Татьяна Столбова - Смерть по сценарию
Я попробовала проследить ход ее мыслей — безрезультатно. Завтра надо справиться у врачей, когда она сможет говорить. Подключу Саврасова, и вдвоем мы узнаем у нее, что конкретно она зашифровала под мудрым советом «почитать Кукушкинса».
— Приготовились к съемке! — завопил Вадя.
Я вскочила, взяла хлопушку и встала около камеры.
***Мне повезло: Невзорова закончила работу на полтора часа раньше меня и тут же слиняла, наспех попрощавшись. По всей вероятности, ей ужасно хотелось выпить, а дома ее ждала бутылка самогона, закуска, ну и так далее. Поэтому, когда съемки закончились и Вадя буркнул привычное «всем спасибо», я собралась и спокойно ушла, не заботясь о том, что надо маскироваться и покидать родной «Мосфильм» шпионскими тропами. Теперь у меня было время подумать — никто не мешал мне, не гнался за мной, не цеплялся и не делился сокровенными тайнами вроде чистки зубов хозяйственным мылом.
По пути домой я еще раз перебрала в уме всех подозреваемых. Пожалуй, стоит исключить из этого списка Михалева, Менро и Сандалова. Что касается Михалева — тут все ясно. Он не мог убить ни при каких условиях. Менро и Сандалов тоже. Оба не от мира сего, птички божьи. Один добродушен, как цирковой медведь, второму, кроме водки, ничего в жизни не надо. Таким образом, из восьми человек остается всего пять, а это уже легче.
Тут я подумала, что мои умозаключения тем же Сахаровым были бы разбиты наголову; посмотрела на дело его глазами и пришла к выводу, что я все-таки не права. Никого нельзя исключать. В таком деле, как убийство, у всех подозреваемых должны быть равные права.
Но что ж тогда получается — никому нельзя верить? Я так не хочу.
Раздираемая противоречиями, я приехала домой. Здесь мне еще раз повезло: у Пети с Люсей были гости и я могла отложить все разговоры с братом на утро. Сегодня я слишком устала.
Быстро поужинав, я сделала несколько звонков: в больницу, Саврасову, Линнику насчет компьютера и Ониксу Сахарову. Последний согласился встретиться со мной завтра у Мадам.
И только положив трубку, я почувствовала, как хочу спать. Но прежде чем упасть в объятия Морфея, я достала тетрадь со стихами Вероники, села к столу и попыталась погрузиться в мир большой литературы.
Глаза слипались. Я с трудом улавливала смысл стихов, такой примитивный, что иной раз даже казалось, что за ним скрыт какой-то важный подтекст. Сил отыскивать подтекст у меня не было. Я перелистала еще несколько страниц и уже собралась закрыть тетрадь и убрать ее в ящик, как вдруг...
На последней странице, перед оглавлением, я увидела строки, совершенно поразившие меня.
Возрадуйся, подруга, ибо яТебе открыла тайну, кто змея.
Не поняла юмора. Когда это Вероника открыла мне тайну, кто эта коварная змея? Или под «подругой» она имеет в виду кого-то другого? Хотя дата под этими двумя строчками стоит вчерашняя...
Сон пропал в одно мгновение — меня словно расколдовали. Я просмотрела предыдущее стихотворение, потом то, что перед ним, — ничего. Не то что имени змеи, никакого намека и то нет! Ну, Вероника...
Еще минут пятнадцать я потратила на бесплодные поиски, затем решительно закрыла тетрадь. Вот теперь в голове у меня окончательно все перепуталось. Теперь я точно не смогу свести концы с концами. Бог с ними, с лаврами следователя. Завтра же поговорю с Сахаровым, честно выложу ему все, что знаю, и смиренно попрошу помощи. То есть, наоборот, бескорыстно предложу внести свой скромный вклад в общее дело. А сейчас — спать. И как можно скорее.
***Утро было тихое, теплое, безветренное. Я проснулась довольно рано — около восьми. В комнате Пети и Люси было тихо. Наверное, они еще спали, так как гости вчера ушли глубокой ночью, я слышала сквозь сон их голоса в коридоре.
Поваляться в постели мне не удалось. Явился соседский кот Кулек. Он остановился у моего окна и мерзко замяукал. Вызывал на бой.
Я швырнула в окно подушку, но кот даже не пошевелился. Он смотрел на меня в упор круглыми желтыми глазами и беспрерывно открывал розовый рот, издавая такие звуки, от которых запросто можно свихнуться, если слушать их часа два подряд.
Пришлось мне встать. Кулек тут же смолк и удалился, задрав хвост.
Проклиная противного кота и его не менее противного хозяина, я приготовила себе завтрак, закрыла на кухне форточку и отправилась в ванную. Вернувшись, я обнаружила врага возле тарелки с моими бутербродами.
В битве, последовавшей незамедлительно, я одержала победу. Наглый котяра орал как резаный, оцарапал меня и даже один раз укусил за палец, однако я все равно поймала его и вышвырнула на лестницу.
Наши дикие вопли разбудили Петю. Он вышел в коридор, застав как раз тот знаменательный миг, когда Кулек с душераздирающим мяуканьем вылетал из нашей квартиры, тяжко вздохнул и, не сказав ни слова, вернулся в комнату.
Драка с котом немного взбодрила меня. Я была довольна победой и чувствовала себя по меньшей мере Александром Македонским. К тому же Петя, кажется, забыл про все мои выходки. Так что пока все складывалось неплохо. Если не считать того, что Денис рассердился на меня — в первый раз за все время нашего знакомства.
Позавтракав, я оделась и поехала в больницу к Мадам.
Прекрасный день. Тихое мартовское солнышко светило вовсю. От просохших луж на асфальте еще оставались темные пятна. По голубому небу плыли белые барашковые облака — такой идиллический весенний пейзаж, нарушаемый лишь летящими по дорогам машинами и яркими вывесками ларьков и магазинов. В такой день совсем не хотелось думать о преступлениях и убийцах. Хотелось гулять, дышать воздухом и есть мороженое.
Ну, мороженое-то я себе купила, а вот не думать о преступлениях не смогла. Было такое чувство, что какие-то кусочки от большого паззла у меня есть, да вот только я никак не могу их сложить вместе. Тетрадь Вероники с весьма загадочными строками в конце; дискеты, которые сегодня я намеревалась просмотреть на компьютере Паши Линника; Пульс, знакомый с обоими жертвами; странная уверенность Мадам во всемогуществе творчества Кукушкинса; моя подружка Люда Невзорова, загримированная и одетая как Вероника; фразы, взгляды, намеки... Надеюсь, Сахаров сумеет разобраться со всем этим. Или следователь. У них наверняка есть свои факты, и если соединить их с моими, вполне может получиться что-либо путное.
Оникс ждал меня у входа в больницу. Мы поднялись наверх, посидели у кровати Мадам минут двадцать, потом вышли. Врач сказал, что скоро она придет в норму, надо только немного покоя. Последствий практически не будет — только чуть замедленная речь, вот и все. А уж замедленную речь мы как-нибудь переживем.
Настроение у меня чуть поднялось. У Сахарова, кажется, тоже. Мы оба испытывали угрызения совести из-за того, что произошло с Мадам.
Пошатавшись по улице, мы нашли более-менее чистую скамейку, стоящую в достаточном удалении от дороги и тротуара, постелили на нее полиэтиленовые мешки и сели.
В рамках сотрудничества с милицией я передала оперативнику тетрадь со стихами Вероники и, пока он не успел слишком обрадоваться, обратила его внимание на последние строки.
— Клянусь, она не открывала мне имени змеи! — сказала я, для пущей убедительности приложив ладонь к сердцу.
— Какой змеи? — удивленно спросил Сахаров.
Ах да! Он же ничего не знал о моем знакомстве с главным свидетелем первого преступления и жертвой второго!
Как могла подробно я рассказала ему все с самого начала. И про звонки Мадам, и про куртку с красной полосой, и про наши душевные беседы, и про то, что Вероника явно знала человека, убившего Мишу, и про то, что она называла его «змеей»... Не поверит — его дело.
Оникс поверил. Он слушал меня и все больше хмурился. Наконец я прервала свой рассказ на том месте, когда мы с Вероникой сидели в районе «Мосфильма» и она с помощью шантажа пыталась затащить меня к себе домой.
— Чем ты недоволен, Коля? — ласково спросила я, чувствуя, что вот-вот взорвусь. Я ему вываливаю сенсационную информацию, а он вместо благодарности нахально хмурит брови!
— Собой, — буркнул он раздраженно. — Я ведь разговаривал с этой дамочкой на следующий день после убийства Миши. Мне сразу показалось, что она знает больше, чем говорит. Она была сама не своя. Целый спектакль устроила — тряслась, плакала и тут же хихикала, подмигивала... Я и списал ее волнение на общее психическое расстройство. А мог бы...
— Не мог бы, успокойся, — утешила его я. — Тебе она все равно ничего бы не сказала. Вот послушай, что было дальше.
И я поведала ему, что было дальше. Вплоть до того момента, когда я вошла в квартиру Вероники и обнаружила ее труп на кровати.
— И ты, конечно, в панике убежала? — усмехнулся Сахаров, заранее мне не веря.
— Да, убежала, — сказала я чистую правду. — Но потом вернулась.
