Евгений Сартинов - Золото на крови
— Пашка, прыгай! Быстро!
Но Павел растерянно оглянулся по сторонам, увидев увеличивающуюся полосу черной воды, он метнулся к другому борту, но шеста там уже не было.
— Прыгай! Пашка, кому говорю! — орал во всю глотку Андрей.
Но расстояние между берегом и плотом за какую-то секунду увеличилось на несколько метров. А течение быстро разгоняло плот. Мы с Андреем бежали вдоль берега, крича что-то бессмысленное, а на плоту стоял Павел и смотрел на нас снизу вверх. Он молчал, лишь на простецком его лице застыла растерянная полуулыбка. Он словно говорил нам: «Ну как же так? Я ведь не хотел, все так случайно получилось, я не хотел!»
Даже здесь, за шаг до смерти, он ничего не просил и не жаловался. Течением плот вынесло на самую середину, медленно разворачивая поперек реки. Но Павел до самого конца стоял к нам лицом. Шум водопада уже заглушал наши голоса, белесая пелена мелкой водяной пыли прикрыла, словно вуалью, его фигуру, и тут же плот исчез за обрезом водосброса, вздыбив напоследок рассыпающиеся бревна.
Пробежав еще немного, мы увидели, как за валом отбоя бушующей воды крутанулось одно из бревен, мелькнуло что-то темное и тут же скрылось в белой пене, плывущей вниз по течению.
Несколько минут мы стояли как завороженные, бессмысленно глядя вниз. Этот падун казался гораздо ниже того, что мы в свое время преодолели на Попутной. Всего-то метра три высотой. Но он отнял жизнь одного из нас. Андрей медленно опустился на колени и закрыл лицо руками. Я почувствовал, что по моему лицу текут слезы.
Мы долго сидели на берегу и молчали. Идти куда-то не было ни сил, ни желания. Поклажа наша заледенела. Андрей пнул один из рюкзаков и тихо сказал:
— Из-за этого проклятого золота…
Он не закончил фразу, но я и так понял его.
— Пошли, — негромко сказал Андрей, совсем не командирским голосом, взвалив на себя оба рюкзака. Я поплелся за ним.
БОЖЬИ ЛЮДИ
Солнце, бледным пятном проглядывающее сквозь мутную пелену, клонилось к западу и Андрей забеспокоился.
— Где же этот скит? Должен быть где-то здесь.
Действительно, вокруг не было заметно жилья, да и на снегу виднелись только свежие птичьи и заячьи следы. А между тем потихоньку начал задувать ледяной ветерок и снег начал залеплять глаза.
Я с содроганием подумал, что если и эту ночь мне придется провести на снегу, то утром я точно уже не поднимусь. Сразу навалились мысли о Ленке, о дочери, как им придется жить одним. Эти грустные размышления прервал радостный голос Андрея:
— Вот он!
Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал, и сначала ничего не увидел. Самая обычная тайга, множество громадных кедров. И лишь подойдя поближе, я увидел среди деревьев плотный деревянный заплот трехметровой высоты из вкопанных в землю цельных бревен, заостренных сверху. Дерево потемнело от времени, и если бы чуть посильней разыгралась бы пурга, мы могли пройти мимо скита, не заметив его. Для нас это означало бы только одно — неминуемую смерть.
Под заунывное пение набирающей силу пурги мы подошли к исполинскому забору. По счастью, именно с этой стороны оказались и ворота, смотревшиеся не менее внушительно, чем сам забор. Двухметровые плахи толщиной с мою ладонь скреплялись не гвоздями, а деревянными клепками, и висело все это мамонтовое сооружение на массивных деревянных же петлях. Но вблизи мы рассмотрели, что все это было очень древним, изъеденным временем и источенным короедами. Одна из досок ворот была отломана сверху, получилась полуметровая щель.
Пока я раздумывал, сможем ли мы отворить эти гигантские ворота, Андрей обнаружил в них калитку, сделанную на диво аккуратно и так же без единого гвоздя. Лейтенант торкнулся было в нее, но она оказалась закрыта. Тогда он постучал в нее обухом топора. За забором тут же залился лаем звонкий собачий голосок.
Не скоро, минут через десять, мы услышали глуховатый человеческий голос, затем загремела деревянная задвижка, и калитка со скрипом отворилась.
За порогом калитки стояла очень старая женщина, высокая, вся в черном, с деревянной клюкой в руках. И мы, и она пристально всматривались друг в друга, стараясь определить, что нам ждать от этой встречи. Честно говоря, лицо старухи мне не понравилось. Худое, морщинистое, с крючковатым носом и черными глазами, оно напоминало классический портрет ведьмы. Еще больше это подчеркивалось ее темной одеждой и черным платком.
Пауза затянулась, и прервал ее Андрей.
— День добрый, бабушка! — неловко поклонившись, приветствовал он старуху.
— Да вечер уж на дворе, касатик, — ответила старуха, переводя взгляд с Андрея на меня. Я как раз зашелся мучительным, сухим кашлем. — Откуда идете, страннички?
— Издалека. Нам бы к людям выйти. Дед Игнат нас сюда направил, просил помочь.
Лицо старухи чуть дрогнуло.
— Как поживает Игнатушка? Не болеет?
Андрей отрицательно покачал головой.
— Плохи у него дела. Сначала медведь сильно помял, а потом люди плохие пришли… За нами они охотились. Судя по всему, убили они его, а заимку его сожгли. Мы еле успели уйти.
Старуха торопливо перекрестилась, зашептала слова молитвы. А я все никак не мог унять кашель. И старуха неожиданно смягчилась:
— Царствие небесное Игнатию, непутевой душе его. Раз он дорогу сюда показал, значит, зла вы за душой не держите. Да и друг твой, я вижу, сильно болен.
Она отступила, давая нам дорогу, прикрикнула на небольшую собачонку, по-прежнему исходившую заливистым лаем. Старуха внимательно наблюдала, как мы переступаем порог ее оплота, и мне показалось, чего-то ждала. Потом уже я понял, она надеялась, что мы перекрестим лбы хотя бы «никонианским кукишем», как она называла трехперстное крестное знамение. Увы, мы не сделали даже этого. Старуха вздохнула и повела нас за собой. Площадь, огороженная забором, показалась мне огромной. Уже вечерело, к тому же падал густой снег. Много разглядеть не удалось: стояло с десяток больших домов, потемневших от времени, в окне ближайшего из них я заметил белое пятно лица. На площади между домами стояло что-то вроде часовни: большое крытое сооружение с крестом наверху и массивной иконой с потемневшим от времени ликом Спасителя. Перед иконой старуха остановилась, перекрестилась, а потом обернулась к нам.
— Зовут меня мать Пелагея. Жить будете вон в том доме, — она показала палкой на одну из изб. — Там у нас все мирское. Игнат, когда в гости приходил, здесь останавливался. Это ведь мы его в веру обратили, до этого совсем безбожником был. Вы, я смотрю, тоже безбожники?
Пелагея глянула на нас особенно сурово. Андрей смущенно кивнул головой.
— Ну да… — дальше говорить ему Пелагея не позволила.
Отвернувшись, она пошла, рассуждая вслух и покачивая головой.
— Что в миру творится?! Раньше люд хоть в никоновскую ересь верил, а сейчас ни во что не верят! А так нельзя…
Мы подошли к отведенному для нас дому. Пелагея снова перекрестилась, прошептала слова короткой молитвы, а потом клюкой показала на дверь.
— Дрова там есть. Серники, поди, имеете?
Чуть подумав, мы поняли, что она говорит про спички.
— Да, конечно, — отозвался Андрей.
— Разводите огонь в печи, а я сейчас поесть принесу.
Откинув деревянную щеколду, мы прошли через обязательные для сибирских домов сени и вошли в дом. Андрей зажег спичку и почти сразу же наткнулся на точно такое же приспособление на стене, как и у деда Игната — лучина, закрепленная на кронштейне над кадкой с замерзшей водой. Странно, но когда лучина, чуть потрескивая, загорелась, мне показалось, что в доме стало еще темнее. Мрак сгустился в углах, прибавив угрюмости этому заброшенному жилищу. Андрей с облегчением сбросил свою поклажу. Оставил свою скромную ношу, топор и котелок и я. Взяв одну из запасных лучин, Андрей разжег ее и прошелся по дому. Пляшущее пламя высветило длинный массивный стол, две столь же мощные лавки около него, пару табуретов, обширную двухспальнюю кровать, застеленную медвежьей шкурой. В красном углу висела потемневшая икона с неясным ликом святого.
Еще одну кровать, чуть поменьше, мы нашли за массивной русской печью. Сунувшийся в этот угол Андрей тут же пожалел об этом. Поднявшаяся пыль чуть не задушила его. Откашлявшись, он скинул шапку и телогрейку, и принялся возиться с печью. Сами размеры ее и конструкция указывали на седую древность. Уложив поленья под полукруглый свод, Андрей быстро разжег их, сказывалась выучка Жеребы, но дым почему-то пополз внутрь дома.
«Неужели она топится по-черному?» — мелькнула у меня глупая мысль, ведь в потолок упиралась массивная труба. Но тут с порога раздался суровый голос старухи:
— Заслонку-то откройте, неумехи!
Я поднял руку и, нащупав что-то похожее на округлую ручку, потянул ее на себя. К моему удивлению, заслонка оказалась сработанной из плоского камня. Явно скит испытывал большие затруднения с железом.
