Дик Фрэнсис - Двойная осторожность
Эти двое и мы с Джонатаном встретились посреди коридора, и, когда мы подошли ближе, я с неприятным удивлением обнаружил, что человек в коляске — не кто иной, как Гарри Гилберт. Старый, седой, сгорбленный, больной Гарри Гилберт, который тем не менее по-прежнему сознательно отвергал сострадание.
Эдди, который вез коляску, запнулся и остановился. Мы смотрели на Гарри, Гарри смотрел на нас с расстояния в несколько шагов. Он перевел взгляд с меня на Джонатана — поначалу взглянул на него мельком, не поверил своим глазам, потом пригляделся внимательнее и убедился, что это действительно он. Потом перевел взгляд на меня.
— Вы же говорили, что он умер!
Я слегка кивнул.
Его голос был холодным, сухим, полным горечи. У него уже не осталось ни сил, ни ненависти, ни надежды, ни желания мстить.
— Вы оба... — сказал он. — Вы погубили моего сына.
Мы с Джонатаном ничего не ответили. Я задумался о генезисе зла, о случае, который порождает убийство, и о предрасположенности, которая существует с рождения. «Ведь библейский миф, — подумал я, — соответствует реальной истории эволюции». Каин существовал, и в каждом виде выживают жестокие и безжалостные. Я выжил только потому, что мне повезло: благодаря расторопности Банана и искусству врачей. А в течение веков Авель и прочие жертвы гибли. И в каждом поколении, в разных народах, гены нет-нет да и породят убийцу. И все новые Гилберты вечно взращивают своих Анджело.
Гарри Гилберт мотнул головой, давая Эдди знак везти его дальше. И Эдди-двойник, Эдди, который всегда шел на поводу, овца того же стада, молча покатил своего дядюшку дальше.
— Надменный старый ублюдок, — вполголоса сказал Джонатан, глядя им вслед.
— Разведение лошадей, — сказал я, — очень любопытная наука.
Джонатан медленно перевел взгляд на меня.
— И что, — спросил он, — норовистые твари дают норовистое потомство?
— Довольно часто.
Он кивнул, и мы пошли дальше по коридору, к окну и последней двери направо.
Комната, в которую мы вошли, когда-то, должно быть, была довольно пропорциональной, но из-за тесноты ее для удобства разделили на две. Получилась длинная узкая комната с окном, из которой дверь вела в другую длинную комнату, без окна.
В первой комнате, вся обстановка которой состояла из полоски неопределенного цвета паласа, постеленной поверх паркета и ведущей к письменному столу и двум жестким стульям, сидели двое мужчин, которые, похоже, попросту убивали время. Один сидел за столом, другой на столе, обоим лет по сорок, невысокие, спокойные. Вид у обоих был скучающий, и на лицах у них было написано, что они предпочли бы оказаться где-нибудь в другом месте.
Когда мы вошли, они посмотрели на нас вопросительно.
— Я — Вильям Дерри, — представился я.
— А-а.
Человек, сидевший на столе, встал, подошел, пожал мне руку и вопросительно посмотрел на Джонатана.
— Мой брат, Джонатан Дерри, — сказал я.
— Я думаю, — сказал он безразличным тоном, — нам нет необходимости тревожить вашего брата...
— Анджело скорее набросится на него, чем на меня, — сказал я.
— Но ведь это вас он пытался убить.
— Джонатан засадил его в тюрьму четырнадцать лет назад.
— А-а.
Он оглядел нас обоих, немного задрав голову, поскольку был значительно ниже нас. Похоже, он представлял нас себе иначе — не знаю почему. Джонатан, во всяком случае, выглядел вполне респектабельно, тем более что возраст добавил ему внушительности, и черты у него всегда были правильнее, чем у меня. А я, наверно, был не слишком похож на жертву. Я подумал, что чиновник ожидал увидеть шаркающую ногами фигурку в халате, а не высокого мужчину в нормальном костюме.
— Я, пожалуй, пойду объясню насчет вашего брата, — сказал наконец чиновник. — Подождете?
Мы кивнули, и он приоткрыл дверь во вторую комнату и просочился внутрь, прикрыв ее за собой. Человек за столом сидел все с тем же скучающим видом, ничего не объясняя. Вскоре дверь вновь приоткрылась, и в комнату проскользнул его коллега, который сказал, что нас ждут, и предложил нам войти.
Вторая комната была ярко освещена лампами. В ней находилось четверо людей и большое количество всяческого электрооборудования со множеством каких-то датчиков и проводов. Я увидел, как Джонатан окинул взглядом все это хозяйство, и подумал, что он, наверно, знает, что это такое. Потом Джонатан сказал, что все это были диагностические приборы — кардиограф, энцефалограф, приборы для измерения температуры, давления и влажности кожи — и всех как минимум по два.
Один из четверых людей был в белом халате. Он тихо представился Томом Корсом, врачом. Женщина в таком же белом халате ходила между приборами, проверяя их. Третий, мужчина, явно был наблюдателем, судя по тому, что он молча делал в течение следующих десяти минут. А четвертый, который сидел спиной к нам в чем-то вроде зубоврачебного кресла, был Анджело. Мы видели только его забинтованную голову да руки, которые были привязаны за запястья к подлокотникам кресла.
На руке, которую я сломал, не было ничего похожего на гипс — зажила, наверно. Руки Анджело были голые, покрытые редкими черными волосами. Они спокойно лежали на подлокотниках. Казалось, все его тело было опутано проводами, идущими к приборам, которые все стояли у него за спиной. Впереди него не было ничего, кроме ярко освещенной стены.
Доктор Корс, молодой, жилистый, уверенный в себе, посмотрел на меня вопросительно и осведомился все тем же тихим, спокойным голосом:
— Вы готовы?
«Готов. Если к этому вообще можно быть готовым...» — подумал я.
— Просто подойдите и встаньте перед ним. Скажите что-нибудь — все равно что. И стойте там, пока вам не скажут, что достаточно.
Я сглотнул. Этого мне хотелось меньше всего на свете. Я видел, что все они ждут, вежливо, на настойчиво, деловито... и что они, сволочи, все понимают! Я заметил, что даже Джонатан смотрит на меня с какой-то жалостью.
Это было невыносимо!
Я медленно обошел приборы и кресло, остановился перед Анджело и посмотрел на него.
Он был обнажен до пояса. На голове, под повязкой, был серебристый металлический обруч, вроде короны. Кожа Анджело блестела от жира, и к лицу, к шее, к груди, рукам и животу было прикреплено множество электродов. Я подумал, что, наверное, ни одно его движение или изменение в организме не остается незамеченным.
Он выглядел таким же крепким и здоровым, как всегда, несмотря на то, что две недели провалялся в коме. Мышцы его по-прежнему были могучими, грудь колесом, губы решительно сжаты. Сильный, жестокий человек. Привыкший запугивать. Презирающий лохов. Если бы не повязка и электроды, он выглядел бы точно таким же, как прежде. Я глубоко вздохнул и взглянул в его черные глаза — и только теперь увидел разницу. В глазах у него ничего не было.
Совершенно ничего. Это было странно: словно увидеть человека с давно знакомым лицом и обнаружить, что он чужой. Логово было то же самое — но чудище уснуло.
Прошло около пяти недель с того момента, как мы последний раз смотрели друг другу в глаза. С тех пор, как мы чуть не убили друг друга. Меня предупредили, и все же снова увидеть его было для меня шоком. Сердце мое колотилось так отчаянно, что его удары эхом отдавались в наступившей тишине.
— Анджело! — сказал я. — Анджело, вы в меня стреляли.
Анджело никак не отреагировал. Он смотрел на меня абсолютно спокойно.
Я шагнул в сторону — его глаза последовали за мной. Я вернулся на прежнее место — он смотрел на меня.
— Я... я Вильям Дерри, — сказал я. — Я отдал вам систему... Лайэма О'Рорке.
Я произносил это медленно и отчетливо, борясь со своим срывающимся дыханием.
Анджело остался спокоен. Совершенно никакой реакции.
— Если бы вы не пришли, чтобы убить меня... вы теперь были бы свободным... богатым человеком...
Ничего. Абсолютно ничего.
Я обнаружил, что рядом со мной очутился Джонатан. Через некоторое время взгляд Анджело медленно переместился на него.
— Привет, Анджело, — сказал Джонатан. — Я Джонатан. Вы меня помните? Вильям вам сказал, что я умер. Но это не правда.
Анджело ничего не ответил.
— Вы помните? — спросил Джонатан. — Я вас когда-то обманул.
Молчание. И полное отсутствие всего, от чего мы столько натерпелись.
Ни ярости, ни насмешек, ни угроз, ни грозного урагана ненависти.
Мне казалось, что сейчас уместнее всего молчать. Мы с Джонатаном стояли плечом к плечу перед пустой оболочкой нашего врага, и говорить было не о чем.
— Благодарю вас, — сказал Том Коре, выйдя из-за кресла. — Достаточно.
Анджело посмотрел на него.
— Вы кто? — спросил он.
— Я доктор Корс. Мы с вами уже разговаривали, когда прикрепляли электроды.
Анджело ничего не ответил и вместо этого уставился на меня.
— Вы разговаривали, — сказал он. — Вы кто?
— Вильям Дерри.
— Я вас не знаю.
— Не знаете.
Голос у него был такой же низкий и хриплый, как всегда, — все, что осталось от бывшего врага. Доктор Коре добродушно сказал:
