Заказное проклятие - Рина Осинкина
Однако отчего с ним столь внезапная перемена приключилась?
Вроде бы злился на нее не на шутку пятью минутами ранее. Или десятью. Счет минутам Марьяна потеряла.
– Ты подслушивал! – ахнула она возмущенно и попыталась выпихнуться из его рук.
– И правильно сделал, – с деланым спокойствием произнес Саша, не пошевелившись и не ослабляя хватки. – Не могла бы ты мне ответить?
Невозмутимость давалась ему нелегко. Говорилось с трудом – скулы сводило. Еще никогда он не обнимал Марианну. В первый раз прижимал к груди.
Не в последний бы.
– Ты задал вопрос?
– Я сделал тебе предложение.
Марианна прикрыла лицо ладонями, пытаясь сосредоточиться.
Пальцами растерла лоб, щеки, нос.
Привычные движения. Она всегда так поступает, когда нужно о чем-то крепко подумать.
Трезво рассуждать мешало заполошно бьющееся сердце.
А еще то, что ее локти упирались в Сашкин накачанный пресс.
Непорядок, Марьяна, расклеилась ты совсем, раскисла. Если так пойдет дальше, Пастухов примется управлять тобой, как кукловод марионеткой, ты и не пикнешь.
Итак, что мы имеем.
Ты – классный следак, все это признают, и ты непременно увидела бы, что тебя кто-то вот так офигительно любит.
А вдруг ты запрещала себе видеть, боясь ошибиться?
Ну, допустим. И что из этого следует?
Очевидная вещь: в настоящий момент ты трусишь, ты панически боишься, что, услышав твое «я согласна», он примется ржать, колотя себя по крепким ляжкам.
Это паранойя. Пастухов не такой, ты это знаешь.
Ну же, решайся, Марьяна.
На что решаться-то? На замуж вот так прям сразу?
А может быть, предложить ему подождать немного? Присмотреться друг к другу, чтобы не ошибиться на всю жизнь?
Ты еще глупее, чем кажешься со стороны. Вы давно друг к другу присмотрелись. И тебя, голубушка, он видел в разных видах, да. Насмотрелся. И ничего. Говорит, что любит.
Через ладони у лица – отчего голос зазвучал глухо – она спросила:
– И как ты это себе, Пастухов, представляешь? Мы будем жить с твоей мамой?
– Мы будем жить там, где ты захочешь, – ответил Сашка, и она почувствовала легкое касание его губ на своем виске.
Ей очень захотелось заглянуть в его глаза, но слишком близко они стояли друг от друга.
И она сказала:
– Я хочу видеть твои глаза.
– Нет, – возразил он. – Я тебя не выпущу.
Тогда она положила ладони ему на плечи, прислонилась щекой к его груди и невнятно произнесла:
– Почему бы нам и в самом деле не пожить с твоей мамой? – И добавила: – Будет весело.
– Как скажешь, любимая, – ответил он, целуя ее макушку. – Мама сложный человек, но ты ей понравилась. Сегодня вообще очень странный день… Если бы не ты…
– Цыц, Пастухов, – шепнула Марьяна и, встав на цыпочки, коснулась губами мочки его уха, и он забыл дышать, прикрыв глаза, и желваки на скулах заходили, и он сильнее прижал ее к себе. – Ты разрешись мне перевезти сюда Эмму? – с заминкой спросила она.
– Плюшевую собачку? – отдышавшись, переспросил Саша. – Конечно. Мы выделим Эмме кресло, а мама со временем перестанет от нее шарахаться.
Марианна не улыбнулась его шутке.
– Сашка, – негромко сказала она, и голос ее дрогнул. – Как же я тебя люблю, Сашка. Я тебя люблю так, что мне безразлично, любишь ли меня ты.
– Лишь бы быть вместе? – спросил он.
– Лишь бы быть вместе.
– Я тоже так же. И до сих пор не верю своему счастью.
– Я тоже… пока не верю, – сказала она.
Он молча убрал с ее щеки выбившийся локон.
Она прикрыла глаза, подняв к нему лицо.
Оба замерли, приготовившись к чуду.
Волшебный момент предвкушения первого поцелуя был грубо прерван.
Из-за двери раздался зычный окрик:
– Цыплятки, чего притихли? Чай на столе. Марш в ванную мыть лапы.
– Блин, – буркнул с досадой Саша.
– Класс! – весело подтвердила Марьяна.
