Фридрих Незнанский - Возмездие
Она замолчала, зажмурилась. И Турецкий увидел, как две слезинки скатились с высоких скул к уголкам губ.
— Я сейчас, я сейчас доскажу, — сквозь сцепленные зубы проговорила женщина.
Она несколько раз глубоко вздохнула и торопясь, словно боясь, что не хватит сил, заговорила:
— Осенью он приехал в наш город. Предвыборная кампания или что-то еще в этом духе. И позвонил сюда. Дома был один Санечка. Я была в больнице: Мите сделали последнюю операцию. Новгородский назначил Саше свидание. Пригласил его к себе домой — питерская квартира осталась за ним. Там он напоил Сашу и... повторил то, что сделал с Митей.
Когда я вернулась домой, Саша сидел на подоконнике, свесив ноги наружу. Я вошла и замерла, боясь шевельнуться. Мой мальчик обернулся ко мне и сказал: «Мама, я очень хотел выброситься. Но я не могу, у меня нет таких сил, как у Мити». И заплакал.
Я сняла его с окна. Он бился, кричал, рвался из моих рук... Острый психоз. Той же ночью его увезли в клинику... Сейчас уже лучше, врачи говорят, что он должен восстановиться, — ответила она на безмолвный вопрос Турецкого. — Но первые недели к нему никого не пускали, даже меня. Когда Митя оправился после операции, я договорилась с мамой, что она подменит меня в больнице на седьмое ноября. Накануне заехала к ним — брат живет вместе с мамой. Я ничего не планировала заранее, но все складывалось мне на руку. Брат спал после дежурства, пистолет с кобурой лежал в письменном столе, на обычном месте, запертом на ключ ящике. Но все ключи в столе подходят ко всем ящикам — старая мебель, не рассчитанная на секреты, — усмехнулась Марина. — Я вытащила пистолет, положила в сумочку и рванула на вокзал. В кассе были билеты, несмотря на предпраздничный день. Я приехала в Москву и позвонила Новгородскому, не зная, дома ли он, один ли. Меня словно кто-то вел... И он оказался дома. И один.
— У вас был его телефон?
— Этот негодяй оставил Саше визитку. Он приглашал его в гости, обещал... Чего только не обещал... «А этот дурак не понял своего счастья» — это он сказал о моем младшем сыне при встрече.
— Он впустил вас в дом?
— Да. Он был один. Семья в отъезде. Он решил, что это любопытно, снова посмотреть на дуру, которую он водил за нос два года. Это тоже его слова. Он, оказывается, считал, что я была влюблена в него...
— Не только он так считал, — тихо вставил Турецкий.
— Да? Кто же еще? Впрочем, неважно. Я не была в него влюблена. Я его боготворила! Разницу чувствуете? Разве можно влюбиться в божество как в мужчину?
Она помолчала, словно вспоминая что-то.
— Нет, если честно, бывали моменты, когда мне
казалось, что божество может спуститься на землю и оказаться постоянным жителем нашего маленького сумасшедшего дома. Но это так, моменты... Я была так благодарна ему за детей, что все остальное было неважно... Ах, да что говорить! Не сотвори себе кумира! Потом, после несчастья с Митей, я вспоминала столько штрихов, которые должны были меня насторожить... Но меня ничто не настораживало. И почему я не предупредила Санечку? Почему считала, что чудовище исчезло вообще? Господи, так просто сесть в поезд и оказаться в другом городе. Это оказалось просто даже для меня. А ему, монстру, это вообще не составляло трудов. «Летайте самолетами «Аэрофлота». Его не было в нашей жизни три года! Я надеялась, что кошмар позади. А он надвигался на нас новой волной. Этот подонок даже не пытался отрицать чего-либо. Он смеялся мне в лицо! Он говорил о своей депутатской неприкосновенности и еще что-то такое... Мол, кто мне поверит? И кто поверит моим детям, которые так глупы: не захотели быть богатыми наложниками. Которые истеричны так же, как их дура-мамаша. Он говорил: «Я тратил на вас деньги. Водил вашего сына в походы. Занимался с ним, обеспечил ему поступление в институт. И вы думаете, все это так просто? Задаром?» Задаром, говорил он, ничего не бывает.
Что касается института — это полная чушь! Все Митины одноклассники поступили в институты. Многие — туда же, куда и он... Правда, теперь он там учиться не будет... Кто-то из ребят пустил слух, что Митя... После этого он и выбросился из окна. Дети так жестоки... У меня мысли, как тараканы, разбегаются. Извините... В общем, я сидела напротив него в кресле и сжимала в кармане пистолет. Он сказал еще, что тогда, три года тому назад, он мог бы жениться и на мне, так как ему вполне по вкусу мои сыновья, но подвернулась москвичка, а это было удобнее. К тому же у нее тоже есть сын. Он говорил, говорил, глядя на меня наглыми, бесстыдными, парализующими чужую волю глазами. А я все слушала, все никак не могла вынуть руку из кармана. Он начал угрожать мне. Говорил, что если я где-нибудь что-нибудь вякну — так и сказал «вякну» — то, мол, исчезну так же, как какой- то Маслов (как будто я знаю, кто такой Маслов!), что меня собьет машина или случайные отморозки забьют до смерти в парадном. Но сначала изнасилуют. В этом месте он рассмеялся. «Вас когда-нибудь насиловали? — спросил он. — Хотите почувствовать, что это такое? В качестве репетиции...»
Встал и шагнул ко мне. И я выстрелила. И еще и еще! Я хотела попасть ему в мошонку. Не знаю, попала ли... Было столько крови...
— Попали, — успокоил ее Турецкий.
— Что ж, собаке — собачья смерть, — повторила Марина слова Веры Павловны Новгородской.
— То, что вы рассказали, — это кошмар, — проговорил Турецкий. — Так не бывает.
— Я тоже так думала. Раньше.
— Кто-нибудь знает, что вы были в Москве?
— Никто.
— А как же оружие брата?
— Я вернулась тем же вечером, поехала прямо к маме. И успела положить пистолет на место до того, как Сева его хватился. И с тех пор жду ареста, каждый день, каждый час. Так что я даже рада, что все наконец кончилось. И готова идти...
— Как же дети? Вы о них подумали?
— Я только о них и думала. Митя все понял. И Саня поймет. И вообще... Что случилось, то случилось.
Я готова, — повторила она и умолкла, словно сдутый воздушный шарик.
Заговорил Турецкий:
— Лично я не берусь вас судить. Никаких улик против вас нет, понятно?
— И что же? — не поняла Марина.
— И ничего. Я бы посоветовал вам уехать из Питера.
— Куда? — совсем опешила Марина.
— Например, в Новгород. Там удивительно здоровый климат. Во всех отношениях. Забирайте мальчиков и переезжайте. Правда! Вы там восстановитесь. Кроме того, у вас там есть подруга, которая помнит о вас.
— Наташа?
— Наталья Ивановна.
— Да, я получала от нее все эти годы открытки. Но ни разу не ответила. Сначала было просто не до них. Только Митя, его спасение. На это уходило все время и все силы. Кроме того, мне было стыдно перед ней. Получилось так, что я стала невольной виновницей ее неприятностей, того, что ее жизнь так круто изменилась... И ведь она предупреждала меня в отношении Новгородского. Я ей не поверила. Не поверила, что он вор. И убедилась, что он не просто вор, а еще и растлитель, насильник, чудовище... А вы видели Наташу? — она подняла на Турецкого черные глаза.
— Видел. И беседовал с ней. Она вас по-прежнему любит. И если вы решитесь переехать в Новгород, я уверен, она поможет вам с работой. И вузы там есть. Целых три.
— Но как же?..
— Никак. Бывают, знаете ли, нераскрытые преступления. Редко, но бывают. В моей практике это будет первый случай. И, надеюсь, последний.
В квартире зазвонил телефон.
— Кто это?
— Сева, наверное. Мы должны были ехать к Мите вместе. Я не пришла на место встречи.
— Так возьмите трубку.
— И что сказать?
— Что опоздали. Сейчас подъедете. Обо мне не распространяйтесь.
Марина сняла трубку и повторила то, что велел следователь. Турецкий смотрел на ее худенькие ссутулившиеся плечики, на седину, которая так не шла еще молодому, удивительно красивому лицу. На тонкую руку, сжимавшую трубку. И слушал тихий голос, которым она отвечала брату.
Что нужно было сделать, чтобы довести эту женщину до убийства?
Именно то, что сделал заслуженный учитель, депутат Новгородский.
В канун старого Нового года Турецкий и Грязнов находились в кабинете Меркулова и в который раз получали от начальства втык. Даже два. Первый касался того факта, что Мостовой О. Н., обвиняемый в краже полотен Филонова и Малевича, выпущенный следствием до суда под подписку о невыезде, как раз выехал за рубеж. Поправлять пошатнувшееся здоровье. О чем сообщил ряд СМИ.
— И что? — пожимал плечами Турецкий. Разве не Костя Меркулов наседал на него, Турецкого, в отношении изменения меры пресечения сыну банкира и внуку старой большевички? Разве он, Турецкий, не предостерегал Меркулова? Разве не предполагалось, что Олежка Мостовой не станет сидеть дома, дожидаясь суда, а дунет прямиком за границу? Именно поправлять пошатнувшееся здоровье. И процесс этот, видимо, затянется лет на десять.
