Эрик Сунд - Девочка-ворона
– Я вижу, что ты себя плохо чувствуешь, – говорит Жанетт. – Пожалуй, тебе лучше поехать домой.
– Да… Думаю, ты права.
– Отдохни немного. Я могу заехать к тебе после работы.
– Тебе этого хочется?
– Безусловно. Отправляйся домой и ложись в постель. Я прихвачу вина. Хорошо?
Жанетт ласково гладит Софию по щеке.
Белые горы
Метро от станции “Родхусет” до Центрального вокзала, пересадка на зеленую линию в сторону Медборгарплатсен. Потом та же прогулка, что и пару часов назад, правда, в другую сторону. Фолькунгагатан, четыре квартала, и она дома. Сто двенадцать ступенек по лестнице.
Придя домой, она вставляет в лэптоп скопированный диск.
“Первый допрос Бенгта Бергмана. Тринадцать часов двенадцать минут. Допрос ведет Жанетт Чильберг, ассистирует Пенс Хуртиг. Бенгт, вы подозреваетесь в нескольких преступлениях, но этот допрос в первую очередь касается изнасилований либо изнасилований при отягчающих обстоятельствах, а также нанесения побоев либо умышленного причинения тяжкого вреда здоровью, что означает минимум два года тюремного заключения. Начнем?”
“Мм…”
“В дальнейшем я хочу, чтобы вы говорили отчетливо и вон в тот микрофон. Если вы киваете, на пленке этого не слышно. Нам надо, чтобы вы выражались максимально ясно. Хорошо. Тогда приступим”.
Возникает пауза, и София слышит, как кто-то пьет, а затем ставит стакан на стол.
“Бенгт, как вы к этому относитесь?”
“Во-первых, меня интересует, какое у вас официальное образование?”
Она сразу узнает голос своего отца.
“Почему вас сочли подходящей для того, чтобы расспрашивать меня? Я, по крайней мере, получил восьмилетнее высшее образование и имею степень кандидата философии, а кроме того, самостоятельно изучал психологию. Вам знакома Алис Миллер?”[75]
Его голос заставляет Софию вздрогнуть, она рефлекторно пятится, поднимая руки, чтобы защититься.
Даже в зрелом возрасте ее тело хранит такой прочный отпечаток, что реагирует инстинктивно. Адреналин пульсирует, тело готовится к бегству.
“Так, Бенгт, вы должны понять, что допросом руковожу я, а не вы. Вам ясно?”
“Я даже толком не знаю…”
Жанетт Чильберг сразу перебивает его: “Я спросила, вам ясно?”
“Да”.
София понимает: его непокорность вызвана тем, что он по-прежнему привык руководить и командовать и не может свыкнуться с ролью преступника.
“Я спросила: как вы к этому относитесь?”
“Ну а вы как думаете? Как бы вам понравилось сидеть тут и быть безвинно обвиненной в массе мерзостей?” “Вероятно, я сочла бы это ужасным и сделала бы все, что в моих силах, чтобы попытаться все прояснить. У вас такое же отношение? И вы готовы рассказать нам, за что вас арестовали?”
“Как вам наверняка уже известно, полиция остановила меня к югу от города, когда я направлялся домой в Грисслинге. Мы там живем, на острове Вермдё. Я к тому времени подобрал женщину, которая стояла на обочине дороги и была вся в крови. Моим единственным намерением было помочь ей и довезти ее до Южной больницы, чтобы она смогла получить соответствующее лечение. Это ведь не может преследоваться законом?”
Его голос, манера произносить слова, надменность, пристрастие к паузам и наигранное спокойствие заново возвращают ее к десятилетнему возрасту.
“Значит, вы утверждаете, что невиновны в нанесении потерпевшей Татьяне Ахатовой увечий, перечисленных в документе, с которым вы уже ознакомлены?” “Это полнейший абсурд!”
“Не хотели бы вы прочесть написанное в документе?” “Дело в том, что я ненавижу насилие. Я никогда не смотрю по телевизору ничего, кроме новостей, а если все-таки решаю посмотреть фильм или сходить в кино, то выбираю высококачественные фильмы. Я просто-напросто не желаю соприкасаться со злом, которое тут расписано…”
Ощущение засыпанной хвоей тропинки к озеру. Как она уже в шестилетнем возрасте научилась, как надо обращаться с его членом, чтобы его задобрить, и ей вспоминается сладкий вкус карамелек тети Эльсы. Холодная колодезная вода и жесткая щетка на коже.
Жанетт Чильберг снова прерывает его: “Вы прочтете сами или хотите, чтобы читала я?”
“Да, я бы предпочел, чтобы читали вы, как я уже сказал, я не желаю…”
“Согласно врачу, осматривавшему Татьяну Ахатову, она поступила в Южную больницу в прошлое воскресенье вечером, около девятнадцати часов, и у нее обнаружены следующие повреждения: сильные разрывы в заднем проходе, а также…”
Такое чувство, будто говорят о ней, и ей вспоминается боль.
Как больно ей становилось, хотя он говорил, что это приятно.
В какую растерянность она пришла, когда поняла, что то, что он с ней делает, неправильно.
София не в силах больше слушать и выключает запись.
Его омерзительные деяния, очевидно, настигли его, думает она. Но покарают его не за то, что он творил со мной. Это несправедливо. Я вынуждена выживать со своими рубцами, а он может просто продолжать в том же духе.
София ложится на пол и неотрывно смотрит в потолок. Ей хочется только спать. Но как же тут заснешь?
Ее имя Виктория Бергман, и Он по-прежнему существует.
Бенгт Бергман. Ее отец. Он все еще живет на этом свете.
В каких-то двадцати минутах от нее.
Когда они обнимаются, София чувствует, что Жанетт недавно приняла душ и от нее пахнет не теми духами, что прежде. Они заходят в гостиную, и Жанетт ставит на журнальный столик вино в картонной коробке.
– Садись, я принесу бокалы. Тебе ведь, наверное, хочется вина.
– Да, выпью с удовольствием. У меня выдалась кошмарная неделя.
Возьми графин. Перелей вино. Наполни бокал.
София наливает немного вина.
Прощупай ситуацию. Задай какой-нибудь личный вопрос.
София замечает, насколько у Жанетт влажные глаза, и понимает, что дело не только в усталости.
– Как ты себя чувствуешь? У тебя расстроенный вид.
Смотри в глаза. Изобрази сочувствие. Пожалуй, стоит слегка улыбнуться.
Она смотрит Жанетт в глаза, понимающе улыбаясь.
Жанетт опускает взгляд.
– Чертов Оке, – внезапно произносит она. – Думаю, он влюблен в хозяйку галереи. Есть ли вообще предел человеческой глупости?
Возьми ее за руку. Погладь руку.
София берет Жанетт за руку. Она чувствует, что Жанетт напряжена, но вскоре та расслабляется и сжимает руку Софии.
– Честно говоря, даже не знаю, волнует ли меня это. Он мне надоел. – Жанетт прерывается и переводит дух. – Послушай-ка, а чем это пахнет?
София думает о стеклянных банках на кухне и о Гао за стеллажом, сразу улавливая распространившийся по всей квартире отвратительный кисловатый запах химикатов.
– Это что-то с канализацией. Соседи перестраивают туалет.
Жанетт смотрит скептически, но, похоже, удовлетворяется объяснением.
Переведи разговор на что-нибудь другое.
– У вас есть какие-нибудь новости о Лунд стрёме? Или он по-прежнему пребывает в коме?
– Да, он все еще в коме, но это, собственно, ничего не меняет. Прокурор зациклился на препаратах и все такое… Да, ты же знаешь…
– Вы проверили то, о чем говорил человек-паук?
– Ты имеешь в виду Петтера Кристофферссона? Нет, мы пока еще ничего в этом направлении не предприняли. Даже не знаю, что и думать. Если честно, его, кажется, больше всего интересовала моя грудь. – Она заразительно расхохоталась.
София испытала облегчение.
– Но ты составила о нем какое-то представление?
– Да, похоже, ничего необычного. Закомплексованный, неуверенный, зациклен на сексе, – начала Жанетт. – По всей видимости, агрессивный, во всяком случае, когда дело касается того, что он считает для себя важным. Я имею в виду все, что происходит вопреки его желанию или ставит под сомнение его идеологию. Он далеко не глуп, но его ум деструктивен и оказывает разрушительное воздействие на его личность.
– Ты говоришь, как психолог. – София отпивает глоток вина. – И должна признаться, поставленный тобою этому молодому человеку диагноз вызывает у меня некоторое любопытство…
– Допустим, – немного помолчав, продолжает Жанетт с наигранной серьезностью, – Петтер Кристофферссон окажется перед выбором при истолковании какой-нибудь ситуации, скажем… неверности. Предположим, что его девушка заночевала у какого-то приятеля. Он расценит это как предательство и всегда будет избирать ту альтернативу, которую сочтет наиболее негативной для самого себя и всех участников…
– Но на самом деле она спала одна на диване приятеля, – вставляет София.
– И… – добавляет Жанетт, – заночевать у приятеля будет для него означать трахаться с этим приятелем, причем во всех доступных его воображению позах…
Жанетт прерывается, предоставляя Софии закончить.
– А потом они обсудят, какой он дурак, поскольку сидит дома и ни черта не понимает.
Они начинают хохотать, и, когда Жанетт откидывается на диван, София видит на светлой ткани коричневато-красное пятно. Она поспешно хватает подушку и бросает ее в Жанетт, та отбивает подушку, подхватывает ее и кладет рядом с собой, невольно скрывая пятно от крови Самуэля.
