Смерть под занавес - Ирина Градова
– Что?!
– Странно, да? В наше-то время! Но Оля всегда этим занималась – с тех самых пор, как ушел ее первый муж. Она изливала в нем душу, отвлекаясь от серых будней, как она сама объясняла. Пару раз даже зачитывала мне вслух какие-то пассажи – в основном об отношениях в театре, о сплетнях и общении Демидовой с поклонниками. О личном она не читала, ведь это дело частное!
Вот оно: дневник! Он не принадлежал Дорофеевой, ведь в нем говорится о сыне, а у Надежды были дочери. Евгения Демидова тоже дневников не вела: у нее недоставало для этого времени, да и не такой она человек, если исходить из того, что Антон успел узнать об актрисе. А вот Кременец – другое дело! Они ведь даже не рассматривали такую возможность, так как совсем недавно узнали о ее существовании и о том, какое отношение она имеет к Кириллу Третьякову и его мамаше.
– А почему вы предупреждали следователя о том, что гибель Ольги могла и не быть несчастным случаем?
– Я слышала, что у нее с невесткой были напряженные отношения.
– Из-за чего?
– Ну, Гоша вроде как приживалом стал, понимаете?
– Ой, в наше-то время! – недоверчиво качнул головой Антон, который и сам находился в похожем положении: любовница, с которой он жил, была состоятельной разведенкой и настояла на том, чтобы он переехал к ней. У опера имелась собственная квартира, не идущая ни в какое сравнение с хоромами Карины на улице Рубинштейна, но его практичная возлюбленная считала, что нет смысла жертвовать комфортом ради каких-то устаревших предрассудков.
– Может, если бы не мать Алины, я бы с вами согласилась, – возразила Ростоцкая. – Но я знаю, что теща постоянно пилила Георгия из-за того, что он живет в ее квартире, не имея возможности снять отдельную жилплощадь!
– Неужели у него такая маленькая зарплата?
– Гоша в театре служит…
– В театре? – перебил Антон, внезапно заинтересовавшись этим фактом. – Он артист?
– Да нет, бог с вами! – отмахнулась Ростоцкая. – Он окончил то ли режиссерский, то ли театроведческий факультет – точно не скажу.
– И что, по специальности работает?
– Да, в нашем драматическом театре. Оля рассказывала, что Гоша писал пьесы и все носился с идеей поставить их в театре, но, кажется, ничего не вышло.
– Почему?
– Видимо, пьесы никуда не годились, – пожала плечами Ростоцкая. – Он там какую-то административную должность занимает… Короче говоря, денег он в семью вряд ли приносит много, вот его жена с тещей и недовольны. Оля практически не общалась с Алиной… Да она, честно говоря, в последние годы и с сыном-то почти не виделась.
– А вас не удивляли такие, гм… странные отношения?
– Я уже говорила, что у Оли с Гошей никогда не было взаимопонимания. Мне даже кажется…
Ростоцкая осеклась и зачем-то посмотрела в окно. Там, на перилах балкона, сидела толстая чайка. Она смотрела на людей за стеклом со странным интересом, словно прислушиваясь к разговору. Антон пошевелился, и птица, взмахнув крыльями, с громким криком сорвалась с места и, поймав воздушный поток, устремилась прочь.
– Что вы собирались сказать? – спросил оперативник, почувствовав, что нащупал что-то важное. – Что вам кажется, Дарья Максимовна?
– Не знаю, могу ли я об этом говорить… – неуверенно пробормотала она, комкая в руках краешек подола домашнего платья.
– Это же только догадки, – подбодрил ее Шеин. – Каждый имеет право на предположения!
– Мне казалось, она его побаивается.
– Кто?
– Оля. Гошу.
– Серьезно? – удивился Антон. – Он что, руку на мать поднимал?
– Может, и поднимал, но Оля не стала бы об этом рассказывать.
– Почему?
– Разве это так трудно понять? Как признаться, что твоя плоть и кровь выросла негодяем?! Любой скажет, что это – вина родителей!
Антон так не считал: за долгие годы службы он сталкивался с ситуациями, когда дети, обожаемые родителями, становились убийцами и садистами. И наоборот, те, кого игнорировали, не уделяя им внимания и заботы, вырастали порядочными членами общества и не держали зла на родителей. Однако Ольга все же могла бы обращать больше внимания на собственного сына, а не носиться с Демидовой как с писаной торбой: почему ей не жилось собственной жизнью, зачем она пыталась внедриться в чужую, по пути теряя самое дорогое – связь с родным ребенком?
– Я точно не знаю, оказывал ли Георгий на Олю физическое воздействие, – продолжала между тем Ростоцкая. – Он подавлял ее морально, понимаете? Ему нравилось, что она ощущает вину за то, что не занималась им столько, сколько ему бы хотелось, за отчима, который его бил, да и вообще – за то, что он неудачник.
– Ну, последнее – дело рук самого человека, – заметил Антон.
– Полностью с вами согласна, но Гоша, видимо, считал иначе. Подумать только, он ведь был таким милым мальчиком, таким хорошеньким! Между прочим, он вырос в весьма привлекательного мужчину – ну что ему еще было надо? Женился, детишек бы завел…
– А детей в браке, значит, нет?
– Теперь уж и не знаю, ведь со смертью Оли я утратила связь с Георгием. Мы и раньше-то почти не общались, а уж теперь – сами понимаете!
– Как думаете, тот факт, что мать оставила квартиру другому человеку, сильно его разозлил?
– Даже не знаю… Вот кого это точно привело в бешенство, так это Гришину тещу! Вам бы с приятельницей Оли поговорить: в последние годы перед гибелью она очень тесно с ней общалась.
– Вы кого имеете в виду?
– Я не припомню ее фамилии, но ту женщину зовут Надежда.
– Надежда Дорофеева?
– Так вы ее знаете?
– К несчастью, побеседовать с ней не получится: она тоже мертва.
* * *
Лера понимала, что Суркова вряд ли погладит ее по головке за то, что она намерена сделать, однако по-другому девушка поступить не могла: с Кириллом Третьяковым необходимо было разобраться раз и навсегда, иначе она просто не сможет спокойно жить, размышляя о том, не переспала ли с маньяком-убийцей! Она ожидала застать артиста лежащим в постели, однако ошиблась: он сидел на больничной койке и поднялся на ноги при ее появлении.
– Я думал, тебя отстранили! – сказал он.
– Отстранили, – кивнула она. – Я здесь незакон… то есть неофициально.
– Понятно. И какова же цель твоего, гм… неофициального визита?
Лера опустилась на койку и похлопала по ней, приглашая Кирилла присесть.
– Как ты? – спросила она, разглядывая следы потасовки с сокамерниками на его лице.
– Я в порядке, – ответил он, непроизвольно касаясь гематомы на подбородке. – Ты же не для того прискакала, чтобы меня лечить?
– Послушай, Кира, меня отстранили, и я не знаю всех подробностей, да
