Убийства в Белом Монастыре - Джон Диксон Карр
Морис Бохун засмеялся: это был тоненький, злобный смех, от которого задрожали его плечи.
– Именно, сэр Генри. Но я должен предположить – и предполагаю, – что именно тут ваша теория с треском рушится. В высшей степени интересно! Вы заявляете, что мой брат абсолютно невиновен. Вы говорите, что он все это проделал с одной-единственной целью. Точнее, цель была двойная: во-первых (и тут я с вами легко соглашусь), перенести тело Марсии, чтобы его не обвинили на основании того, что тело найдено у него в комнате. Однако насчет того, чтобы солгать относительно времени приезда домой… Тут уж вы поторопились! Он не лгал о том, когда приехал. По сути, все, что вы сказали, – это блестящее и практически не поддающееся отрицанию обвинение моего несчастного брата в убийстве. Он прибыл вскоре после трех часов ночи. Всего несколько минут спустя, по заверению врача, Марсия и была убита. Ну?
– Именно, – сказал Г. М. – И это полностью меня убеждает, мой дорогой, что он не совершал убийства.
– Вот как? Не думаю, – сказал Морис, сдерживая ярость, – что сейчас подходящее время говорить всякую чушь.
– О, это не чушь. Вот человек, который хочет доказать, что он не убивал ни Канифеста, ни Тэйт. Так? Одно обвинение он хочет опровергнуть, сообщив, будто прибыл раньше, чем на самом деле, другое – перенеся тело в другое место. Гм. Ладно. Если он правда убил Тэйт, то он знал, что она мертва, – тут, полагаю, нет особой натяжки. Тогда какого черта он заявляет, что прибыл практически в то время, когда эту женщину убили? Точнее, чуть раньше, чем ее убили. Это было бы ужасной глупостью и навлекло бы на него подозрение, особенно с учетом того, что он ехал из Лондона и минут двадцать, ну, полчаса не сыграли бы никакой роли. Почему он сказал, что приехал в три часа ночи? Почему не назвал более раннее время и не обеспечил себе алиби сразу на оба случая? Вы скажете: потому что Томпсон слышал, как он вошел, и Томпсон не солжет. Нет, так не пойдет. Он рассказал все задолго до того, как узнал, что по какой-то невообразимой, непредвиденной случайности Томпсон не спал из-за зубной боли и мог его увидеть. Он рассказал эту историю намеренно, потому что… Вам прочесть телеграмму?
– Телеграмму? Какую телеграмму?
– От Канифеста. Я получил ее прямо перед ужином. Интересная. Вот что там сказано. – Г. М. достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги. – Вообще говоря, я его спрашивал, когда Джон Бохун вчера приходил к нему домой.
ПРИШЕЛ СРАЗУ ПОСЛЕ СДАЧИ В ПЕЧАТЬ УТРЕННЕГО ВЫПУСКА «ГЛОУБ ДЖОРНАЛ», РОВНО В ДВА СОРОК ПЯТЬ НОЧИ. НАШЕЛ ТОГО САМОГО ПОСЕТИТЕЛЯ У БОКОВОЙ ДВЕРИ И ОТВЕЛ ЕГО В СВОЮ БЕРЛОГУ. НЕ ЗНАЮ, КОГДА ОН УШЕЛ, У МЕНЯ БЫЛ СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП, КАК ПОНИМАЕТЕ, НО ЯВНО НЕ РАНЬШЕ ЧЕМ ПОЛЧЕТВЕРТОГО.
Г. М. швырнул бумажку на стол.
– Он сказал – в три часа, потому что решил, что это надежный вариант, отводящий от него подозрения. На самом же деле он появился здесь лишь часом или двумя позже.
– Но кто-то же сюда приехал! – вскричал Уиллард. – Кто-то подъехал в десять минут четвертого! Кто это был?
– Убийца, – сказал Г. М. – Ему просто несказанно повезло – он был избавлен от любых превратностей судьбы, природы и безумия, он морочил нам голову прямо у нас на глазах… Но хватайте же его, Мастерс!
Голос Г. М. прогремел по комнате, и кто-то метнулся в открытую дверь в сторону галереи. В тот же миг открылась дверь на лестницу, и инспектор Поттер влетел в нее именно тогда, когда из другой показался Мастерс.
С какой-то мертвенной формальностью Мастерс произнес:
– Герберт Тиммонс Эмери, вы арестованы за убийство Марсии Тэйт и Карла Райнгера. Я должен вас предупредить, что все…
Тощий человечек с песочного цвета волосами вытаращился на него и тут же проскочил под рукой, опустившейся ему на плечо. Швырнул стул под ноги Поттеру, снова пригнулся, все еще что-то крича, и понесся к лестнице. Поттер ухватил его за пиджак, потом за ногу. Они услышали крик в темноте, затем раздался грохот. И воцарилась тишина. Дрожащий, бледный как смерть Поттер показался на площадке, и все увидели, что он вглядывается в темноту.
Глава двадцатая
Июнь в Уайтхолле
Над небольшой строгой табличкой на двери с надписью «Сэр Генри Мерривейл» красовались кривые буквы, намалеванные белой краской: «Занят! Не входить! Даже не вздумайте!» Ниже, еще более сердито: «Да, конкретно Вы!» В старом коридоре на верхнем этаже древней кроличьей норы Уайтхолла было душно и тепло, в окно сложной формы на лестнице виднелись качающиеся зеленые деревья.
Катарина посмотрела на дверь и замешкалась:
– Но тут же написано!
– Чушь, – сказал Беннет и распахнул дверь.
Оба окна были открыты в ленивый июньский полдень, в полутемной комнате пахло старым деревом и бумагой, внизу на набережной шумели машины. Г. М. водрузил огромные ноги на стол, и они запутались в телефонных проводах. Лысая голова упала на грудь, и очки сползли с переносицы, глаза были закрыты.
Беннет постучал по двери с внутренней стороны.
– Простите за вторжение, сэр, – сказал он, перекрывая храп с присвистом, – но мы подумали…
Г. М. открыл один глаз. Его словно током ударило.
– Идите отсюда! Вон! Меня нельзя беспокоить, черт побери! Я вам направил сообщение про этого аккордеониста вчера после обеда, и если вам нужно знать, как нота соль связана со смертью Роберта, посмотрите вот сюда и поймете. Я занят! Я… Да кто там такой? – Он чуть выпрямился и грозно нахмурился. – А, это вы… Я должен был догадаться. С вас станется влезть, когда я занят очень серьезным делом. Да что вы ухмыляетесь-то, чтоб вас?.. Это серьезно! Вопрос о Дарданеллах[24], правда, я забыл, про что там вообще. Типа про мир во всем мире. – Он фыркнул и недовольно покосился на них. – Гм. Выглядите счастливыми, это скверно.
– Счастливыми? – заорал Беннет. – Сэр, позвольте заметить…
– Тсс, – сказала Катарина. – Веди себя прилично.
Г. М. окинул их недовольным взглядом:
– Прямо глаза от вас слепит, вот как. Ну ладно, входите. Собираетесь пожениться, верно? Ха! Подождите, не надо торопиться. Вот увидите. Ха-ха!
– Вы разве не помните, – произнес Беннет, – что мы поженились ровно месяц назад? Еще, небось, забыли, что вели невесту
