Татьяна Эльдарова - Свояченица
Она что же - под забором найденная? Значит, ни на что иное, кроме как рожать, в его понимании - не способна. Как кошка. (Далась же ей эта кошка!) Но вот Саша - мягкий, интеллигентный, даже немного женственный Саша Трегубов, который любил сказки, - он не гнушался объяснений. И не считал, что Анна не в состоянии понять...
"Да, я кошка. Кошка с котятами. Но кошкам полагается гулять самим по себе."
Слёзы её градом текли по козлику, прятавшему от Алексея лицо Анны.
Хотя она ни единым всхлипом не выдала своего состояния, он заметил, прекрасно понимая, что это - не просто плач по Трегубову. Но упрямо молчал, никак не пытаясь успокоить.
Ему уже указывали, что и как он должен делать. Он хорошо научился.
Теперь привык жить независимо, благодаря собственному заработку. Другое дело, что холст к себе тянет со страшной силой, но когда находится время - не всегда находятся мысли, а когда появляется идея - срочно появляется новый заказ. Не всегда интересный, но, как правило, денежный. Вот и решай теперь - независимость ли это...
Думы художника прервал мальчишеский голос, от которого оба взрослых вздрогнули: они в пылу спора забыли, что сзади сидит Юрка.
- Мам, хочешь, иди назад, посиди со мной!
- Иду, родной, иду к тебе! - Анна вытерла слёзы и перебралась к сыну.
Всё сразу встало на свои места. Грёзы кончились. Рядом - её Юрка. Кем бы он ни стал: художником, плотником или кем-нибудь еще, - из него обязательно вырастет когда-нибудь самостоятельно мыслящий человек... Кто сказал, что "хороший человек - ещё не профессия"? Враньё!..
- Какие дальнейшие действия? - спросила она Алексея ровным спокойным тоном.
Он аж напрягся, спиной чувствуя абсолютное отчуждение в её голосе (Анна тоже умела ставить барьер, пусть прозрачный, но - непроницаемый).
Художник потёр трёхдневную щетину на подбородке. Подумав, сказал:
- Главное, не сбавляя темпа, найти каким-то образом Марью Павловну. У неё видеокассеты, которые могут нам пригодиться именно теперь.
- Других предложений нет? - уточнила она. - Ведь мы не то что адреса телефона не знаем!
Юрка, всё время стремившийся помочь, спросил:
- Это ты о домашнем телефоне говоришь?
- На службе её так и так нет, - вслух рассуждала мать, - значит, остаётся домашний.
Алексей соображал, каким образом можно его узнать двум полулегальным гражданам, да ещё среди ночи...
Мальчишка отстегнул пуговицу нагрудного кармана рубашки, порылся в нём и, ничего не найдя, вздохнул:
- А, фиг с ней, я и так помню!
- Что ты помнишь? - Анна уже готовила себя к очередному сюрпризу с его стороны.
Юрка не посрамил её надежд:
- Да ещё днём, когда мы работали в монастыре, Маринка дала мне свой телефон.
- Ну и что? - не поняла мать. - Её же в городе нет, ты всё равно не сможешь пока с ней поговорить.
Алексей, не подумав, брякнул:
- Анька, ты всё-таки тупая! - и тут же тревожно заткнулся, в ожидании бурной реакции. Напрасно. Анна не удостоила его даже взглядом в зеркальце.
- Я поняла, о чем идет речь! - Мать благодарно обняла сына. - Юрка, расскажи теперь, как ты попал в переплёт?..
Мальчик простился с Маринкой, как взрослый, как будто знал, что его ожидает. Но он не задерживался: помня о матери и дяде Лёше, быстро переместился из объятий девочки - в уличные.
Нигде ничего подозрительного не наблюдалось. Доносилась из пансионата танцевальная музыка, на "пятачке" перед остановкой глушили пиво юные рокеры и начинающие брокеры. Рядом стояло несколько мотоциклов и машин.
Юрка открыл калитку и замер: ему показалось странное шевеление возле "нивы", одиноко заполонявшей полдвора. Боковым шагом, вдоль забора, прикрываясь кустами, он стал красться за сарай-мастерскую скульптора. Когда пацан проходил угловой поворот в девяносто градусов, пол-лица ему зажала бугристая жесткая ладонь, а второй обхват через живот оторвал мальчишку от земли.
- Стас! - кликнул голос прямо возле Юркиного уха и в лицо ему понесло пивным перегаром. - Смотри, какая рыба клюнула! Да плюнь ты на тачку, они уже давно всех жучков поснимали. Идём лучше в дом, с пацаном потолкуем.
Стас отмычкой быстро справился с нехитрым замком на веранде, а второй здоровенный мужик внёс Юрку и посадил его на стул:
- Ну, колись, кто ты будешь?..
Мальчик поочередно поворачивался то к матери, то к опекуну и в который раз повторял:
- Я ничего им не сказал! Правда, дядя Лёша! Я наврал, что хотел пожрать чего-нибудь спереть! А они грозили, что сделают со мной то же, что с хозяином дома...
Анна успокаивала его, как могла, видя, что он снова вспоминает направленное на него оружие.
Алексей поступил проще, он просто приказал:
- Отставить хныканье! Мы и так тебе верим: если бы они узнали, что ты сын своей матери, с вами обоими не так бы "нежно" разговаривали.
Слово резануло Анну. Она почувствовала намёк на возжелавшего её Левшу, опять ощутила пожатие пальцев художника на своей щиколотке и грязные приставания борцовского вида громилы (только первое ощущение было сильнее и продолжительнее и вызвало сильные толчки в груди). Что ж, всё это уже в прошлом. Но и за то спасибо: теперь хоть будет о чем вспоминать, кроме крови и ужаса, царивших прежде в её душе.
Скрыв переживания за маской деловитости, Анна обратилась к опекуну детей ровным, почти ничего не выражающим голосом:
- Там в заветной сумке, кажется, был фонарь?
Алексея настолько обескуражили пропавшие родные интонации, что он повернул к ней голову и чуть не вырулил в кювет. Машина крутанулась, Юрка завалился матери на колени, Аня больно стукнулась головой о край опущенного стекла.
Алексей резко затормозил, поставил машину у обочины, включил в салоне свет и снова повернулся к Анне: что угодно, пусть взрыв негодования, истерика, - только не эта холодность!
- Опять взялся давать уроки вождения? Не нуждаюсь. Мне теперь полученных от тебя знаний хватит на всю оставшуюся жизнь... - Она невозмутимо смотрела прямо ему в глаза.
Не сможет же она после их близости... Сможет!.. Он дурак...
- Ты не ответил, есть там фонарь или нет?
Юрка спросил в рифму, стараясь разрядить напряженную атмосферу:
- Мам, а зачем фонарь - нам?
- Затем, что времени до Москвы ещё много, а мне любопытно, что так развеселило двоих молодцев, от которых нам - спасибо твоему опекуну удалось избавиться. У некоторых мужчин весьма своеобразное чувство юмора, она говорила сыну, но это вновь предназначалось только для Алексея, вначале пригрозят, покажут свою силу, затем ласки просят. Но иные действуют похитрее: приласкают, а когда ты расслабишься, уступишь, - получай под дых, чтоб не умничал!
Юрка принял это на свой счет:
- Но я же не расслаблялся, чего он меня тогда ударил?
Он вспомнил, как обошелся с ним бандит, и как долго ему пришлось восстанавливать дыхание.
Мать обняла его:
- Тебе больно было? - Он кивнул. - Очень?.. Мне тоже. До сих пор больно. Хотя - сама виновата: пора бы и привыкнуть... Надеюсь, всё пройдёт! Когда-нибудь...
Алексей бодро предложил ей:
- Выйдем на минутку, воздухом подышим? Тогда, может, пройдёт быстрее.
Анна отрицательно покачала головой:
- Некогда! Ты дашь фонарь или нет? Я не могу лезть в чужую сумку без спросу! А дружок-Кофр теперь уж тем более не будет церемониться и ждать назначенного срока.
Алексей понимал, что она права, и проклинал всё на свете за то, что нет времени на разговор. Когда он передал ей осветительный прибор, Анна снова без привычного "Лёшка!" безукоризненно вежливо попросила:
- Будь любезен, если тебе не трудно, дай мне бумаги Бори.
На опекуна было жалко смотреть. Ему не было так трудно даже тогда, когда она обвиняла его в сговоре с Марьей Павловной. Юрка от души сочувствовал дяде Лёше, хотя не знал, в чем тот провинился перед мамой. Зато по опыту прошлых лет (Боже мой, каким он был тогда маленьким и глупым!) он знал: если мама заговорила таким тоном, неминуемо самое худшее наказание - её нескончаемая обида, которая может тянуться даже день!
- Поедем? - равнодушно вскинула Анна глаза на зятя, сгорая от его взгляда.
Он отвернулся, завёл машину, она включила фонарь, поудобнее пристроила его и углубилась в изучение дневников.
Их было немного - всего три. Остальные бумаги были написаны значительно раньше и явно не рукой мужа. Анна пока отложила их в сторону, по датам установила последовательность тетрадок и стала разбирать забытый почерк Бориса...
* * *
Она пролистывала иногда страницу за страницей, носясь бегом по строчкам с небрежным, разнокалиберным почерком. Через некоторое время Анна стала понимать, в каком состоянии он изливал те или иные мысли бумаге.
Вот идет сухое перечисление фактов ровным почерком: прочел две лекции, заглянул в Академкнигу, забежал пообедать домой, ещё одна лекция. Похоже на отчет. Это значит, что у Бориса мало времени, день прошел в суете, беготне и научно-бытовых делах.
