Джон Харт - Король лжи
Я глянул на Дугласа – тот не двигался. Желваки на его скулах ходили ходуном, пока он пристально смотрел на дверь, через которую вышла судья. Потом он повернулся в мою сторону, жестом дал указание помощникам шерифа, и через несколько секунд наручники снова защелкнулись на моих запястьях. Наши взгляды скрестились. Миллз что-то шепнула ему в ухо, но он продолжал ее игнорировать. Что-то мелькнуло в его глазах, причем что-то неожиданное, но я не мог понять, что именно. Знал только, что это не был обычный взгляд, каким он смотрел на других ответчиков. Изобразив улыбку, он шагнул в мою сторону, и его голос походил на теплое масло.
– Я бы сказал, что все разворачивается довольно удачно для тебя, Ворк. – Миллз сидела за столом с непроницаемым лицом. Несколько адвокатов повернулись, но ни один не подошел ближе. Казалось, мы существовали в каком-то вакууме. Даже помощники шерифа воспринимались иллюзорными. – Ты должен будешь выйти на улицу на пару часов.
Я пытался пронзить его взглядом, но в оранжевом комбинезоне и в стальных наручниках я не обладал той властью. Его улыбка расцвела, как будто он тоже пришел к этому выводу.
– Почему вы говорите со мной? – спросил я.
– Потому что могу, – ответил он.
– Вы – настоящая задница, Дуглас. Интересно, как я не замечал этого раньше?
Его улыбка исчезла.
– Ты не замечал, потому что тебе так хотелось, как всем адвокатам защиты. Вам нужна сделка. Вы хотите быть моими приятелями, потому что я могу облегчить вам работу. Это игра, и так было всегда. Ты знаешь это, так же как и я. – Он подмигнул мне и слегка повысил голос – Но игра закончена, мне не нужно больше в нее играть. Так что наслаждайся своей небольшой победой. Следующий судья не будет таким легким для тебя, и, можешь быть уверен, я тоже.
Снова что-то странное показалось в его глазах. Я пытался понять, что именно, когда внезапно все прояснилось: Дуглас играл на аудиторию. Адвокаты наблюдали, и Дуглас говорил для них. Я никогда не видел его игры прежде Слова вылетели у меня до того, как я успел их взвесить.
– Почему вы позволили мне пойти на место преступления? – спросил я.
Дуглас почувствовал себя неловко. Он метнул взгляд на слушающих нас адвокатов, потом направил его на меня. Его голос понизился.
– О чем ты говоришь?
– О том дне, когда нашли тело, когда я попросил разрешения пойти на место преступления. Я не думал, что вы согласитесь, ни один благоразумный окружной прокурор не позволил бы такого. Но вы разрешили. Вы почти приказали Миллз показать мне тело. Почему вы это сделали?
– Ты знаешь, почему я разрешил тебе пойти, – возразил он.
– Ради Джин.
– Ради Джин. Правильно.
Установилась тишина. Джин была тем единственным общим, что еще осталось у нас.
– Это не поможет тебе, как ты надеешься, – сказал он, имея в виду мое присутствие на месте преступления. – Я не позволю.
– Возможно, уже помогло.
– Что ты хочешь сказать?
– Что у человека в тюремной камере появляется много времени для размышлений, Дуглас. Целый ворох времени.
Я насмехался над ним, и он наконец это понял. Но я выиграл очко: заставил его на мгновение усомниться. Его лицо было закрыто, как дорога, по которой проходило карнавальное шествие. Силы были израсходованы. Некоторое время мы продолжали разговаривать с помощью глаз, как это уже бывало в моей жизни. Подобно тюремной камере, его глаза были пустыми, темными и бездонными. Его рот сложился в жесткую улыбку, и, кивнув помощнику шерифа, он отослал меня.
В ожидании часы тянулись бесконечно долго – возможно, для того, кто должен был забрать меня под залог, они шли иначе. Мне снова дали телефон, и я позвонил единственному человеку, которому мог позвонить. Но Барбары не было дома или она решила не отвечать. Поэтому я оставил ей сообщение и ждал, чтобы увидеть, бросит ли она меня гнить в тюрьме.
Меня поместили в обитую войлоком камеру для душевнобольных и наркоманов в холле у центральной обработки. «Указание судьи», – предположил я. Когда-то стены там, наверное, были белыми. Теперь это была смесь коричневых цветов, похожих на сгнившую древесину. Время от времени мне хотелось броситься на дверь, закричать, как будто я действительно был ненормальным. День никогда не тянулся для меня так долго, с каждым часом комната как будто сжималась, и я задумался о том, как сильно, должно быть, Барбара меня ненавидела. Хотела ли она оставить меня в тюрьме из злости? Честно говоря, я не мог сказать.
В конце концов они пришли за мной, обработав меня в обратном порядке. Я высыпал содержимое желтого конверта на стойку: мои часы, бумажник, в котором были деньги, кредитные карточки, идентификационные данные. Все было на месте и просчитано; я подписал несколько бумаг. Мне возвратили одежду, ремень, ботинки. И пока я надевал все, я чувствовал, как во мне происходили изменения. Я снова стал человеком и вновь прошел через двери тюрьмы, на сей раз направляясь в пропахнувшую плесенью приемную, где нормальные люди ожидали таких, как я. На что я рассчитывал? На Барбару? На залог безликого гаранта? Честно говоря, я не думал об этом, пока не почувствовал нижнее белье на теле. Охваченный растущим волнением от своего возвращения к человеческой расе, я хотел побыстрее выбраться под синее небо, вдохнуть свежего воздуха и прилично поесть. Мое 6удушее было настолько сомнительным, что я мог ожидать всякого. Но я не ожидал Хэнка Робинса. Я не ожидал того, что он мне сказал.
– Что ты делаешь здесь? – удивился я.
Он криво улыбнулся, показав свой щербатый передний зуб.
– Это мне надо спросить у тебя.
– Да. Я тоже так думаю.
В комнате находилось еще два человека. Одной из них была утомленная женщина, которой могло быть и тридцать, пятьдесят лет. Она сидела на твердом пластмассовом стуле с открытым ртом, от нее сильно пахло табаком и тяжелой жизнью; ее загорелые бедра выглядывали из-под юбки, слишком короткой даже для подростка. Она сжимала в руках кошелек, словно талисман, и. мне стало любопытно, как долго она ожидала и кого. Другим человеком был полицейский в форме. Я наблюдал за тем, как он расписывался в пуленепробиваемом окне, затем положил свое оружие в одну из стальных коробок с замком, установленных в стене. Он ни разу не повернулся к нам спиной, и Хэнк следил за ним с нескрываемой жалостью. Я знал, что Хэнку не хотелось быть связанным со мной при настоящих обстоятельствах, и мне было интересно, что заставило его прийти ко мне.
– Пошли, – предложил я. – Поговорим на улице. С меня достаточно этого места.
Хэнк кивнул уже с другой улыбкой.
– Не заставляй меня говорить об этом дважды. Это место вызывает у меня нервную дрожь.
Снаружи воздух был бодрящим, и мы прислонились к высокой, на уровне груди, бетонной стене, наблюдая за движением транспорта по Мэйн-стрит. Полдень был в разгаре, солнце казалось низким и золотым. В двух окружных судах все еще продолжались заседания, и несколько ответчиков томились в ожидании судебного решения. Я видел двух адвокатов в зале, когда мы уходили, но на улице не было ни одного, чему я был весьма благодарен.
– У тебя нет сигарет? – спросил я.
– Нет, извини. Но можем стрельнуть. – Прежде чем я успел попросить его не делать этого, Хэнк подошел к одному из немногих людей, стоявших у стены. Он вернулся с раздавленной пачкой «Мальборо» и коробкой спичек в руках.
– Парень оттуда, – сказал Хэнк и показал большой палец. – Он был в суде сегодня, в том же, что и ты. Он сказал: «Пошли их к черту».
Я прикурил сигарету и поинтересовался вскользь, какое у парня было нарушение.
– Пойми это правильно, Хэнк. Но ты не тот человек, которого я ожидал увидеть.
Хэнк прислонился к стене, спиной к движению, и скрестил на груди руки. Он не сразу посмотрел на меня.
– Я тоже был сегодня утром в суде, – наконец произнес он. – Приехал, чтобы поговорить с тобой, подумал, что кто-то должен позвонить твоей жене, увидев, что ее там не было. Кто-то должен сообщить ей о залоге.
– Я пытался дозвониться.
Хэнк понимающе кивнул, посмотрев на меня с некоторой жалостью.
– Я тоже. Никакого ответа, и я поехал увидеть ее. – Хэнк посмотрел на крышу тюрьмы, где она соединилась со зданием суда. – Я позвонил в дверь, но Барбара не вышла, и, обойдя дом сзади, я нашел ее в открытом внутреннем дворике, потягивающей холодный чай и читающей «Космо».
Мы оба молчали, и я видел, что Хэнк испытывает неловкость.
– Возможно, она ничего не знала, – предположил я, подразумевая свое появление в суде.
– Она знала, – сказал Хэнк. – Она выглядела чертовски виноватой, когда увидела меня.
– Она знала и не собиралась вытаскивать меня, внеся залог?
– Не столь плохо, как кажется. Она сделала несколько запросов, как говорит, и ожидала, когда поступят все деньги.
– Какие запросы? – спросил я. Хэнк пожал плечами.
– Не спрашивай. Не знаю. Но она интересовалась, увижу ли я тебя.
