Екатерина Лесина - Клинок Минотавра
Мамаша потом орала…
Нет, Игорек точно знал, что жизнь его должна была сложиться иначе. И когда в просевшем, провонявшем плесенью мамашкином доме объявился человек в форме, Игорек замер. Оказывается, папаша его не моряк-подводник, не летчик и не капитан дальнего плавания… нет, папаша его, Игорька, военный.
И признать его признает.
Правда, в семью не возьмет, но это из-за жены, у которой своих двое. И если сестрицу, капризную девку в платье с цветочками, Игорек удостоил лишь взгляда, то братец единокровный стал тем человеком, которому он, Игорек, душу открыл.
Братец умел слушать.
И был хорошим, замечательным, тем самым идеальным братом, существованием которого жизнь компенсировала Игорьку все прошлые тяготы.
– Я буду тебя защищать, – сказал Игорек, хотя и был самым слабым в местной школе. Но верил, братца любимого никому в обиду не даст.
А братец, который разговаривал мало, дичился людей и, по мнению их, был престранным существом, улыбнулся и, взяв Игорька за руку, сказал:
– Ты со мной.
С ним.
С ним был, когда Валерка кошек резал. И поначалу противно было, но после ничего, понравилось даже. Игорек представлял, что это не кошка, а скажем, Вовчик, который вечно задирается…
…Еще Валерка раскладывал костры.
Ему нравился огонь, смотреть мог долго…
…А потом он предложил сжечь музей. Из-за княжны и еще, чтобы забрать кинжал, который исполняет желания. Взломать замок оказалось несложно. Вынесли картину, выломав из рамы, и клинок. Правда, тронуть его Валерка не позволил, ну и не больно-то хотелось. Княжна пришлась Игорьку по вкусу, настоящая красавица, черноглазая, со взглядом презрительным… в общем, он сразу как-то уверился, будто и сам княжеской крови. А остальные, те, кто на Игорька внимания не обращал – быдло. И даже факт, что эти, остальные, точки зрения Игорька не разделяли, его нисколько не огорчал. Сердце грела тайна, и тайна придавала самому Игорьку значимость.
Впрочем, пожар не остался безнаказанным. Откуда отец прознал? Догадался ли сам, зная о некоторых особенностях сына… или видел кто? Не важно. Главное, что в дом мамашкин он заявился злым, не стал кричать, но сразу отвесил затрещину, а там и вовсе за ремень взялся. А когда мамашка попыталась влезть в воспитательный процесс, заявил:
– Ему уже есть четырнадцать. Хочешь, чтобы посадили?
Мамашка не хотела, сам Игорек – тем более. Он ведь не преступник! Он историческую справедливость восстанавливал! Про справедливость отец не слушал. А хуже всего, что и трех дней не прошло, как собрался уезжать. И Валерка с ним.
Нет, на отца злости Игорек не держал, понимал, что надобно так, что после пожара Валерка сделался нервозным, все говорил о клинке, о праве, о крови… и кошек стал резать больше, а их в деревне-то, почитай, всех изловили, даже черного дикого кошака, который во дворе ведьмы обретался. И догадайся кто про тихую полянку в лесу, отыщи кошачьи могилы, не миновать Валерке психушки. А Игорек брата сумасшедшим не считал. Странным слегка, ну так оно и понятно – князь, а князья – они иные, чем люди…
И забавы у них отличаются. Это Вовке достаточно нажраться от пуза, хлебнуть дешевого портвейну, который потребляет школьный физрук и делится за рубль-другой, и завалиться храпеть, или еще чего, столь же бессмысленного выдумать, а Валерка – особенный.
Игорек слегка обижался, что самому ему выпало в деревне оставаться, что не взяли его в новую семью, но обида была легкой, невсамделишной.
Валерка обещал вернуться.
И написал письмо.
Игорек ответил… он не говорил о переписке мамаше, которая, получая регулярные денежные переводы – Владлен Михайлович не бросил сына, – вовсе потеряла человеческий облик. Остальным же было все равно. Люди, окружавшие Игорька, с какой-то болезненной настойчивостью повторяли, чтобы он, Игорек, не вздумал сам к выпивке прикасаться, а не то сопьется….
Он ведь не дурак.
Он понимал, что к чему, и от увещеваний этих, за которыми виделись ожидания – когда же он, Игорек, начнет спиваться – становилось тошно. Он закончил школу кое-как, на тройки, и попытался поступить, но срезался. Зацепился в техникуме, однако учиться было тяжело.
Это у Валерки все слету выходило.
Он рассказывал о школе… и о другой школе… о третьей… его переводили, потому что Валерка был, во-первых, умным, а во-вторых, несдержанным. Он честно рассказывал брату о том, как раздражают его одноклассники, туповатые, медлительные люди, как бесит запах их – запах пота, и манеры, и сам вид… как они пытаются задавить новенького, просто потому, что он – новенький. И Валерке приходится драться. Он плохо умел драться, и Игорек, зная это, боялся за брата.
Писал, чтобы бил сразу.
Первым.
И в зубы.
И Валерка бил. Отбивался исступленно, и Владлену Михайловичу приходилось появляться в школе, потому что конфликт – это очень серьезно. Заканчивалось тем, что Валерку оставляли в покое.
Парни.
С девчонками сложней. Они держались рядом, но в стороне, смотрели, оценивали и, оценив, хихикали. Они Валерку презирали, хотя причин для этого не было.
И Игорек писал, умоляя не обращать внимания.
Все девки – дуры, Валерки не достойные. Бабы, кроме княжны, конечно, вообще существа даже не второго – третьего сорта… про сорта Игорек в книге вычитал. И еще про сословные различия. Он полюбил читать, хотя поначалу чтение давалось ему с трудом, он продирался со страницы на страницу, сквозь дебри слов. Он выписывал непонятные и, купив словарь, проверял… заучивал наизусть, правда, порой память подводила, но Игорек старался.
Ради брата.
Чтобы ему, умному, одаренному, не было стыдно за Игорька.
Постепенно связь их крепла. Письма приходили чаще, становясь все более и более откровенными. Валерка писал про то, что родители не понимают его. Отец хочет, чтобы Валерка стал военным, а его от одной мысли о казарме, о чужой, навязанной воле, мутит. И что случаются регулярные головные боли, которые отец полагает пустой выдумкой и пытается лечить ремнем. Валерке же действительно плохо.
Он упал в обморок.
И отец обозвал девчонкой…
Он последний в классе по физкультуре, и отец стыдит, угрожает тем, что оставит в школе, хотя все знают, из-за физры на второй год не оставляют, и трояк Валерке выведут… сестрица дразнится. У нее с физрой все отлично, правда, по математике еле-еле успевает, но математика отца заботит мало.
Игорек утешал, как умел.
Писал про себя, про тихую жизнь, про то, что когда Валерке восемнадцать исполнится, то он, Валерка, станет свободным, самостоятельным. И приедет жить не куда-нибудь, а в Новые Козлы. Мамаша к этому времени, небось, помрет совсем, она вон и так еле-еле живая, пьет беспробудно… зато Игорек работу на стройке нашел, тяжеловато, но платят хорошо. Он деньги откладывает, чтобы Валерке было на что учиться, ему ведь надо, он ведь талантливый по-настоящему, Игорек это понимает. И в городе есть университет… конечно, Валерке в Москву бы, он бы потянул МГУ…
Он мечтал, рассказывая о том, как станут они жить, только вдвоем, без Игорьковой пьющей мамаши, без Валеркиной, которая не пьет, но все равно не понимает сына и не защищает, без сестрицы его, которая занозой в заднице, без отца… как раскопают тайник, который целый, Игорек проверяет его регулярно, и сокровища свои извлекут, портрет повесят в хате, на стене, а клинок Валерка себе возьмет. Мечты эти, на бумаге изложенные, Валерку успокаивали.
А потом нить из писем прервалась.
Игорек ждал неделю.
И две.
И целый месяц, с каждым днем крепло в душе предчувствие, что беда случилась с братом. Он почти готов был сорваться, поехать – ему бы хватило добраться до Владивостока, где отец обосновался. Но тот появился сам.
– Здравствуй, Игорек, – сказал и попытался обнять. За прошедшие годы отец постарел, поредели волосы, пошли сединой. И сам он сделался ниже, меньше.
– Здравствуй.
К этому человеку Игорек не чувствовал ни любви, ни благодарности хотя бы за те ежемесячные переводы, которые позволяли им с мамашей кое-как существовать, когда ее с работы погнали…
– Что с Валерой? – Игорька волновал лишь этот вопрос. И сердце обмерло, потому как понятно, что ежели отец сам заявился, то с Валеркою беда…
И тот замялся, поскучнел, окинув хату взглядом, сказал:
– Присядь. Игорек, дело такое… ты же знал, что у Валеры есть… некоторые странности в поведении… и ему необходим постоянный контроль… мы были у врача…
…Валерка писал о том визите.
И про врача с холодными злыми глазами, и про вопросы его, и про Валеркины ответы, в которых не было правды, а врач, хоть слушал внимательно, обмана не услышал. Игорек еще радовался, как хорошо получилось…
– Он сказал, что ребенок нормальный, что все странности со временем пройдут… – отец вытащил из кармана портсигар. Курил на кухне, не спросивши разрешения, а Игорек сигаретный дым нюхал, говоря себе, что он бросил еще год назад. Валерка просил очень, боялся, что от сигарет Игорек заболеет…
