Дебютная постановка. Том 2 - Александра Маринина
Отец пришел домой около десяти вечера.
– Ужинать будешь? – спросил Юра. – Я картошку сварил и поставил в подушки, должна быть еще теплой.
– Спасибо, сынок, я не голоден.
Значит, был у «своей», там его и покормили. Интересно, какая она? Об этой женщине Юра знал совсем немного, только то, что немногословный отец считал нужным рассказать. Попросить, что ли, отца познакомить их? Она такая же красивая, как мама? Впрочем, мама давно уже не красавица, какой Юра помнил ее с детства.
– Собираешься куда-то ехать? – Отец кивком головы указал на список, лежащий перед Юрой.
– В колонию, где Левшин отбывал. Хочу поговорить с опером, выяснить, с кем Левшин корешился, кому доверял. Потом поеду искать этого человека. Вдруг Левшин ему признался? Лишнее свидетельство пригодится.
– О том, как Левшин умер, тоже будешь спрашивать?
– Нет, – Юра недоуменно посмотрел на отца. – А разве нужно? Это имеет значение?
– Не думаю, сынок. Я как раз хотел тебя предупредить, чтобы ты в это не лез. Знаешь, смерть осужденного на зоне – штука нехорошая. Отписались, что несчастный случай или естественная смерть от болезни, – значит, так тому и быть. Лишние разбирательства никому не нужны. И если там не все чисто, а ты начнешь задавать вопросы, с тобой просто не станут разговаривать, и ты не узнаешь того, за чем приехал.
– Ага, – рассеянно отозвался Юра.
Он еще раз пробежал глазами исчерканный листок, обвел кружочком номер пункта, под которым значились кипятильник и большая пол-литровая эмалированная кружка: мало ли в какую дыру его занесет. Вода-то точно будет, а вот стакана может и не оказаться, командировочный опыт у Юрия Губанова уже имелся.
– Нина звонила, спрашивала, когда ты придешь, – сообщил он, не отрывая глаз от списка.
– Что-то случилось? – забеспокоился отец.
– Она не сказала, но голос был расстроенный. Мне даже показалось, что она плакала.
– Я ей перезвоню.
Через десять минут явилась Нина, источая ледяную ярость, и с таким остервенением сорвала с себя шубку из искусственного меха, что одежка чуть не треснула. Маленькая Светочка была на пятидневке, так что любимая тетушка могла позволить себе уходить из дома сколь угодно поздно.
– Эта сволочь хочет развестись, – ровным голосом сообщила Нина, стоя на пороге комнаты.
Юра внимательно посмотрел на сестру отца. Глаза воспаленные, красные. Значит, и вправду плакала. Но сейчас в ее голосе нет слез, губы твердо сжаты, ни один мускул не дрогнет.
Отец подскочил к ней, обнял за плечи, потянул к дивану, пытаясь усадить.
– Постою, – бросила Нина. – Насиделась, пока переживала первый шок. Даже належалась.
Ее лицо исказила усмешка.
– У него, видите ли, сделалась необыкновенная любовь. А наш брак, видите ли, был ошибкой. И он, понимаете ли, такой честный и порядочный, не считает возможным меня обманывать и изменять мне, он хочет, чтобы все было открыто и без обмана. Ну, и что скажете?
Юра растерянно молчал, он совершенно не представлял, как себя вести в такой ситуации, что говорить и что делать. Утешать? Обещать помочь? Костерить неверного мужа последними словами и уверять тетку, что такой муж ей не нужен и все к лучшему?
Отец нашелся первым.
– А что тут скажешь, Ниночка? Любовь – она и есть любовь. Это в каждой семье может случиться.
– Угу, особенно в нашей, – ехидно отозвалась Нина. – У тебя-то уж точно, братец. Только ты не бросил жену с ребенком, дотянул до Юркиного совершеннолетия. А Пашка никакой ответственности за Светочку не чувствует. Любовь у него, едрен-батон. А мне что теперь, одной дочку тащить?
Отец погладил сестру по плечу, отошел, сел на диван, потом снова встал.
– Не могу разговаривать сидя, когда ты стоишь. Нина, сядь, пожалуйста, а?
Неожиданно Нина расплакалась.
– Если я сяду, то всю злость растеряю, – всхлипывала она. – Не хочу, чтобы вы меня жалели.
Но ее все-таки удалось усадить за стол, заваленный «мужскими» погремушками из дерева и металла: брусочками, пружинками, радиодеталями, транзисторами, инструментами. Юра деликатно ушел в свою комнату. По возрасту Нина могла бы быть его старшей сестрой, и тогда он имел бы полное право поучаствовать в разговоре. Но она – тетка, хоть и не любит это констатировать. Она сестра отца, относится к старшему поколению, а Юра – к младшему. Грань, конечно, тонкая, но ощутимая.
В хрущевках стены хлипкие, и ему в своей комнате было все слышно, тем более ни отец, ни Нина не пытались понизить голос, разговаривали как обычно.
– Ниночка, но вы же все равно живете плохо, я это давно вижу, – ласково говорил отец. – Пусть уходит, пусть живет, с кем хочет.
– А мне прикажешь становиться матерью-одиночкой, да? Мне на работе все бабы завидовали: муж – артист, настоящий, из театра. А теперь что? Будут радоваться и злословить. Не хочу так.
– Да наплюй ты на баб своих!
– Тебе легко говорить! Надо мной и так подсмеивались, что я всех женихов отшивала и долго замуж не выходила. Говорили: Губанова принца на белом коне ищет, да никак не доищется. Я же до тридцати лет в девках сидела, курам на смех! Все бабы уже детей понарожали, а я все выбирала, выбирала… Выбрала, называется! Теперь будут пальцем показывать и издеваться.
– Слушай, ну нельзя же так! – даже через стену Юре слышен был укор в голосе отца. – Цепляться за брак только для того, чтобы на работе завидовали? Ты сама себя слышишь, сестренка? Да, у вас с Павлом была любовь, это все видели, и мама, слава богу, успела порадоваться за тебя, но теперь-то что?
– Я его люблю! – вдруг завыла Нина так громко, что Юра невольно вздрогнул. – Люблю! Жить не могу без него!
Она разрыдалась отчаянно и надрывно. Юра попытался представить, что сейчас делает отец. Гладит ее по голове? Держит за руку? Или просто сидит и ждет, когда взрыв эмоций пройдет?
– Что мне делать, Коля? – заговорила Нина, немного успокоившись. – Как жить дальше?
– Отпусти его. Не унижайся. Смирись с тем, что
