Анна Малышева - Лучше бы я осталась старой девой
– Как вы думаете, ей понравится?
– Наверное, – она положила часы на стол. – Очень интересные часы.
– Тогда я заверну!
Она надеялась, что он хотя бы отвернется, чтобы завернуть свой подарок. Тогда ей было бы легче это сделать. Но он стоял к ней лицом и сосредоточенно придавал свертку прежний вид. Снова завязал ленточку, протянул ей.
– Ты не хочешь написать сестре несколько слов? – поинтересовалась девушка.
– Что?
– Ну, передать привет, сообщить, как живешь… Никогда писем не писал?
– Никогда, – он заулыбался. – А надо?
– Я думаю, сестра обрадуется.
– Тогда я напишу… – Он присел за стол, нашел чистый листок бумаги и медленно, старательно, как школьник, принялся покрывать его неровными строчками. Писать он явно не привык. «Спасибо, хоть умеет, – сказала она себе. – Иначе хорошо бы я выглядела».
Пока парень царапал по бумаге, она зашла ему за спину. Тот этого не заметил – так ушел в свое занятие. Фатиха открыла сумочку, достала двумя пальцами остро заточенный нож с тонким лезвием. Она его приготовила в тот день, когда узнала о смерти Сафара. Нож взяла на кухне у Мухамеда – у него было множество самых разных ножей прекрасного качества. Заточила лезвие сама, наждачной бумагой. Делала это, когда притворялась, что принимает ванну. Нож сразу плотно улегся в ее руке, словно ему там было хорошо. И страха больше не было.
– Здесь у тебя ошибка, – сказала она самым спокойным своим голосом, протягивая ему через плечо левую руку и указывая на бумагу.
– Здесь? – испугался он.
– Вот, смотри. Так не пишется.
И в тот же миг левой рукой обхватила его подбородок, запрокинула ему голову назад, так, что затылком он уперся ей в живот, а правой сделала резкое движение… Раздался громкий хлюпающий звук.
– Это тебе за Сафара, гадина, – сказала она, но тут же поняла, что он уже ничего не слышит. Ее переполняла какая-то огненная радость, счастье освобождения. «Так, наверное, чувствуют себя женщины, когда только что родили ребенка…» – подумала она. Отпустила его голову, дала ей лечь на спинку стула. Он сидел прямо, не падал, и вся его рубашка была в крови. Крови было очень много.
«Надо уходить, – сказала она себе. – Только сперва выбросить нож и проверить одежду». Она подошла к окну и осмотрела себя с ног до головы. Конечно, запачкалась. Но кто это заметит? Сегодня она специально одела черную блузку, на которой никаких следов не видно, мокрое пятно, и все. На темной юбке тоже виднелись пятна. А руки…
Фатиха прошла в ванную, включила свет, еще раз осмотрела себя в зеркале. Лицо было забрызгано кровью, но это ее не пугало. Все самое страшное позади. Она быстро умылась, вытерлась еще влажным полотенцем. Наверное, этим полотенцем Ахмат и его племянник весь день вытирали руки. Она сняла туфли, сполоснула их под струей воды, чтобы избавиться от крови, которая была даже на них. Туфли вытерла тем же полотенцем. Помыла нож, сунула его в сумочку и решила выбросить по дороге домой. Нельзя, чтобы нож нашли. Мухамед может его опознать, и тогда подозрение сразу падет на нее.
Она привела себя в порядок и уже хотела уходить, но пришлось на минуту присесть на кухне и выкурить сигарету. Она отчего-то снова стала паниковать, хотя мгновение назад была спокойна. Фатиха курила, сбрасывая пепел в ладонь, говорила себе: «Глупости, я просто слишком много на себя взяла».
В ее мысли ворвался звонок. В первый момент она не могла понять – телефон или дверь? Потом поняла, снова сняла туфли, на цыпочках подошла к входной двери. Опять позвонили. «Кто это? – спрашивала она себя с замиранием сердца. – Али говорил, что он здесь всегда один после шести?»
В дверь начали стучать – не слишком сильно, но равномерно. Потом послышался женский голос:
– Али! Вы там уснули?
Фатиха узнала Марину. «Если она с Ахматом, я пропала, – поняла она. – Но если бы с ней был Ахмат – он бы отпер дверь сам». Марина еще немного постучала, потом снова стала звонить. Потом это ей как будто надоело, и она застучала каблуками – спускалась вниз по лестнице. Фатиха подождала минуту, сбегала на кухню за туфлями, но обуваться не стала – прижала их к груди одной рукой, другой выудила из пепельницы свой тлевший окурок, выбросила его в открытое окно. Пробежала по коридору, осторожно отперла дверь – замки были самые простые. Выглянула на лестницу. Никого. Она осторожно, чтобы не нашуметь, прихлопнула за собой дверь, услышала отчетливое щелканье замков. Хотела обуться и идти вниз, как вдруг ее остановил какой-то шум на первом этаже. Фатиху спас тонкий слух. Она услышала голос Марины – та жаловалась:
– Он не открывает. У меня ключи в сумке, дома дети запертые сидят…
– Не волнуйтесь, – отвечал ей голос Ахмата. – Я ему запрещаю уходить, но давно подозреваю, что он уходит гулять. Ну, теперь я его поймал.
Голоса приближались. Фатиха быстро побежала наверх. Ее босые ноги ступали бесшумно по холодным цементным ступеням. Зато тех, кто шел вверх по лестнице, она слышала прекрасно. Фатиха притаилась этажом выше. Отсюда ей было все не только слышно, но и видно – она вытянула шею и смотрела в лестничный пролет, готовая немедленно отпрянуть, если кто-то обернется в ее сторону. Ахмат позвонил, недовольно сказал:
– Я ему задам.
Достал ключи, отпер дверь, галантно пригласил Марину:
– Проходите.
И они вошли. Дверь за ними прикрылась. Фатиха знала, что у нее не больше двадцати секунд. Только когда она достигла первого этажа, то поняла, что времени куда больше. Они ведь не бросятся на улицу, как только увидят труп. Марина наверняка начнет орать, она уже орет, Ахмат будет воскрешать племянника. Потом будут звонить в милицию, наверное, или еще куда-нибудь.
Им в голову не придет, что убийца в этот миг пересекает двор – зажав в руках туфли, все еще босиком…
Только подбегая к проезжей части, Фатиха одумалась. Заставила себя остановиться, быстро обулась, подняла руку. Остановилась первая же машина.
– В центр, – сказала она и сразу сунула водителю деньги.
– А именно? – поинтересовался парень.
– Тверская.
На Тверской переменила машину. На этот раз она велела отвезти себя в отдаленный спальный район. По дороге внимательно следила за всеми едущими следом машинами. Когда она в третий раз переменила машину и велела себя везти туда, где жил Мухамед, то окончательно избавилась от подозрений и страхов этого дня. «Никто за мной не следил, – сказала себе Фатиха. Окно с ее стороны было открыто, свежий вечерний ветер трепал волосы, охлаждал разгоряченное лицо. – Это мой страх следил за мной. Но теперь его нет! Я его убила!» Ей так понравилась эта фраза, что она повторяла ее всю дорогу, до самого дома.
Глава 16
Третий день следственная группа проверяла арабскую общину в Москве. Следователь думал сузить круг проверяемых до одних сирийцев. В институте, где учились Гарина, Алексеева и Селянина, были сирийские студенты, муж Селяниной был сирийцем. Но рисковать он не мог – все меньше шансов оставалось найти девочку. Шантаж был маловероятен – в таком случае не стали бы убивать мать ребенка. Среди всех выявленных связей Алексеевой арабов не обнаружилось. Либо она скрывала от всех свое знакомство с арабом, который убил ее и увез ее дочь, либо не знала этого человека. Как и где она могла с ним познакомиться? Бывали ли арабы в ночном клубе, где выступала Алексеева? Он задавал этот вопрос менеджеру, девушкам… Отвечали однозначно – все посетители в основном русские. Под русскими понималось, что среди них встречаются бывшие представители народов Советского Союза. Арабов никто не мог вспомнить. Зато Ира – Шахерезада, вспомнила мелкую, но интересную деталь. Как-то Лена привезла в клуб и показала девушкам фотографию дочери. Ира сказала: «Вылитая ты!» На что Инна ответила: «Только нос папашин». На младенческих фотографиях Оксаны трудно было понять, какой у нее нос, и следователь спросил Иру, что имела в виду Алексеева. «Нос у девочки был крючочком, – пояснила та. – Я сама этого не рассмотрела и еще удивилась, но Инне лучше было знать, конечно…»
Этот нос крючочком мог совершенно ничего не означать. Крючковатые носы у кого только не встречаются. Нос самого следователя тоже можно было отнести к разряду крючковатых, хотя тот был чистокровным рязанцем. И все же… У кого он только не выпытывал сведения об отце девочки! Бывшие сокурсницы Инны рассказывали легенду о ее несчастной любви к какому-то актеру, который сделал ей ребенка и бросил. Но никаких доказательств не было, актеров, кроме танцора, среди знакомых Инны не оказалось. Кроме того, девушки сами относились к этой истории, как к сказке, которую Инна придумала, чтобы покрасивей подать свой грех.
– Нос крючком, отец, которого она скрывала, – рассуждал следователь. – Попробуем работать отца-араба. Мог он в силу личных амбиций убить мать и украсть дочь?
– Зачем ему ребенок? – возразил помощник. – И к чему убивать мать?
