Гастон Леру - Призрак Оперы
Уже после того, как неуклюжими стараниями судебного следователя Фора дело было закончено, пресса время от времени пыталась проникнуть в тайну и продолжала задаваться вопросом, какая же жестокая рука подготовила и осуществила столько неслыханных злодейств.
Только одна бульварная газетка, бывшая в курсе всех закулисных интриг и сплетен, написала:
«Это рука Призрака Оперы».
Естественно, это было сказано в ироническом тоне.
Один лишь Перс, которого не захотели слушать и который после визита Эрика не делал больше попыток обратиться к правосудию, знал всю правду.
Он хранил главные доказательства, переданные ему Эриком вместе с трогательными реликвиями.
А мне предстояло собрать недостающие доказательства с помощью самого Перса. Изо дня в день я знакомил его со своими поисками, и он направлял их. Он уже несколько лет не возвращался в Оперу, но сохранил об этом величественном сооружении подробнейшие воспоминания, и не было лучшего проводника по самым потаенным его уголкам. Он же назвал мне имена людей, с которыми я мог поговорить; он натолкнул меня на мысль постучаться в дверь господина Полиньи в тот момент, когда бедняга был почти при смерти. Я не был с ним знаком близко и никогда не забуду впечатления, которое произвели на него мои вопросы насчет призрака. Он посмотрел на меня так, будто перед ним был сам дьявол, и ответил лишь несколькими бессвязными фразами, которые, впрочем, лишний раз подтверждали — и это самое главное, — какое смятение в свое время внес в его и без того хлопотную жизнь Призрак Оперы (П. О.).
Когда я сообщил Персу скупые результаты своего визита к Полиньи, дарога загадочно улыбнулся и сказал:
— Полиньи так и не узнал, как этот гениальный негодяй Эрик (Перс называл Эрика то богом, то мерзким злодеем) управлял им. Полиньи был суеверен, и Эрик знал об этом. Эрик вообще многое знал об общественных и личных делах служащих Оперы.
Когда господин Полиньи услышал в ложе № 5 таинственный голос, который рассказал ему почти всю его биографию и описал его отношения с коллегой, он сразу сдался. Пораженный голосом, идущим откуда-то с неба, он посчитал себя проклятым, а потом, когда этот голос потребовал у него денег, решил, что стал игрушкой в руках одного известного певца, от которого немало пострадал его коллега Дебьен. Они оба, утомившись по многим причинам от директорства, ушли в отставку, даже не попытавшись узнать личность этого загадочного «П. О.», который передал им тот странный перечень их обязанностей. Они ознакомили с этой тайной своих преемников и при этом с облегчением вздохнули, избавившись наконец от истории, сильно их заинтриговавшей, но оказавшейся совсем не смешной.
Так выразился Перс насчет господ Дебьена и Полиньи. В этой связи я спросил его об их преемниках, удивляясь, что в «Мемуарах директора» господина Моншармена так подробно говорится обо всем, что связано с «П. О.», в первой части, и ничего, или почти ничего, не говорится во второй. На что Перс, знавший эти «Мемуары» так, будто сам написал их, заметил мне, что объяснение этому можно найти, если внимательно прочесть строки, которые Моншармен посвятил Призраку во второй части. Вот эти строки, которые больше всего нас интересуют, так как в них просто и ясно объясняется известная нам история с двадцатью тысячами франков:
«По поводу «П. О.» (это пишет Моншармен), о котором в начале «Мемуаров» я изложил довольно странные и фантастические факты, я добавлю только одно: мистификатор очень благородным жестом вознаградил нас за все неприятности, причиненные мне и моему уважаемому коллеге. Должно быть, он решил, что есть предел любой шутке, особенно когда она обходится так дорого и когда на сцене появляется комиссар полиции; и вот через несколько дней после исчезновения Кристины Даэ, в ту самую минуту, когда мы назначили в нашем кабинете встречу господину Мифруа, чтобы рассказать ему обо всем, мы нашли на письменном столе господина Ришара в красивом конверте, на котором красными чернилами было написано: «От П. О.», ту солидную сумму денег, которая перед этим была вытянута под видом шутки из директорской кассы. Ришар тотчас предложил покончить с этим делом и забыть о нем. Я согласился с мнением Ришара, ибо, как говорится, «хорошо то, что хорошо кончается». Не правда ли, мой дорогой «П. О.»?»
Очевидно, Моншармен, особенно после возврата денег, продолжал считать, что он какое-то время был игрушкой буйного воображения Ришара, а Ришар, со своей стороны, не переставал думать, что историю с «П. О.» выдумал Моншармен в отместку за какие-нибудь шуточки.
Настал момент спросить Перса, каким способом призрак забрал двадцать тысяч франков из кармана Ришара, несмотря на английскую булавку. Тот ответил, что не вникал в этот второстепенный факт, но что, если бы я обследовал то место в директорском кабинете, я бы, конечно, нашел ключ к разгадке, и напомнил, что Эрика не напрасно называли «любителем люков». Я обещал Персу, как только найду время, провести тщательное расследование этого случая. Читателю же хочу сразу сообщить, что результаты моего расследования оказались в высшей степени удовлетворительными. Я и не надеялся найти столько неопровержимых доказательств реальности многих событий и фактов, ответственность за которые приписывали призраку.
Да будет вам известно, что бумаги Перса, письма Кристины Даэ, записи, которые я сделал со слов бывших сотрудников Ришара и Моншармена, малышки Мэг (а добрейшая мадам Жири к тому времени, увы, скончалась) и Сорелли, живущей ныне на свою пенсию в Лувесьене, — одним словом, все, что доказывает существование призрака, все, что я собираюсь сдать в архивы Оперы, основано на нескольких важных открытиях, которыми я с полным правом могу гордиться.
Однако я так и не смог отыскать дом на озере, поскольку Эрик уничтожил все тайные проходы к нему (хотя я убежден, что проникнуть туда было бы нетрудно, если откачать воду, о чем я неоднократно говорил с руководством Академии изящных искусств[32]), правда, я все-таки нашел легендарную «дорогу коммунаров» — мрачный коридор с обвалившимися в некоторых местах дощатыми стенами, более того — я обнаружил люк, через который Перс и Рауль спускались в подземелья театра. В убежище коммунаров я нашел много инициалов, нацарапанных на стенах несчастными, которые здесь томились, и среди этих инициалов были «Р. Ш.». Ведь это могло означать «Рауль де Шаньи»! И сегодня буквы еще хорошо видны. Разумеется, на этом я не остановился. В первом и третьем подвалах я нашел два вращающихся люка, неизвестных машинистам Оперы, которые используют только люки с горизонтальным скольжением.
Наконец, с полным знанием дела я могу посоветовать читателю: «Пойдите в Оперу, попросите позволения походить там в одиночестве, без назойливого проводника, войдите в ложу № 5 и постучите по огромной колонне, которая отделяет ложу от авансцены; постучите тросточкой или просто кулаком, послушайте звук на уровне человеческого роста, и вы убедитесь, что колонна пустая! А после этого не удивляйтесь, что в ней мог находиться голос Эрика или он сам — в этой колонне хватит места для двух человек. Не удивляйтесь, что во время странных явлений в ложе № 5 никто не обращал внимания на эту колонну, не забывайте, что у нее вид массивного куска мрамора и что голос, который находился внутри, казался идущим с противоположной стороны (ведь голос призрака-чревовещателя доносился оттуда, откуда хотел он сам). Колонна обработана и украшена рукой подлинного художника. Я не теряю надежды найти когда-нибудь кусок скульптурного украшения, который можно было опускать и поднимать, чтобы обеспечить связь между призраком и мадам Жири. Конечно, то, что я увидел, потрогал и обследовал, — всего лишь мелочи по сравнению с тем, что мог создать такой необычный и незаурядный человек, как Эрик, в таком громадном здании, как Опера, но я отдал бы все находки за одну, которую мне посчастливилось обнаружить в директорском кабинете, в нескольких сантиметрах от кресла: люк размером в одну дощечку паркета, не более предплечья человека; этот люк открывается как крышка шкатулки, и я живо представил, как из него тянется рука и ловко орудует в заднем кармане вечернего фрака директора…
Именно таким образом исчезли сорок тысяч франков! Тем же путем они вернулись обратно.
Когда я, с вполне объяснимым волнением, рассказал об этом Персу, заметив, что Эрик скорее всего просто развлекался со своим перечнем обязанностей, раз он вернул сорок тысяч франков, Перс ответил так:
— Вряд ли. Эрик нуждался в деньгах. Удалившись от людей, он не особенно церемонился с ними и постоянно пользовался необычайными способностями, ловкостью и воображением, которыми одарила его природа в качестве компенсации за ужасное уродство; пользовался ими для того, чтобы эксплуатировать людей, причем делал это с артистическим блеском, тем более что эта артистичность всегда окупалась. Если он добровольно вернул сорок тысяч франков Ришару и Моншармену, так только потому, что к тому времени деньги ему уже были не нужны. Он отказался от женитьбы на Кристине Даэ. Он отказался от всего земного.
