Валерия Вербинина - Письма императора
Званый вечер в честь баронессы Корф вышел весьма впечатляющим. Переливы шелка, атласа, парчи; цветы в волосах дам, цветы повсюду; мерцание орденов и бриллиантов, блеск мундиров; трепет вееров, шарканье ног, голоса, улыбки… – и все это втиснуто в пространство нескольких комнат, все перемещается, как в калейдоскопе, наполняя завистью сердца тех, кто остался не причастным к столь яркому празднику жизни. Вот господин в бакенбардах – Люсьен де Марсильяк, подающий надежды журналист, опора бонапартистской партии; он вовсю флиртует с миловидной мадемуазель Эрлен, которая, похоже, к нему неравнодушна, и в свете поговаривают, что, может быть, они даже поженятся, если Люсьену и папаше Эрлены удастся сговориться насчет приданого. Вон тот хромающий господин – Жером де Сен-Мартен, внук самого императора; с недавних пор он стал носить перстень с каким-то странным черным обломком, а всем любопытствующим важно отвечает, что это его талисман. В левом углу – академик Фернан Шанталь, оживленно жестикулируя, объясняет курносой мадемуазель Примо:
– Плиний! Он изумителен, просто изумителен! Взять хотя бы рассказ о рубине-вампире… Или о черном камне власти! – (Почему-то при этих словах стоящий к нему спиной Жером де Сен-Мартен вздрагивает.) – Представляете, когда вы берете его в руки, он кажется совершенно ледяным! А знаменитый изумруд, в котором, по преданию, любой человек может увидеть свое будущее? А…
Мадемуазель Примо подавляет зевок и, обмахиваясь веером, думает о том, до чего же несносны старики.
В нескольких шагах от нее российский посол граф Шереметев разговаривает с обворожительной баронессой Корф в платье цвета коралла и с приземистой женщиной лет сорока пяти, которую знает весь Париж. Это невероятно богатая и эксцентричная княгиня Лопухина. У нее широко распахнутые глаза, вечно изумленное личико и голосок обиженной трехлетней девочки.
– Ах, баронесса, – лепечет она, – как я рада познакомиться с вами! Я слышала, вы живете в моем особняке? Надеюсь, вам там понравилось?
Видя, что дамы не нуждаются в его присутствии, граф оставил их и подошел к мрачной вдове герцога де Лотреамона, которая только что вошла в зал. Заметив ее, Люсьен де Марсильяк отвернулся.
– Да, мне очень понравилось, – ответила Амалия на вопрос княгини.
– Ах, – воскликнула та, всплескивая пухлыми ручками, – я так счастлива! Потому что мне самой никогда не нравился этот дом. Во-первых, там ужасные росписи на стенах. – Она понизила голос до шепота и еще больше распахнула глаза. – Представляете, в одной из спален была изображена смерть. Да-да, сама смерть с косой! Конечно, я велела ее закрасить, изобразить какую-нибудь, знаете ли, аллегорию, но все равно… И потом, предыдущие владельцы… как же их звали? Д’Альберы, да! Так вот, они все умерли в этом доме!
– Что? – болезненно вскрикнула Амалия.
– Ну да, – жизнерадостно подтвердила княгиня Лопухина. – Особняк принадлежал их семье несколько веков, он не один раз горел, потом несколько лет стоял заброшенный, и я его купила, знаете ли. Мне казалось, это так романтично – старый дом и всякое такое, но… Что с вами? Вы так побледнели!
– Простите, княгиня, – пробормотала Амалия. – Я… Мне нехорошо. У меня кружится голова… и вообще… Извинитесь перед графом от моего имени. Мне… мне срочно надо идти.
– Куда вы, баронесса? – кричала ей вслед обескураженная княгиня Лопухина, но Амалия, не слушая ее, уже бежала по лестнице к выходу.
* * *Яркий солнечный свет лился в распахнутые окна. Над Парижем, расцвеченные закатом, плыли пестрые облака.
Солнце на западе.Любовь на севере.Смерть на юге.Тень ведет к свету.
Амалия стояла посреди своей спальни в особняке княгини Лопухиной, который когда-то принадлежал семье д’Альбер. За ее спиной заходило солнце. Кусая губы, молодая женщина мучительно размышляла.
«Север слева от меня. Юг – справа. Но это же невозможно, невозможно, невозмож… Отчего же? Ведь тот черный камень… там… он на самом деле был куском хрусталя, совершенно точно! И Антуан… Он умер в этом доме, но главное другое – старая Женевьева сказала, что он много лет не появлялся в Элероне. Как же он мог спрятать там что бы то ни было?»
Открыты все путиТому, кто хочет найти.Но помни, что сперваОбманут слова.
И она обманулась. Болото Смерти… Гора Кюпид… Все это было не то, совсем не то.
Амалия повернула голову влево – и увидела на стене изображение Амура, бога любви. «Любовь на севере». На правой стене под раздражавшим ее изображением сытой горожанки, к которой протягивала руки змееволосая нищенка, и скрывалось изображение смерти. «Смерть на юге».
Оставалась самая малость – «Тень ведет к свету».
Амалия поглядела, куда падает ее тень. Она находилась на полу, а чуть дальше располагался камин.
Камин! Источник света!
Амалия подошла к камину и осмотрела его. Ничего особенного, камин как камин, который давно не топили, потому что стояло лето. Амалия постучала сверху, постучала сбоку – звук везде был одинаковый, и ничто не указывало на наличие тайника. Тогда, приняв единственно возможное решение, Амалия забралась в камин и стала выстукивать его стенки изнутри.
Ей удалось обнаружить кое-что, но это было совсем не то, на что она рассчитывала. Внутри камина, совершенно скрытый от посторонних глаз хитроумно расположенным выступом, располагался круг, похожий на циферблат часов. К нему даже были приделаны две стрелки: часовая и минутная.
Амалия нахмурилась, вспоминая следующее четверостишие:
Шесть пополам, девять плюс пять,От двенадцати четверть отнять,И время потечетВспять.
«Боже мой! – гулко пронеслось в ее голове. – Шесть пополам… это же половина шестого! И дальше все просто!» Едва дыша, Амалия стала вертеть железные скрипучие стрелки. Половина шестого… Пять минут десятого… Без четверти двенадцать…
Щелк!
Теперь стрелки уже без ее участия пришли в движение и пошли назад!
Внезапно циферблат отскочил в сторону вместе с куском стены. Под ним обнаружился небольшой тайничок, внутри которого лежал какой-то предмет, завернутый в кусок дорогой ткани.
Амалия вытащила предмет и развернула ткань. Когда она увидела, что в ней лежит, ей показалось, что ее сердце перестало биться.
Это был черный камень.
Глава 8
Амалия взяла его в руки, отложив материю. Камень был непрозрачный, почти ледяной на ощупь, и ее пальцы тотчас же закоченели.
«Ведь Шанталь говорил, что… Нет, вздор! Но… Неужели действительно тот самый камень? И Александр Великий, и Цезарь, и Наполеон держали его в своих руках?»
Внезапно камень осветился. Внутри его возникло радужное сияние, и блики его затрепетали на стенках камина, на лице Амалии, на ее руках…
– Амалия!
С трудом оторвав взор от сияния, она поспешно положила камень обратно в кусок материи, захлопнула тайник, сунула камень в карман и вылезла наружу. Перед ней стоял Анри Готье.
– Я уж забеспокоился, – сказал он. – Что ты искала в камине?
– А… – Амалия нащупала на груди медальон с портретом сына. – Как-то глупо получилось… я его уронила… а он упал и закатился в какую-то щелочку. Еле нашла, – добавила она. – А ты зачем пришел? – и в голосе ее зазвенели не свойственные ей подозрительные нотки.
– Ты же скоро уезжаешь, – сказал Анри.
– Завтра, – кивнула она.
– Понятно.
В комнате наступило молчание. Амалия поежилась. Камень внезапно стал казаться ей таким тяжелым… Она подумала, что он вот-вот прорвет карман и выкатится наружу, но этого не случилось.
– Можно я возьму себе Скарамуша? – наконец спросил Анри. – Раз уж ты уезжаешь…
– Конечно, – поспешно ответила она. – Бери.
– Ты на меня больше не сердишься? – на всякий случай спросил он. – Я знаю, я не такой, каким ты хотела бы меня видеть, но…
– Нет, – искренне сказала она. – Нет, я на тебя не сержусь.
– Тогда прощай, – сказал он. И двинулся к двери, ни разу не обернувшись.
Только когда он ушел, Амалия внезапно поняла, что самого главного она так и не успела сказать ему. То ли потому, что забыла, то ли ее отвлек камень. Она сорвалась с места и выбежала из комнаты.
– Анри!
Солнце в оранжевой дымке уходило за Париж. На улицах зажглись первые фонари.
– Анри! Анри, постой!
Его не было. Он исчез.
Больше она не увидела его – никогда. И только цветок барвинка, который она обнаружила на столе, вернувшись в дом, свидетельствовал о том, что этот человек все-таки был в ее жизни.
На следующее утро, тепло попрощавшись с Венсаном и Франсуа, Амалия покинула Париж.
Через несколько дней она была уже в Петербурге.
* * *– Баронесса Корф вернулась? – спросил император.
Тайный советник Багратионов поклонился:
– Да, ваше императорское величество.
– В самом деле? Кхм… И она привезла письма?
