Алисия Хименес Бартлетт - А собаку я возьму себе
– Как видишь, твое участие в расследовании стало решающим.
– Сугубо профессиональная помощь. Как там Гарсон?
– Паршиво.
– А если никто из супругов не сознается, что вы будете делать?
– Сейчас я не могу думать. Почему бы тебе не приехать ко мне? Выпьем по рюмочке.
– Не думаю, что это хорошая мысль, Петра.
– Почему?
Он помолчал, откашлялся.
– Я считаю, мы не должны еще больше углублять наши отношения. Ты меня понимаешь?
– Нет.
– Я никогда к такому не привыкну, Петра, вот в чем дело. Даже теперь, когда между нами не существует никаких обязательств, мне приятно, если женщина, которая спит со мной, воспринимает меня как нечто главное, если она звонит мне и сообщает о том, что делает, если… в общем, понятно. Система «дружба – постель» не для меня. И я очень сожалею об этом, потому что ты мне ужасно нравишься. Теперь ты понимаешь?
– Да.
– В любом случае, я на тебя ничуть не сержусь. Увидимся, когда ты приведешь Ужастика на консультацию.
– Ужастика убили, когда обыскивали мою квартиру.
– Сочувствую. Ну, тогда увидимся где-нибудь в нашем районе, чтобы выпить кофе.
– Да, конечно.
– Мне бы хотелось, чтобы ты по-настоящему поняла мою точку зрения.
– Я понимаю, и она кажется мне правильной.
– Я рад. Ты мне расскажешь потом, чем все кончилось с Рибасами?
– Хорошо.
Я повесила трубку. Такой провал – в моем возрасте. Он одержал уверенную победу. Кем ты себя возомнила, мисс Вселенной? Веселой пятнадцатилетней девчушкой, способной влюбить в себя с первого взгляда? Роковой женщиной? Выпить кофе! Интересно, как это я удовлетворюсь чашкой кофе, сидя рядом с Хуаном Монтуриолем? Видеть его сильные руки, открывающие пакетик с сахаром, его губы, прикасающиеся к чашке, его зеленые глаза, направленные на меня… К черту кофе! Я отправлюсь в постель немедленно, не приняв душ, не поужинав, не вспомнив о накопившемся в голове мусоре из любовных историй. Мне вдруг стало ужасно тоскливо без Ужастика.
Трудно заранее подготовиться к очной ставке. Любая стратегия рассыпается в пух и прах перед инерцией, вызванной встречей двух людей. И чем теснее связаны эти люди, тем быстрее проявляется эта инерция. Задача становится тем более сложной, когда речь идет о муже и жене. Однако мы мало что можем сделать в подобной ситуации, кроме как выслушать, сделать выводы и, возможно, направить разговор в нужное русло.
Когда вошла его жена, Рибас встал. Я попыталась наскоро оценить взгляды, которыми они украдкой обменялись. Мне показалось, что оба смущены. Они составляли друг с другом гармоничную пару. Он – сильный, крепкий, привлекательный. Она – бледная, хрупкая как ребенок. Рибас заговорил первым, произнеся короткую фразу, в которой слышались жалоба и боль:
– Как ты могла?..
Она не ответила. Только нахмурилась и сжала зубы, выказывая несокрушимое упорство. Сев, с деланным бесстыдством закинула ногу на ногу. Посмотрела на меня.
– Долго меня тут продержат?
Было очевидно, что в глубине души она борется сама с собой. По своей натуре она не была ни скандалисткой, ни нахалкой.
– Пилар, мы хотим, чтобы вы подтвердили вашему мужу, что вы дважды звонили в полицию, с тем чтобы его арестовали с поличным.
По-прежнему не спуская с меня глаз, она ответила:
– Да, это была я.
– Вы можете объяснить нам, почему вы это сделали?
Она промолчала.
– Ответьте, пожалуйста.
Она цинично ухмыльнулась, что вышло слишком наигранно.
– Это мой гражданский долг.
– Вам грозит обвинение в убийстве. По-вашему, это подходящий момент для шуток?
Рибас вмешался:
– Она позвонила, потому что умирала от ревности.
Пилар напряглась, но по-прежнему не глядела в его сторону. Потом неожиданно тоненьким голоском проговорила:
– Да, из-за этого, из-за того, что я пять лет терпела, а ты встречался с этой женщиной.
– Мне давно надо было тебя бросить, у тебя в жилах не кровь течет, а вода, тебе на все наплевать.
Она впервые глянула своему мужу прямо в лицо. Ее детские ручки сжались в кулаки.
– Ты всегда был гулякой, Аугусто, и никогда обо мне не заботился. Ты был настолько убежден в своем превосходстве и считал, что я должна благодарить судьбу за возможность быть рядом с тобой, что относился ко мне как к ничтожеству. – Рибас от удивления выпучил глаза и стал недоверчиво вглядываться в нее. – Ты был лучшей для меня партией, не так ли? Король! Изъявив готовность вступить со мной в брак, ты уже меня облагодетельствовал. Мне жаль тебя!
Рибас наконец-то среагировал:
– Замолчи!
Маленькое личико женщины побагровело.
– Я не собираюсь молчать! – крикнула она. Мы присутствовали при бунте, должно быть, давно готовившемся. – Я слишком долго молчала, а теперь буду говорить! Ты неудачник, Аугусто, и ничего больше. Где обещанные чудеса, загородный особняк, путешествия? Ты хотел завоевать мир, а кончил тем, что нанимал каких-то жалких воришек, чтобы с их помощью немного подзаработать на собаках.
Взбешенный Рибас обратился ко мне:
– Скажите ей, чтоб замолчала.
Я умиротворяюще развела руками:
– Мы собрались здесь, чтобы поговорить.
– У нас даже детей из-за тебя не было! Только и знал, что бегать за другими женщинами, и чем вульгарнее, тем лучше.
– Вот что не дает тебе покоя! Поэтому ты ее и убила.
– Это ты ее убил! Ты же совсем обезумел, когда она сказала, что уходит к полицейскому! Бросить такого красавца ради старого толстого полицейского! Думаю, это тебя особенно задело, потому что, откровенно говоря, на любовь женщины тебе наплевать. Единственно, чего ты хотел всю жизнь, – это выделяться, быть центром притяжения. Зачем ты полез во все эти грязные дела? Для чего нам нужны были еще деньги?
Рибас угрожающе поднялся во весь рост. Гарсон кинулся к нему, забыв обо всем. Пришлось мне повысить голос:
– Сеньоры, достаточно, прошу вас! Если вы не проявите сдержанность, нам придется прервать эту встречу.
Я с опаской поглядывала на Гарсона, но он отпустил руку Рибаса и сел. Рибас же расстегнул верхнюю пуговицу своей спортивной рубашки и тяжело отдувался. Говорить теперь он стал тише.
– Ты убила ее, Пилар, и не надо лгать. Ты уже достаточно здесь наговорила. Отвечай, почему ты ушла из дома в ту ночь.
– Я боялась остаться с тобой наедине и наблюдать, как ты собираешь свои вещи, чтобы меня покинуть. Я слишком часто боялась тебя, Аугусто, и такие отношения между супругами ненормальны.
– Болтовня! Ты взяла Помпея и отправилась к ней домой. Не могла примириться с тем, что я тебя бросаю. Ты напустила на нее собаку и продолжала натравливать пса до тех пор, пока он ее не растерзал. Тут ты сообразила, что можешь обвинить во всем меня. А возможно, планировала это с самого начала!
– Нет! Ты убил ее, потому что не мог уговорить, чтобы она бросила своего полицейского!
Мы зашли в тупик. Ноющая боль в желудке сменилась у меня звоном в ушах.
– Тише, пожалуйста! Думаю, будет лучше отложить этот разговор до завтра.
Я велела увести подозреваемых. И тут только заметила, что рот у Гарсона окровавлен. Он прикусил нижнюю губу. Я протянула ему бумажный платок. Он утерся. Мы глядели друг на друга, не в силах что-либо обсуждать и даже просто говорить. Я не представляла себе, который теперь час, и перевела глаза на часы. Выдерживать и дальше взгляд своего напарника я уже была не в состоянии.
– Ну и каково же ваше мнение? – спросил он наконец.
– Не знаю. А ваше?
– Я думаю, что это он.
– Почему?
– Ему в большей степени было что терять, вспомните тетрадку.
– Далеко не всегда убивают из холодного расчета.
– Но ведь это он послал Марсаля к вам домой.
– Меня удивляет, как человек, давно занимающийся всякими грязными делами, мог совершить подобную глупость.
Все было ясно: Гарсон делал ставку на виновность Рибаса. Я подумала о том, насколько же глубоко засело в его израненной душе бессознательное желание, чтобы это был именно Рибас. Ему было важно предать соперника анафеме, обрушить на него весь гнев как на человека, претендовавшего на любовь Валентины. Доказательством этого может служить тот факт, что обвинение он выводил исключительно из наличия тетрадки, забывая о любовном факторе.
Исходя из сложившихся обстоятельств, я была уверена, что решение загадки должны преподнести нам наши подозреваемые. И не ошиблась. Не успела я на следующий день войти в здание комиссариата, как дежурный доложил мне, что Рибас желает поговорить со мной конфиденциально. Я сразу же истолковала это как прямую просьбу, чтобы Гарсон при разговоре не присутствовал. Что ж, вероятно, это был единственный способ сдвинуться с мертвой точки.
Рибас был очень серьезен и все порывался рассуждать. Он признался, что всю ночь не сомкнул глаз. Пребывание в нашем заведении настолько прояснило его ум, что он придумал способ выявить истинного виновного, каковым, разумеется, сам не был. Он прекрасно сознавал, что одно дело – обвинение в убийстве, которое может быть квалифицировано как непреднамеренное, и совсем другое – обвинение в вероломном, коварном преступлении. Рибас попросил у меня разрешения повидаться с женой наедине. Я сказала, что не могу этого позволить – любая попытка повлиять на нее, не контролируемая мною, недопустима.
