Три года октября - Игорь Михайлович Бер
Евгения улыбнулась, при этом словно заигрывая со мной.
— Позволь угадаю, речь идет о моем портрете?
Она засмеялась, затем положила тарелку на столешницу и достала из небольшой тумбочки у дивана фотоаппарат. Профессиональный, с большим объективом.
— Мне нужно тебя сфотографировать.
— Это еще зачем? — осведомился я, рефлекторно выпрямляя осанку.
— Для того чтобы я смогла начать работу над твоим портретом. Ты ведь не можешь находиться вечно рядом, чтобы я могла писать, когда у меня возникнет вдохновение и свободное от заказов время.
«Вполне могу», уверено заявил мой внутренний ребенок, с которым никак не мог согласиться взрослый я.
— Хорошо. Куда мне встать?
— Выбери сам. Это же будет твой портрет.
Недолго думая, я подошел к окну, в котором отражалась вся студия. Евгения сделала около пяти снимков, после чего сообщила мне, что я очень фотогеничен, после чего добавила:
— Кстати, я не могу не спросить тебе кое о чем. Если ты позволишь.
— Конечно, спрашивай.
— Почему ты выбрал именно эту работу? У тебя приятная внешность и ты хороший собеседник. Может, стоило эти качества использовать для работы с живыми, а не с мертвыми?
— Год назад я полностью был с тобой согласен. Обеими руками «за». По первой специальности я терапевт. Как раз общался с живыми и старался им помочь всеми известными способами. Переехав в Старые Вязы, я был вынужден стать работником морга. Теперь же, эта работа мне даже нравится.
— Уж не знаю, смогла бы я связать свою жизнь с человеком схожей специальности.
Я не знал, как реагировать на ее слова. С одной стороны это значило так, словно она рассматривала меня в качестве потенциального спутника жизни. С другой стороны, мои будни казались ей чем-то ужасным. Это и не удивительно, ведь большинство людей были того же мнения. И мало кого могли убедить слова, что в работе патологоанатома есть гораздо больше обязанностей, чем только вскрывать трупы.
— Соглашусь, с моей профессией сложно быть прекрасным семьянином. Приходится часто срываться по ночам и в выходные дни на работу, зарплата не самая высокая, да и юмор мы предпочитаем «чёрный».
Мои слова ее развеселили.
— Но ты ведь не так много проработал в морге, и тебя еще можно спасти.
— Спасти?
— Да, снова сделав терапевтом.
Запах кофе стал ощутимее. Видимо, приближалось время завершения варки.
— К сожалению, данная должность занята главврачом.
— А я и не говорю о поселковой больнице.
Наш шуточный разговор начал постепенно переходить за ту грань, где больше власти было у искренности.
— О чем тогда?
— Как я уже упоминала, мне часто приходится летать в разные страны. Где тепло, а где и прохладно, сыро, ветрено. Мне часто приходится обращаться к врачам. Было бы замечательно, если врач был всегда рядом. И я готова платить в разы больше, чем ты сейчас получаешь.
Это было заманчивое предложение. И скорее всего оно сулило дальнейшие отношения, о которых я сам мечтал, чуть ли не с первой минуты нашего с ней знакомства. Но здесь были свои красные линии, за которые я не был готов переступить. Во-первых, моя мужская гордость не могла позволить мне превратиться в Альфонса, пусть даже деньги мне будут платить за услуги врача. А если наши отношения с Евгенией перейдут в раздел семейных, тогда я не смогу себя обманывать, что эти деньги я по-прежнему зарабатываю своим трудом. Во-вторых, я не мог подвести Селина и всех жителей Старых Вязов, которые стали для меня практически родными. И, в-третьих, самое главное…
— Бесконечные перелеты и редкое возвращение домой не для меня по той простой причине, что у меня есть дочь. Я с ней и так вижусь реже, чем этого бы хотелось. И я не готов отказываться ни от единого дня, которые назначены мне по закону для свиданий с ней. Но если тебе нужен сопровождающий врач, я могу подыскать хорошего, который с радостью согласится на эти условия.
Я не стал добавлять, что постараюсь найти женщину-врача, потому как про мужчину рядом с ней я даже думать не хотел.
— Это была шутка, Алексей. И, похоже, не очень удачная.
И все же, видя обиду на ее лице, я догадался, что шутки в ее словах было всего ничего.
— Похоже, кофе уже готово.
Евгения поспешила на кухню. Я помялся на месте, после чего решил ознакомиться с последней картиной, а именно с той, которая находилась в начальной стадии создания. Есть сложившаяся вера в то, что художники (впрочем, как и другие творческие люди) не любят показывать не завершенные работы. А так как Евгения не накрыла холст ничем, я предположил, что она не входит в число суеверных творцов. Поэтому я рискнул подойти.
Это на самом деле был только набросок простым карандашом, но он впечатлял.
На холсте была искусно изображена фигура мужчины со спины, чья голова была опущена вниз, а руки расставлены по сторонам под сорокапятиградусным углом. Из массивных мускулистых плеч росли грибы. По тонким ножкам и маленьким шляпкам, я предположил, что это ложные опята. То, что грибы — ядовитые, подтверждали и тонкие ниточки, впивающиеся в сердечнососудистую систему человека, высасывая из него жизненную силу. Процесс отравления организма был необратим: предплечья и ладони страдальца переходили в голый скелет.
Не было причин долго гадать, кому была посвящена данная работа.
Евгения подошла и протянула чашку с кофе, встав рядом.
— Не знаю, что на меня нашло. Вначале мне показалась эта идея хорошей. Теперь же мне так не кажется.
— Отнюдь, — возразил я. — Ты должна ее закончить. В ней чувствуется потенциал. Образ получается очень сильным и узнаваемым. Ты ведь изобразила здесь Краснова и его порок?
— Совершенно верно, — кивнула Евгения, грея руки о чашку. Кофейный пар клубился перед ее лицом. — Я даже не догадывалась, что среди его коллег кто-то знал о его зависимости.
— Узнал не так давно. — Я отхлебнул кофе, мысленно поставив напитку пять балов из пяти. — Он всегда мне казался странным, но его действия оставались в определенных рамках дозволенного.
— Да, он обычно мог держать себя в руках…до определенного момента. Вначале он употреблял легкие наркотики и только около года как перешел на героин. Примерно с полгода назад у здания суда он сообщил, что бросил колоться и даже хочет записаться в реабилитационный центр и всё это ради меня. Я не поверила, уж слишком часто обжигалась. Да и любить его давно
