Паутина жизни (ЛП) - Калмз Мэри

— Что? Нет, ты все неправильно понял. Я любил Керри. Керри был единственным, кого я хотел, но он вернулся из Афганистана в полном раздрае, а потом сказал, что больше не может быть со мной, потому что он уже не солдат.

— В этом нет смысла.

— Знаю, но он считал, пока ты солдат, то быть геем не так зазорно, однако без армии… этого стало недостаточно. Он словно перестал быть настоящим мужчиной.

Как бы ужасно это ни звучало, но я дико боялся, что Ян думает то же самое. Если он больше не будет «зеленым беретом», если армия перестанет быть частью его жизни, остается ли он все еще мужчиной? Быть может, Ян тоже прикидывал, кем он станет?

— От Керри все отвернулись, и я пытался быть для него всем. Я очень этого хотел, но его родители причинили ему слишком много боли, поэтому я позаботился, чтобы они заплатили, а Эймон пообещал, что все остальные причастные тоже не останутся безнаказанными.

— Распределение приоритетов.

— Да, — согласился он. — А теперь ты… О черт!

Обернувшись, я увидел, что имел в виду Барретт.

Я совсем позабыл о нашем оборотне, слишком поглощенный борьбой не на жизнь, а на смерть. Но Цыпа вошел через свою собачью дверь и теперь с него на пол капала вода, потому что я так и не позвал его домой, позволив бегать на улице, как придурку.

— Держи его, Миро, — предупредил Барретт.

Цыпа явно чувствовал себя неуверенно. Его голова была опущена, уши прижаты, и все из-за меня. Я вел себя странно: не двигался, не кричал и не тянулся к нему с полотенцем, чтобы вытереть. Все это было необычно, поэтому Цыпа переводил взгляд с меня на Барретта и обратно, решая, проверяя, ожидая от меня знака, которого не было.

— Я не шучу. Пусть остается там, где стоит.

— Цыпа, стоять, — скомандовал я, испугавшись, что он меня не послушает. Даже в самые лучшие дни существовал один шанс на миллион. Аруна справлялась с ним гораздо лучше, чем я.

Трудно сказать, что именно заставило пса остановиться. Возможно, мой тембр, хриплое дыхание или дрогнувший от страха голос. Возможно, дело было в том, что я не позвал его к себе, но, как бы то ни было, он сделал шаг вперед.

— Я убью его.

— Нет, пожалуйста, — взмолился я, тут же уловив в своем голосе то, что выдало меня, мольбу.

— Тогда отошли его отсюда.

— Цыпа, вон, — скомандовал я, повысив голос от страха не за себя, а за собаку, затем сглотнул, потому что во рту вдруг пересохло.

Пес сделал еще один шаг в мою сторону.

— Вон! — закричал я, и на этом все.

Цыпа повернулся и, рыча, бросился на Барретта в смертоносном ударе, готовый защитить меня.

Я услышал выстрел и увидел, как Цыпу отбросило влево, он врезался в книжную полку между задней дверью и крошечным коридором. Крови было немного, но она была, под правым ухом, и я понял, что еще до того, как рухнуть на пол безжизненной грудой, пес уже был мертв.

Звук, вырвавшийся из меня, был полон боли и сожаления, и прозвучал слишком громко даже в моей голове.

За все время с того самого момента, как Ян взял Цыпу к себе, я никогда не думал, что мне придется испытать то, что я чувствовал сейчас. Я не мог дышать, в сознании проносились мысли о том, как я собирался взять пса с собой, чтобы делать то-то и то-то, а потом бум… И сердце остановилось. Как вообще люди переживают потерю любимого человека, если из-за этой глупой собаки все так адски болит?

Я сделал один шаркающий шаг вперед.

— Не смей двигаться, твою мать.

Подняв взгляд на Барретта, я понял, что почти не вижу его, слезы застилали глаза.

— Я убью тебя, Миро, и положу прямо здесь, на полу, рядом с собакой.

Я вздрогнул, но не из-за себя. А из-за птенчика Цыпы, по которому буду скучать даже в эти последние несколько секунд своей жизни.

— Жаль, что так вышло с собакой. Он мне по-настоящему нравился.

Вряд ли я мог поверить его словам, учитывая, что он только что убил Цыпу.

— Теперь Ян будет страдать так же, как и Керри.

Что я должен был сказать на это? Барретт уже знал, что Ян любит меня и Цыпу тоже. Вот в чем был весь смысл их с Лохлином совместных действий.

— Я и правда хотел тебя трахнуть.

Будто кто-то здесь собирался изменять любви всей своей жизни.

— Я постараюсь утешить Яна после того, как обвиню во всем Эймона и скажу, что опоздал и не успел спасти тебя и Цыпу.

— Катись ко всем чертям, — выплюнул я.

— Ты первый, — произнес Барретт, поднимая пистолет.

— Ну вот, теперь я чувствую себя неловко.

Мы оба замерли, и я во второй раз за этот вечер глянул на заднюю дверь, — там, с пистолетом в руке, стоял человек, которого я меньше всего ожидал увидеть.

— Кто ты такой, черт возьми? — рявкнул Барретт незваному гостю.

— О, я доктор Крейг Хартли, — представился он бархатным тоном, тем самым, который люди упоминали всякий раз, когда говорили о нем. В Интернете и в газетах постоянно так писали о его голосе: утонченный, богатый и шелковистый. — И у тебя есть кое-что мое.

Честно говоря, раньше у меня никогда не было причин использовать поговорку «из огня да в полымя»… до этого момента. Происходящее походило на то, как если бы очнувшись от одного кошмара, я тут же оказался в другом, и только лишь проснувшись во второй раз, понял бы, насколько хреновыми могут быть сны.

Один человек собирался хладнокровно убить меня, но ему помешало появление другого, который тоже горел желанием меня прикончить, правда, предварительно покалечив и подвергнув пыткам. Наверное, в матрице произошел сбой.

Барретт взглянул на меня, а затем снова на безукоризненно одетого доктора — в твидовом костюме-тройке в елочку и в коричневом шерстяном пальто с квадратным карманом, — который в данный момент находился в розыске.

— И что же это?

— Ну, Маршал Джонс, конечно же, — весело ответил Хартли. — Он, несомненно, принадлежит мне, и прежде чем ты успеешь направить на меня свой пистолет, я застрелю тебя из своего.

Барретт уставился на него широко раскрытыми глазами.

— Ты мне не веришь, и у нас нет времени, чтобы погуглить меня, — задумчиво произнес Хартли, нахмурив брови, но затем приподнял их и его лицо просветлело. — О, я знаю.

Не колеблясь ни секунды, он всадил четыре пули в Эймона Лохлина, положив конец его войне с людьми из старого подразделения Яна.

Барретт закричал, и Хартли поднял руку, чтобы успокоить его.

— А теперь, — выдохнул он, — позволь мне немного рассказать о моем пистолете.

Я видел, как на лице Барретта проступают страх и ужас, пока он смотрел на Хартли, который только что убил человека, но выглядел при этом сверхъестественно спокойным. Это и впрямь нервировало.

— У меня в руках 50-калиберный титановый золотой самозарядный «Дезерт Игл», шестидюймовый ствол которого вмещает семь патронов. Это, как мне сказали, один из самых мощных пистолетов в мире, и, как ты можешь видеть, он создает настоящий беспорядок.

С пулей 50-го калибра иначе и быть не может.

— Это подарок.

— От Аранды? — вступил я в диалог, потому что знал Хартли, а Барретта — нет. Из них двоих — и это было безумием, но все же — я предпочел бы доктора. Хартли было наплевать на Яна, на девочек и вообще на всех, кроме меня. Барретт был единственным в комнате, кто мог причинить боль людям, которых я любил.

— О, так ты слышал об этом?

Я кивнул, быстро сглотнув и подавив приступ тошноты, боясь, что меня вырвет, и тогда Хартли поймет, как сильно я напуган. Дело было не в том, что он убьет меня — не этого я боялся, — я боялся, что он заставит меня уйти с ним, и тогда мы останемся вдвоем. Я не хотел оставаться с ним наедине.

— Да, слышал, — выдавил я из себя.

— Хорошо иметь друзей.

— Так и есть, — согласился я.

Мы просто разговаривали, как и всегда, и это, наверное, выглядело бы странно для других людей, но я привык к такой бессмысленной болтовне с ним. Однако Барретта это не смутило, и он был очень напуган. Это ясно читалось у него на лице.

— Мне все равно, кто ты, черт возьми…