Анна Данилова - Рукопись, написанная кровью
Юля, ожидавшая куда более серьезного и опасного признания, вздохнула с облегчением. «Поистине, у страха глаза велики», – подумала она, вспоминая нелепо одетую Миллершу, пытающуюся изобразить ее, Юлину, походку…
– Ты молодец… – сказала она растроганно. – Можно представить, как вы со своей Малей надо мной потешались… Передай ей от меня большой и пламенный привет.
– Передам. Главное, что все получилось. Скажи лучше, где ты отыскала Крымова?
– Я звоню из Парижа, – сказала Юля, чувствуя, как слезы катятся из глаз и текут по щекам, капая на поверхность стола. – Никогда бы не подумала, что здесь может быть грустно и безысходно… Он здесь, с Надей, но меня словно не замечает…
Она осторожничала и вела разговор таким образом, словно только за тем и приехала в Париж, чтобы решить свои сердечные дела: телефон могли прослушивать. А чтобы опоэтизировать случившуюся с ней драму полного распада их отношений, которая якобы захватила ее с головой, она добавила, по-настоящему давясь слезами:
– Он ждет их ребенка, понимаешь? А я ношу под сердцем харыбинского… И никакие силы уже, видно, мне не помогут…
– Не плачь. Главное, что он жив. Я уж думала, что он замешан в политике, я переживала, постоянно просматривала российские газеты, предполагая, что в них что-нибудь узнаю. Ведь ты мне не звонила…
Она вела себя правильно, хотя, может, и неосознанно. Юля ей ответила:
– Какая политика. Он никогда не занимался ею. Он и от Берестова открестился, потому что не уважает его.
Если их подслушивают, то пусть знают, что Крымов не имеет никакого отношения к приезду Берестова в Париж.
– Как ты думаешь, то, что я вместо себя отправила тебя, Харыбин мог связать с моим желанием встретиться с Крымовым в Париже, или он считает, что все мои действия касаются лишь моих дел, связанных с Бродягиной? – Юля плела теперь всю эту несуразицу, чтобы окончательно заморочить головы тем, кто попробует разобраться в истинном положении вещей.
Миллерша немного помедлила, соображая, как ей ответить, потому что наверняка поняла, что эта фраза, так же как все остальные, произносилась Юлей не случайно. Затем ответила:
– Думаю, что он связал твою поездку с Бродягиной, чтобы найти кого-нибудь из ее многочисленных любовников, того, кто мог бы ее убить, но если он даже и догадается, что ты поехала к Крымову, то теперь уж все равно поезд ушел.
«Молодец, – подумала Юля, – какая же умная женщина, все сказала правильно. Теперь если их действительно подслушивают, то Харыбин узнает, что Юля просто помешана на Крымове, и он, Харыбин, вполне возможно, откажется от своей затеи связывать ее поездку в Париж с убийством Бродягиной или отца Кирилла. Хотя в случае, если слежка была установлена и за бедолагой Берестовым, оказавшимся в одном самолете с Земцовой, то здесь уже их тройная связь БЕРЕСТОВ–ЗЕМЦОВА–КРЫМОВ будет очевидна…»
– Юля, почему ты замолчала? Ты слышишь меня?
– Извини, задумалась…
– Я ведь звонила тебе домой и разговаривала с Наташей. У нее все хорошо, так она просила тебя передать. По-моему, она от вынужденного безделья решила сделать тебе в квартире небольшой косметический ремонт – побелила потолки и покрасила оконные рамы. И теперь боится, что ты будешь ее ругать.
– Глупости, я рада… И вообще я рада, что у меня есть такие подруги…
– … которые понимают, что такое любовь… – тихо добавила Миллерша, чувствуя и сама, наверное, всю фальшь происходящего. – Но Крымов все равно скотина, так и знай!
– Все, Аля, я больше не могу говорить… Теперь, когда я с ним встретилась, ты можешь спокойно отдыхать дальше и не ждать моих звонков. Целую… До встречи в С.
– А когда ты вернешься?!
Но Юля, услышав ее последний вопрос, все равно положила трубку: она и сама еще ничего не знала.
Глава 14
Вот уже два дня, как Юля с Ниной ходили по магазинам и тратили деньги Аперманис. Крымов половину дня проводил возле Щукиной, ублажая ее и успокаивая по поводу преждевременных родов, которых она так боялась, поскольку они могли бы спутать все ее карты, а остальное время посвящал Юле. Он не мог не заметить, что она стала к нему холодна, постоянно спрашивал ее о том, что с ней, говорил ей, что любит ее и занимается все свободное (от лгуньи Щукиной) время тем, что подыскивает ей квартиру, которую собирается ей купить в ближайшем будущем. От Нади он узнал о Юлиной беременности и теперь в окружении двух беременных и близких ему женщин чувствовал себя не совсем обычно.
«А ты уверена, что этот ребенок харыбинский? – спрашивал он у нее, когда они лежали в постели. – А может, это мой ребеночек так сильно задержался? На целый год!» Или: «А что ты будешь делать, если сейчас раздастся звонок, на пороге появится твой законный супруг и заявит свои права на тебя?»
Она не воспринимала его серьезно и продолжала любить Крымова одним лишь телом. Душа ее, казалось, была поглощена совершенно другим – желанием как можно скорее обрести свободу, полную свободу от всех своих мужчин. Но для этого нужно было подождать еще пять дней. Ведь Крымов обещал прилететь в С. через неделю, а вдруг?.. Она боялась даже думать об этом «вдруг». И что могло бы произойти за эти пять дней, которые Крымов вел себя спокойно, ухаживая и ублажая своих женщин, словно действительно ничего не готовил, никакого сюрприза, никакой бомбы.
Она уже не сомневалась в том, что Берестов обманут, причем самым жестоким образом (он уехал в тот же день, когда Крымов отправил его в гостиницу, пообещав «сладкую конфету»), но сама уезжать никуда не собиралась. Она ждала развязки, которая не наступала.
Нина, энергичная молодая женщина с лицом лошади, которое обрамляли изумительные рыжие кудри, охотно водила Юлю по магазинам и без умолку рассказывала о Париже.
– Когда я первый раз попала сюда, – весьма эмоционально делилась она впечатлениями двухлетней давности, прогуливаясь с видом пресыщенной парижанки по «Галерее Лафайет» и панибратски поддерживая Юлю под локоток, – то думала, что потеряю сознание… Но потом ничего, привыкла, в Париже главное – это иметь деньги. Без них ты – ничто.
Нина Сулима приехала во Францию по приглашению человека, с которым случайно познакомилась в Москве на вечеринке одного приятеля, актера Театра на Таганке, отмечавшего свое сорокалетие. Было выпито много вина, спето много песен, и в результате она проснулась утром в гостиничном номере в объятиях почти незнакомого ей мужчины, да к тому же еще и француза, имени которого она не помнила. Проснувшись, француз угостил ее кофе и попросил сыграть ему на гитаре и спеть, после чего нежно поцеловал и, сказав, что через несколько часов у него самолет, пообещал прислать ей вызов. «Будешь петь в русском ресторане, я тебе помогу», – такими были его последние слова. А спустя полмесяца Нине действительно пришло сначала письмо, а потом и приглашение в Париж. Больше того, Жорж Фрей, так звали ее нового знакомого, оказавшегося порядочным человеком, не бросавшим слов на ветер, прислал ей деньги на авиабилет и телеграмму с очень нежным и интимным текстом. И Нина, в порыве внезапно нахлынувших романтических чувств, сорвалась со своего безработно-богемного места и полетела навстречу неизвестности, навстречу Фрею.
Жорж был режиссером небольшого театрика в предместье Парижа и, встретив свою протеже, уже на второй день пребывания устроил ее на работу в русский ресторан «Matriochka». Определив ей комнату в квартире, которую он делил со своим другом, эмигрантом третьей волны, клоуном Агаповым, Жорж предложил ей жить с ними вместе. Так Нина Сулима стала ресторанной певицей, сменившей свой привычный репертуар на русские романсы. И наверняка все сложилось бы благополучно, если бы не внезапная трагическая смерть Фрея, погибшего в автокатастрофе в нескольких метрах от своего театра. Неизвестно по каким причинам ее тут же попросили из ресторана (очевидно, после смерти Жоржа нашелся кто-то, посчитавший возможным устроить на ее место другую певицу, тоже русскую), и Нина осталась без работы. И лишь Агапов, в память о своем друге, позволил ей жить в их квартире и даже нашел для нее через своего знакомого Кристиана Броше место домработницы у только что поселившегося в Париже «русского писателя Крымоффа».
Услышав про писателя «Крымоффа», Юля даже остановилась, не веря своим ушам, и с трудом скрыла улыбку.
– Да уж, деньги действительно играют в нашей жизни большую роль, – Юля вежливо поддерживала беседу, с интересом разглядывая проплывающие мимо прозрачные витрины, забитые чем-то безумно дорогим и красивым, – но здесь столько соблазнов, я понимаю…
Они вышли на улицу, увидели зонтики летнего кафе и присели за один из столиков.
– Вы, наверное, устали, а я таскаю вас по этажам… Знаете, а у вас есть вкус. Я наблюдала за вами – вы покупали необычные вещи, стильные и почему-то слегка великоватые. Это для сестры или мамы?
– Нет, – коротко ответила Юля, помня о том, что домработниц не следует подпускать к себе близко.
