Михаил Серегин - Воля под наркозом
Мимоходом оценив по достоинству фигуру и королевскую осанку посетительницы, в следующее мгновение, забыв обо всем, я уже бросился к ней с радостным возгласом:
– Катя!
Моя королева обернулась, больше удивленная, чем обрадованная неожиданной для обоих встречей. Мне даже показалось, что на ее прекрасном лице тенью мелькнула досада.
– А я думала, ты в терапии, – вырвалось у нее. – То есть… я не ожидала тебя здесь встретить, собиралась зайти после.
– После чего?
– Представляешь, оказывается, Колесов здесь у вас, в клинике. Я как узнала, тут же примчалась его навестить.
– В самом деле? – это дурацкое восклицание можно было трактовать как угодно, но оно давало мне время переварить услышанное и собраться с мыслями. – А… я разве тебе не говорил?
Нянечка, приоткрыв от любопытства рот, старалась не упустить из нашего разговора ни словечка.
– Вы что-то хотели? – сухо поинтересовался я. – Нет? Тогда большое спасибо. Остальное я девушке объясню сам.
Катя рассеянно проводила взглядом кипевшую от негодования нянечку, вернулась к моему вопросу:
– О Колесове? Нет, ни словечка. Так ты знал? Знал и ничегошеньки мне не сказал?
Любовь любовью, но виртуозно врать я научился еще в глубоком детстве. Так просто это умение на нет не сведешь.
– Не хотел тебя расстраивать, – на меня накатило вдохновение. – Да он недавно здесь. И, ты знаешь, в ужасном состоянии. Я его едва узнал.
Катя прикрыла рот ладошкой. Хотел бы я знать, играла она или была в этот момент искренна?
– Настолько ужасном?! Я должна на него посмотреть! Мы все так переживаем!
Ага, уже появились «мы». Я поломал голову, но каких-либо более существенных выводов из «мы» сделать не смог. Но на всякий случай быстро сказал:
– Я только что там был. К нему сейчас нельзя. Никого из посетителей не допускают. Разве что меня, но ведь я сам врач.
– Да что с ним такое? Почему в психиатрическом?
Ну, знаете! Катя совершенно сбила меня с толку. Если она сейчас играла, то великолепно. На всякий случай я решил придерживаться правды.
– Как бы тебе это сказать… Только ты не расстраивайся, хорошо? – Катя в ответ только напряженно кивнула. – Он, понимаешь ли, совсем ничего не помнит и ничего не соображает.
– Совсем-совсем?
– Абсолютно, – мрачно подтвердил я.
Катя потерянно покачала головой, горько сказала:
– Но это же ужасно…
– Да, – я тяжело вздохнул, – ужасно.
Тут Катя сделала вещь, которую я от нее никак не ожидал, – она прильнула ко мне и дрогнувшим голосом пробормотала:
– Ах, Володечка, мне так страшно.
Вот тебе и стерва, редкостная и опасная. Просто испуганная девочка, которую мне тут же захотелось защитить от всех возможных и невозможных напастей. Я осторожно, как нечто хрупкое и драгоценное, прижал ее к себе, нежно погладил по спине.
– Ну чего ты испугалась, девочка моя? Ничего не бойся, я рядом. Все будет замечательно, вот увидишь. Все будет просто замечательно.
Катя мягко отстранилась, заглянула мне в глаза, с надеждой спросила:
– Ты так думаешь?
– Да, я так думаю, – ответил я твердо. Спроси она сейчас, могу ли я переставить статую Свободы поближе к ее дому, я бы, не задумываясь, ответил: «Да, я могу».
Но спросила она, к сожалению, совсем о другом.
– Давай я заеду за тобой после работы?
– Конечно, – ответил я, – заезжай.
– Ты ведь освободишься в два?
Ее теплое, нежное дыхание щекотало ухо, мир вокруг постепенно терял очертания. «Поплыл клиент, – внезапно вспомнились насмешливые слова Чехова. – Очень мне это напоминает классическую «медовую ловушку». Воображаемый полковник хитро прищурился. Я мысленно послал его к черту, он тотчас исчез, погрозив на прощание кулаком.
Запах Катиных волос вызывал легкое головокружение. Я поцеловал их, произнес:
– Да, девочка моя, я освобожусь в два.
– Тогда в два я буду ждать у ворот, хорошо?
– Это замечательно. Но лучше в начале третьего, – добавил я машинально. Какая-то извилина в моем мозгу все же продолжала свой нелегкий труд.
– И мы поедем за город, на дачу, да?
– Да, мы поедем на дачу, – пробормотал я, прижимая Катю к себе еще крепче. – А зачем на дачу?
Спросил я не потому, что мне было интересно услышать ответ. Просто хотелось, чтобы Катин чудесный голос звучал снова и снова.
– Там красиво и тихо. И нам никто не будет мешать.
Нам и так никто не может помешать, хотел сказать я, но промолчал. Я был счастлив.
Катя легонько потерлась виском о мой подбородок, деликатно высвободилась, улыбнулась:
– Я пойду? Тебе ведь работать надо.
Действительно, меня ждала работа.
– Хорошо, – сказал я. – То есть плохо, конечно, что уходишь. Но мы ведь скоро увидимся?
– Конечно, – она рассмеялась своим чудесным жемчужным смехом. – У ворот в начале третьего.
Катя прикоснулась теплой ладонью к моей щеке и ушла.
Не знаю, сколько я так простоял, глядя ей вслед, когда услышал удивленный возглас:
– Долог же путь в терапию!
Я обернулся, рассеянно сказал:
– А, Крутиков, здорово, тезка.
Колобок рассмеялся.
– Давно не виделись, – он обошел меня вокруг, поинтересовался: – Ты что, с духами тут общаешься?
Я почувствовал, как губы сами собой растягиваются в идиотскую улыбку.
– Катя приходила.
– Где? Куда? – заволновался Колобок.
– Сюда. Только что. А может, не только что, а немного раньше.
– Ты уверен? Я имею в виду, тебе не показалось?
Было очень смешно смотреть сверху вниз на его обеспокоенную физиономию. Поэтому я даже не обиделся, хотя посчитал нужным спросить:
– Я что, по-твоему, похож на сумасшедшего?
– Честно говоря, сейчас – даже очень, – признался Колобок. – Пойдем чаю выпьем.
– Не могу, мне надо работать, – сказал я машинально.
– Да какой из тебя сейчас работник, – Колобок вздохнул. – Прав был Чехов.
– Это насчет чего же? – заинтересовался я.
Тезка пренебрежительно дернул плечами.
– Да так. Валенок ты, Ладыгин.
– Кто?! Я?!
Спешащая куда-то сестричка удивленно оглянулась. Я понизил голос и процедил:
– Как говорит твой приятель Чехов, за базаром следи, а то ведь я нервный.
– Ну вот это другое дело! – Колобок облегченно рассмеялся. – А теперь пойдем чай пить?
Чай мы попили, но только после того, как я убедился, что мои пациенты чувствуют себя ничуть не хуже, чем полчаса назад.
Моя эйфория по поводу Катиного визита прошла окончательно, уступив место безрадостным размышлениям и профилактическому самобичеванию.
– Она меня на дачу пригласила, – поделился я. – Как думаешь, не на профессорскую?
– Не исключаю такой возможности. Эх, с Чеховым бы неплохо посоветоваться.
– Да где его искать? Он сейчас небось в аэропорту торчит, любимую женушку дожидается.
– И что? Хочешь сказать, в аэропорту мобильные телефоны не работают?
– А черт их знает, вроде должны. У меня телефон стационарный, я его с собой таскать не пробовал.
Номер мобильного телефона, временно переданный в пользование полковника каким-то старым школьным приятелем, он нам, разумеется, сообщил и даже собственноручно записал на блокнотном листе, правда одном на двоих. Вот только по номеру, который мы набирали через каждые десять-пятнадцать минут, никто не отвечал.
Так как листок с номером, к несчастью, Чехов вручил мне, Колобок высказал предположение, что я как человек, известный своим пренебрежительным отношением к подобным мелочам, вполне мог вместо записки с телефоном Чехова выудить из кармана какую-нибудь другую. Я поворчал, что только Чехов мог написать номер и не указать при этом, кому он принадлежит, а лично я такой дурной привычки не имею. Но все равно добросовестно перерыл все карманы, потряс, а затем и перелистал записную книжку. Листочков со всевозможными телефонными номерами и даже адресами обнаружилось при этом великое множество, но действительно ни одного безымянного. Я, естественно, в долгу не остался и предложил на всякий случай вывернуть также карманы Крутикова. Наконец мы решили прекратить бессмысленные поиски, а остановиться на том, что листок с безымянным телефонным номером и есть тот, который записал Чехов.
Телефон в квартире Чехова тоже упорно молчал.
– Может, рейс задержали? – уныло предположил я. – Хотя мы и не знаем точно, во сколько он…
– Рано или поздно появится, – убежденно сказал Колобок. – Не в гостиницу же он жену повезет.
До чего полковник договорился со своим школьным приятелем – черт его знает. Думать о том, что что-то у него пошло не так, очень не хотелось. Поэтому еще некоторое время мы усиленно муссировали самые нелепые, но безобидные, с нашей точки зрения, причины молчания обоих телефонов Чехова.
Наконец Колобок решительно заявил, что нет смысла воду в ступе толочь, и потопал радоваться успехам Колесова. Обратно он примчался без десяти два.
– Ну что?
Я покачал головой.
