Ирина Львова - Стелла искушает судьбу
Стелла вздрогнула и отодвинулась.
«Нет, конечно, любимому человеку надо прощать все… — упрекнула она себя и, приподнявшись на локте, стала рассматривать едва различимое в предрассветном сумраке лицо Огульникова. — Как он сказал? «Можешь считать, что ты — первая женщина, которую я полюбил по-настоящему! Я не в силах справиться с собой… Теперь мы всегда будем вместе…» Так не лгут. И я… Я тоже полюбила его навеки. Разве я могу теперь расстаться с ним?.. Теперь я должна заботиться о нем. Оберегать…» — старательно убеждала себя Стелла, хотя какой-то противненький червячок уже зашевелился в ее душе: «Может быть, не следовало все-таки спешить? Получше узнать… Андрюшу. — Она даже в мыслях с трудом называла его так, он оставался для нее Андреем Маркеловичем. — Но я ведь уверена, что люблю его».
Утром, подняв от подушки мятое, заспанное лицо, Огульников посмотрел на так и не сомкнувшую глаз Стеллу, сморщился и простонал:
— Милая, голова болит нестерпимо. Сбегай-ка в буфет за шампанским…
* * *Рита вытащила из грязной мутной воды покрасневшие руки и уставилась на пальцы с обломанными, изъеденными порошком ногтями. К счастью, она не страдала от аллергий, как, например, Оля Горлова, которая просто плакала каждый вечер, видя, во что превращаются ее когда-то нежные тонкие руки с изящными пальчиками…
Разогнув уставшую спину, Рита огляделась. Лариса Куприянова уже снимала фартук. Перехватив взгляд подруги, Лара улыбнулась и качнула головой в сторону двери: им предстоял примерно двухчасовой отдых до начала вечернего наплыва посетителей. Рита помассировала затекшую поясницу… Дневная работа с одиннадцати до четырех — цветочки перед вечерними ягодками. С шести до часу ночи девушки выматывались так, что сил хватало только доползти до кровати: к счастью, жили они в гостинице напротив, которая тоже принадлежала Манолису Хризопуло — хозяину ресторана, где они работали.
Уже в первый день, едва приехав, Рита раскаялась в том, что позволила вовлечь себя в столь безумную авантюру. У всех трех русских девушек, которых направили в ресторан «У моря», хозяин немедленно отобрал паспорта, объяснив это тем, что не хочет, чтобы они впутались в какие-нибудь неприятности. Прежде у него тоже работали русские, и он сносно, хотя и с безбожным акцентом, изъяснялся по-русски. Вообще казалось, что этот толстый неопрятный грек владеет всеми языками мира — он нанял еще трех работниц-филиппинок и запросто общался с ними, а уж с посетителями он и вовсе говорил на всех европейских языках. Городишко, в котором оказались русские девушки, был маленьким, однако изобиловал туристами.
Потом Рита поняла, что паспорта у них отобрали для того, чтобы они не могли устроиться на более легкую и высокооплачиваемую работу, поскольку это было бы весьма невыгодно выписавшему их из-за границы хозяину. Да и вернуться на родину, просто прервав контракт, им было бы в таком случае весьма затруднительно.
Рита сразу же решила, что ни спорить, ни устраивать скандал не будет, в конце концов, не маленькая, должна была догадаться, что иностранных рабочих берут туда, где свои пахать отказываются…
Она решила, что вкалывать до седьмого пота — единственно разумное решение, особенно для нее, для человека, которому не следует привлекать к себе внимание, и договорилась с хозяином, что будет не только мыть посуду в ресторане, но и убирать гостиницу, естественно, за отдельную плату. Она рассчитывала на свое безусловно крепкое здоровье и оказалась права — сил хватало. Физических. Но не моральных. Мысли об униженном, бесправном положении, в котором она оказалась, лишали покоя и столь необходимого душевного равновесия. Очень странно и даже противно было ощущать себя компьютером, которым какой-то кретин пытается забивать гвозди. Или Шопеном, которого заставляют играть «чижик-пыжик». Причем с утра до вечера.
Она часто вспоминала, как приезжала в Грецию с Владом… Мысли о нем до сих пор причиняли нестерпимую боль, и этого уже было более чем достаточно, но кроме того, гордая Рита никак не могла смириться с тем, что из госпожи Богдановой — умной, красивой и всеми уважаемой — превратилась в жалкую, абсолютно бесправную Фариду, принужденную постоянно обороняться от отвратительных домогательств жирного мерзкого Хризопуло. Будь она прежней, разве посмел бы этот вонючий боров вломиться чуть ли не на третий день их пребывания в городе в восьмиметровую комнату, где, кроме Риты, ютились Лариса и Оля, и, гаденько ухмыляясь, позвать ее «провести веселый вечерок»?
Отвергнутый хозяин, делая вид, что ему совершенно безразлично презрение и нескрываемое отвращение наглой русской девки, которая просто не смеет противиться ему, придирался к ней, выискивая ничтожные поводы, и порой доводил до слез… Правда, он этих слез никогда не видел и оттого еще больше злобствовал, взбешенный ее показным безразличием к изощренным издевательствам, которым ее подвергал. И изобретал для нее с завидным упорством все новые и новые «казни египетские».
Легче не стало, даже когда Лариса, желая хоть как-то облегчить свою жизнь, сама добровольно начала ублажать хозяина. Ему нужна была не эта простоватая, на все готовая за каплю благ мирских девушка, а гордая Рита. Скорее всего он понимал, что такая женщина не стала бы наниматься в прислуги, не окажись она в крайне сложном или просто безвыходном положении, потому со злобным упорством так стремился сломать ее, подчинить эту незаурядную натуру. Хотя бы для того, чтобы доказать себе, что и он чего-то стоит.
Рита сняла фартук и вслед за Ларисой покинула душное помещение, воздух которого пропитывали едкие испарения горячей, жирной, смешанной с моющими средствами воды. Она часто вспоминала, что в одном из бараков фабрики, которую посетила когда-то с Владом и Иоанисом Рахатопулосом, был такой же едкий, тяжелый воздух. Как она тогда возмутилась! Разве могут люди работать в таких условиях? Оказалось — могут. Это было четыре месяца… Нет, четыре тысячи лет назад.
Девушки отправились в буфет при гостинице, где можно было быстро и недорого перекусить. Потом Лариса — более свободная в средствах по вполне понятным причинам — собиралась пройтись по магазинам. Рите же предстояло вновь гнуть спину все в той же гостинице.
Она глотала пищу машинально, не отдавая себе отчета в том, что ест. Ее голову занимал план, который она придумала давным-давно, однако реализовывать не спешила. Прежде всего стоило все как следует продумать, да и выходной девушки получали только раз в две недели.
Рита была уверена, что ей не следует искать встреч ни с Каролидисом, ни с Рахатопулосом, поскольку они наверняка продолжали сотрудничать с Барсуковым и, скорее всего, на ее появление прореагировали бы отрицательно. Да и гордость мешала ей предстать перед этими людьми в столь жалком виде. Но она очень хотела найти ту женщину-гречанку, которая предсказала ей судьбу и попыталась предостеречь. А если та женщина и в самом деле провидица? Почему не узнать у нее, что ждет Риту в жизни?
К сожалению, Рита понятия не имела, как называется поселок, рядом с которым располагалась фабрика. И почему она была столь нелюбопытна?
— Слушай, может, вместе прогуляемся? — предложила Лариса, и Рита вернулась к действительности.
— А? Вместе? Нет. — Лицо Риты исказило выражение брезгливости. — Ты же знаешь…
— Ну да! Ну да! Ты же у нас королева, я и забыла! — с раздражением бросила Лара и ушла.
Рита вздохнула. Она не любила болтаться по городку после случая, произошедшего буквально во время их первой прогулки. Девушки еще не осознали, на какую каторгу себя обрекли, и потому во время дневного перерыва, щебеча и радуясь жизни, ринулись «завоевывать мир». Конечно же их интересовали магазины, в которых они надеялись найти все чудеса вселенной, причем распродаваемые по весьма умеренным ценам. В одной из лавчонок Рита увидела крупного усатого смуглого мужчину, который явно прислушивался к их речи. Взгляд его ей не понравился, но она не придала этому особого значения. Как же она удивилась, когда турок — мужчина оказался именно турком, как сообщила познакомившаяся с ним впоследствии скромница Оля, — выйдя на улицу следом за ними, грубо схватил Риту за руку и, притянув к себе, залопотал ей на ухо:
— Наташа, Наташа… Пойдем, денга дам. Пойдем…
Рита закричала и припечатала к его потной роже свою пятерню. Турок оттолкнул ее, да так сильно, что она упала, и процедил сквозь зубы, словно выплюнул:
— С-сука! — Это слово прозвучало в его исполнении без малейшего акцента.
Потом они узнали, что здесь, особенно турки, называют всех русских девушек Наташами и считают шлюхами, приехавшими на заработки. Рита страшно оскорбилась за соотечественниц и после той истории даже через улицу, разделявшую ресторан и гостиницу, перебегала, опустив голову и пряча глаза, чтобы не привлекать к себе внимание.
