Море остывших желаний - Соболева Лариса Павловна
– Шаха имеете в виду? – спросил он, будто сам давно дошел до такой мысли.
– Именно, – с вызовом ответила Рита. – Все же очевидно. Кто, как не Шах, способен убить человека из-за денег? А вы моего брата обвинили. Мальчишку.
– Так мы же выпустили его. Да, под залог, но так положено, пока не будет найден настоящий убийца. Я тоже могу вас упрекнуть: ваш отец хотел, чтобы о совете в ресторане Никита не знал, а вы рассказали ему.
Неплохо ввернул, будто с самого начала знал о несдержанном языке Риты, а не только сейчас догадался. О как она поймалась на крючок! Вот и еще одно доказательство того, что молодость не дружит с мозгами. Рита искренне возмутилась:
– А что мне было делать? И вообще, скрывать такое было нечестно по отношению к Никите. Он мой муж! Какие у меня от него могут быть тайны?
– Собственно, вы правы, иначе жениться незачем. Значит, по вашему мнению, Шах? Только ведь на него ничего нет.
– У вас никогда на него ничего не будет.
Девочка лихо это сказала. В смысле – смело. Фактически обвинила органы не только в бездействии, но и в сговоре с преступными лицами.
Оленин дождался, когда машина Риты скрылась за углом, двинул к автобусной остановке, заодно позвонил Сербину:
– Я перехватил ее. Никита знал о совете в ресторане, знал, что тесть должен отдать Бельмасу бабки.
Глава 25
Ночь наступила сказочно-сверкающая. Звездный купол с яркой луной накрыл пловцов, а те барахтались в море, вглядываясь в черноту – не появились ли огни, означающие близость берега. Один раз нечто светящееся промелькнуло вдалеке, вызвав новый приступ надежды и споров. Все разом загалдели: мол, надо плыть туда, там судно. Горбуша охладил пыл:
– Очень далеко. Растеряем силы, а не догоним.
– Почему не попытаться? – взвился Слава. – Неизвестно, сколько осталось до берега. А если нас сносит течением в сторону, мы никогда не доберемся, подохнем здесь.
– Пытайся, – разрешил Горбуша. – Один. А все плывут за мной.
Слава не рискнул отправляться в путь по мокрому и глубокому пространству в одиночестве, лишь бросил вожделенный взгляд на огоньки, плывущие в ту же сторону, что и шесть человек.
Плыли и плыли в беспросветную черную дыру. Уже не было страха, таяли силы, одеревенели мышцы. Все трудней становилось продвигаться вперед. А тут еще странное ощущение: вода казалась очень теплой, а тело вопреки логике задубело от холода. Горбуша сипло крикнул:
– Отдых.
Пловцы, собравшись вместе, выпили воды из бутылки и припали лицами к плавучим средствам. Наступила пауза, когда только легкий плеск волн раздавался вокруг. А в сон клонило... Горбуша тряхнул головой, опустил лицо в воду, несколько раз фыркнул и приказал:
– Не спать!
– Я замерзла, – сказала Сандра, не жалуясь, просто поделилась.
– Все замерзли, – проворчал Артур. – Плывем дальше?
– Вперед, – скомандовал Горбуша. – Работать ногами! Быстрей!
– Ты ж говорил, беречь силы, – напомнил Слава.
– А теперь разгоните кровь, чтоб окончательно не задеревенеть.
– Будто это поможет, – фыркнул Слава.
– Поможет! – гаркнул Горбуша. – Берег недалеко. – И толкнул Артура: – Я сказал: не спать!
– Давайте анекдоты рассказывать? – предложила Сандра. – По очереди. Будем смеяться, и спать не захочется.
Горбуша принял ее предложение, руководил, кому выдавать свой анекдот. Только никто не смеялся.
Шах приехал в начале третьего ночи. Он чувствовал усталость, но и удовлетворение разливалось по телу приятнейшим дивным теплом. Не все так плохо, как чудилось, на железную руку всегда найдется стальная рука, которая раздробит и железо. Велика и могуча власть денег, а значит, его собственная власть. На днях Кушнарева отправят в отпуск, но в рабочее кресло он не вернется, его скинут. Досье на Шаха Кушнарев сможет читать лишь по ночам вместо романов.
Он вошел в свой дом на том моральном подъеме, когда тянет спеть марш триумфатора. В гостиной Шах подошел к бару, желая глотнуть горячительного питья для расширения сосудов, чтоб бушующая кровь угомонилась, иначе не уснуть. Вошел Склиф:
– Шах, она звонила.
– Кто? Кому? – равнодушно спросил тот. Сегодня ему не хотелось вникать в какие бы то ни было дела.
– Сделали запись. Послушай.
Склиф поставил на столик диктофон, включил.
– «Слушаю. – Это был мужской, властный голос.
– Я от Бельмаса. – Это Дина. – Он просил передать, что Шах отдал приказ утопить яхту.
– Когда?
– Утром, часов в одиннадцать. Бельмас в доме Шаха.
– Кто вы?
– Не имеет значения. Бельмаса убьют.
– Скажите ему, пусть идет на все условия...
Он не закончил, Дина оборвала его фразу:
– Прощайте».
Никак не обозначил Шах своего отношения к записи, к тому, что его жена совершила предательство. Он выпил граммов сто коньяка – а всегда пил по глотку, наслаждаясь вкусом, – выпил и сказал:
– Ты свободен.
Оставшись один, Шах, казалось, вслушивался в себя, не более. Наверное, так и было. Наверное, он хотел понять, какие чувства в нем берут верх. Не определившись, он пошел наверх.
Дина, как обычно, не спала, лежала на боку, уставившись в экран телевизора. Когда вошел муж, она приподнялась, а он не сказал традиционную фразу: «Ты не спишь, Дина?» Он просто остановился у порога, смотрел на нее, словно любовался, впервые увидев. В сущности, он и увидел ее впервые, потому что, как оказалось, не знал Дину.
– Разденься, – приказал он.
Только не ушел в душ, а стоял и смотрел, как она покорно встала, спустила бретели по плечам, как ночная сорочка скользнула по телу и упала на пол. Кажется, Дина ждала, когда он прикажет лечь, но Фарид сам начал медленно раздеваться. Он обошел ее, как обходят экспонат в музее, впрочем, Динара и была живым экспонатом в его доме. Она вобрала все качества истинной женщины: прекрасна, как богиня, покорна, как рабыня, верна, как Пенелопа. Другой такой нет – так он думал раньше.
Фарид целовал ее губы и тело с таким вдохновением, словно никогда этого не делал. И Дина снова отдалась обману, сиюминутному порыву, когда все дурное забывается. Вдруг, когда она достигла пика, у самых губ он прошептал:
– Ты предала меня.
У Дины больно екнуло сердце, она распахнула глаза от ужаса, но он опять прильнул губами к ее губам, да так страстно, что внезапная боль отпустила. А тут еще шепот, искренний, нежный:
– Люблю тебя.
Значит, осознал и простил. В благодарность Дина целовала его, чуть не плача, и улыбалась. Потом она найдет нужные слова, чтобы он понял, почему это случилось. Он поймет. Он изменится. И жизнь изменится. Дина перестанет его бояться, перестанет испытывать стыд после подобных ночей, перестанет ненавидеть себя за малодушие, слабость и терпение, которое называют адским. Теперь она была уверена.
Фарид дошел до финиша. В этот момент рука его взяла подушку и накрыла лицо Дины. Она билась долго, отчаянно, пыталась кричать, но крик глушила подушка, перекрывшая доступ воздуха. Дина зашлась в судорогах, а он, приподнявшись над ней, держал обеими руками подушку, надавливая по краям.
Дина затихла, тело ее расслабилось, а он все держал подушку, находясь в ином измерении, где нет никого, кроме него самого. Наверное, это состояние можно назвать привыканием к полному одиночеству, где больше не найдется места ни одному человеку, будь то сын-дочь, брат-сват, друг-жена.
Много ли, мало ли времени прошло, но он очнулся, из прострации его вернул звук работающего телевизора. Он поднялся с постели, выключил ящик, начал одеваться так же неторопливо, как раздевался. Надел даже галстук, поправил воротник, после этого подошел к кровати и убрал подушку.
Динара... Она все еще прекрасна, но смерть уже сделала ее другой – отдаленной, неземной. К лицу прилипли две пряди, Фарид убрал их, погладил Дину по щеке и сказал:
– Я любил тебя. Ты не оценила...
Иначе поступить он не мог, как ему представлялось. Все знают, что жена предала Шаха, знают и ждут, как он поступит с ней. Так вот, чтобы исключить малейшее неповиновение, вселить страх, Дину следовало безжалостно удавить. Она сделала выбор, у него же выбора не было.
