Она попросила меня зайти, сославшись на свое скверное самочувствие. Я живу неподалеку и пообещала заглянуть к ней. Непривычное возбуждение Гелены в самом деле удивило меня, было даже любопытно узнать, что стряслось с ней, и потому уже четверть часа спустя я была там. Гелену я нашла в сильном подпитии. И как я ни сопротивлялась, пришлось-таки с ней тоже выпить. Казалось, она была в состоянии крайнего нервного потрясения. Я спросила, что с ней, но она лишь бормотала что-то невразумительное и истерически выкрикивала, что произошло нечто невероятное, ужасное, о чем она даже не может говорить, и поэтому, немного погодя, я вообще пожалела, что пришла к ней. Наверное, позвала меня только затем, чтобы выговориться, а мне это было совсем ни к чему, напротив, было гадко, отвратительно. Я хотела уйти, но она не отпускала меня, говорила, что нельзя оставлять ее одну, что она что-нибудь сделает над собой, и поэтому я осталась. Надеялась, что вскоре она опамятуется и все войдет в свою колею. Наконец я поняла, что этот ужас, о котором она так драматично говорит, — форменная галиматья. Она, мол, узнала, что ее муж многие годы обманывает ее и что теперь она ума не приложит, как ей жить дальше — они ведь ждут ребенка, и что я, мол, должна посоветовать, что ей вообще делать, словом, обыкновенная алкогольная истерия. Я успокаивала ее, убеждала, что это явно какое-то недоразумение, я ведь достаточно хорошо знаю ее мужа, чтобы не принимать это за чистую монету. Иными словами, посторонними женщинами он никогда не интересовался… я бы сказала… с эротической точки зрения, напротив, он всегда относился к женщинам с каким-то презрительным невниманием, они привлекали его… я бы сказала, лишь как объекты изучения… да, пожалуй, это точнее всего. Он относился к людям с какой-то оскорбительной холодностью, они возбуждали его интерес лишь до тех пор, пока… я бы сказала… ему не удавалось изучить их до конца. Да, именно так. Он лишь изучал людей, но никогда не испытывал к ним какие-то глубокие… человеческие чувства. Конечно, Гелена не в счет. Ее он любил… я это знала, как и все, кто был знаком с ними. Я все это выговорила ей, но она не переставала кричать, что мы все замазывали ей глаза, что мы, дескать, знали, что он обманывает ее, и за спиной потешались над ней. Я уверяла, что мне об этом ничего не известно, что, по-моему, все это сплетни, не более, но вдруг она раскипятилась и стала обвинять меня, что я тоже обманываю ее, она ведь совершенно достоверно знает, что у Петера, то есть у ее мужа, есть любовница — так сказал ей Карол Регора, стало быть, это абсолютная правда, он ведь знает обо всем, что бы где ни случилось, а это уж и вовсе рассмешило меня, Регору-то я хорошо знаю, к его словам нельзя относиться серьезно, он ведь обожает всякие каверзы, они доставляют ему истинное удовольствие, нет для него большей потехи, чем подшутить над людьми, а в общем-то это незлобивый интриган. Но Гелена утверждала, что на этот раз он не обманывал, потому что сказал ей и о том, чего определенно не мог бы знать, не будь это сущей правдой, а именно: у ее мужа общий ребенок с Яной Гавьяровой, это одна художница, с которой Петер встречался еще до того, как познакомился с Геленой, и это, дескать, абсолютная правда, так как Регоре сказал об этом Милан Плахи, бывший муж Яны Гавьяровой, а он, как известно, в подпитии несет всякую чушь, и это тоже, конечно, было очередной уткой, и если бы Гелена не была пьяна, она бы и сама посмеялась над этим, все это я сказала ей, но она, похоже, не слушала меня, а потом даже крикнула, что ничуть не удивилась бы, если бы и я оказалась любовницей ее мужа; это и вовсе было отвратительно, я поняла, что она невменяема, что пьяна настолько, что сама не понимает, что порет, и потому пообещала ей, что завтра, когда она проспится и отрезвеет, мы вместе с ней посмеемся над этими бреднями, и ушла домой. Вот и все».
Капитан отложил бумагу с показанием Веры Мразовой. Он оперся локтями о стол, наклонился к Славику и сказал:
— Это был ее гость.
Нелепица, сплошная нелепица, не более того, размышлял Славик. Вот почему она накрутила такое! Каролко пошутил, а она… господи, если б не было, по крайней мере, все так невероятно банально! Неужто в этом мире и вправду нет места хотя бы для одной приличной, достойной, возвышающей и очищающей трагедии? Неужто мы обречены на одни пошлые фарсы?
— Однако… — продолжал капитан. — Вера Мразова ушла без четверти девять, а ваша жена умерла в половине второго ночи, что неопровержимо доказано результатами вскрытия и медицинской экспертизой.
— Это она вам сказала.
— Простите, не понял.
— Гелена могла же позвонить ей гораздо позже…
— Вы нас все время недооцениваете, пан режиссер, — заметил капитан с ироническим укором. — Надеюсь, вы не думаете, что мы не проверили этот факт? Словом, не собираюсь излишне испытывать ваше терпение. Вера Мразова действительно ушла без четверти девять, а на остальное время ночи имеет неопровержимое алиби. Я не стану утомлять вас подробностями, но это факт. А факты — упрямая вещь.
— И что вы этим хотите сказать? На мой взгляд, это значит лишь то, что там в… во сколько это случилось?
— Около двух ночи.
— Это вовсе не значит, что у Гелены не мог быть еще и кто-то другой.
— Допускаю. Более того, я даже уверен, что там действительно был кто-то другой… Там были вы!
— Не был! — взорвался Славик.
— Не был? — Капитан удивленно поднял брови. — Но ведь вы уже признались, что были там.
— Но не тогда! Не ловите меня на слове. Когда я пришел, она была уже мертвая. До меня там был еще кто-то!
— Весьма сожалею, но нам не удалось найти ни единого следа, оставленного кем-то другим. Отпечатки пальцев на рюмках принадлежат только вашей жене и Вере Мразовой. И сигареты, найденные в пепельнице, подтвердили присутствие только двух лиц. Вашей супруги… кстати, она курила «спарты», не так ли? Если не ошибаюсь, и вы тоже курите «спарты»?
— Я там не курил!
— Почему вы горячитесь? Я же не утверждаю, что окурки от тех «спарт» — ваши. И Вера Мразова курит «спарты». На некоторых окурках обнаружены следы помады, которой пользуется Вера Мразова. Но у нее на критическое время неопровержимое алиби.
— Черт подери! Ведь тот, кто был там потом, не обязательно пил и курил с ней. На свете существуют и более приятные вещи.
Капитан устало вздохнул и деловым, официальным тоном произнес:
— Результаты вскрытия засвидетельствовали еще один факт… — Он сухо откашлялся. — У вашей жены в ту ночь не было… — он слегка стукнул пальцем по глобусу, стоявшему невесть для какой надобности на столе по левую сторону, — словом, половой акт не имел места. — Славик смотрел на этот миниатюрный земной шар, раскрученный пальцем капитана, и, наблюдая за сливавшимися цветами, отделявшими одно государство от другого, слушал его. — Мы не установили присутствия никакого другого лица, кроме вас и Веры Мразовой.
— Так обнаружьте его, наконец, вам как-никак платят за это!
Стул под капитаном сухо затрещал. Он резко выпрямился, глаза сузились, потемнели от злости. Он быстро забарабанил пальцем по крышке стола.
— Наши обязанности вас не касаются! Мы несомненно знаем их лучше, чем вам думается. Кроме того, следствие еще не закончено. Смею вас уверить, над этим делом работают наши самые хваткие люди. Если до вас там действительно кто-то был — мы это рано или поздно установим. Не беспокойтесь. Потерпите. Это, так сказать… кропотливая работа. Я вовсе не утверждаю, что вы убийца. Но некоторые расхождения необходимо выяснить, надеюсь, вам это понятно. Правда, вы не очень облегчаете нашу задачу. Я вас не обвиняю, но некоторую гипотезу, так сказать рабочую гипотезу, однако, я должен был выдвинуть. Не любопытно ли вам с ней ознакомиться?
— Почему бы и нет? Пожалуй, это даже меня взбодрит.
— Надеюсь, что развлеку вас. Чтобы вам не было уж слишком скучно. — Капитан встал со стула и, заложив руки за спину, начал не спеша прохаживаться по комнате — между окном, выкрашенным в молочный цвет, и дымчатым, стального оттенка сейфом: — Согласно моей версии, это могло, например, быть и так, — он остановился у высокого кактуса в коричневом керамическом горшке, стоявшем в углу канцелярии, раскрошил в пальцах сухую землю, недовольно сморщил нос, «надо полить», обронил он и, не меняя интонации, продолжал: — Вы пришли ночью домой, нашли ее пьяной, решили, что она с кем-то спала, а поскольку вы ждали от нее ребенка, это ошеломило вас до такой степени, что вы в припадке вполне объяснимой ярости, — он взял со стола кухонный нож, — можно даже сказать в состоянии невменяемости, просто… закололи ее… — он приставил нож к груди Славика, — вот этим ножом, — заключил он и положил нож на стол. — Я уверен, что это было неумышленное убийство, совершенное в понятном аффекте, и, если до конца быть искренним, мне даже жаль вас, не обижайтесь только, прошу вас, ваше самолюбие, наверное, очень отравляет вам жизнь… поверьте, мне крайне неприятно, что именно мне приходится заниматься вашим делом… к сожалению, работа есть работа.
