Фридрих Незнанский - Бархатный губернатор
– Но не все они имеют отношение к убийствам.
– Гоша Гагаринский, Доктор, – сказал Турецкий.
– Нет слов, господин Турецкий! – развел руками Крот. – Вот что значит говорить с понятливым человеком!
– За что его брать, Алексей Петрович? Какое преступление он совершил?
– Лучше скажите – как, а вот – за что… Время покажет. Так что вы обязательно должны присутствовать на открытии съезда. Понимаю, что у вас жесткий график работы, но, как говорят, надо, Федя, надо!
– Приду, конечно, – неохотно согласился Турецкий.
– Прилетите, – поправил Крот. – Я имел смелость, Александр Борисович, сказать губернатору, что вы с большим удовольствием проведете с ним какие-то тридцать – сорок минут в его вертолете.
– Так, – проговорил Александр. – И снова без меня меня женили… И о чем ты беседовал с губернатором?
– О сотрудничестве края с фирмой «Север», которую я по официальной легенде представляю.
– Вероятно, интересный был разговор, – съязвил Турецкий.
– Да, встреча была полезной, не только для фирмы, но и для меня лично. Так вы не против, Александр Борисович?
– Он же не один полетит!
– Я же сказал, с вами.
– А куда же денутся краевой прокурор, Макеев, помы, замы?
– Они не делегаты съезда. В вертолете будут вы, он и охрана, ваша и губернаторская.
– Ладно, – согласился Турецкий. – Все равно когда-то побеседовать с ним надо.
– Мне пора, – поднялся Крот.
– И куда теперь?
– На вокзал.
– Могу предоставить машину до самого Кисловодска.
– Люблю поезд. Особенно ночной. До встречи, Александр Борисович.
– До встречи…
Софья Андреевна не обманула, пришла. Турецкий, как мужчина опытный, долго тянуть не стал, чуть выпили, чуть закусили и… за дело. Впрочем, желание было обоюдным, Соня в любовных утехах оказалась не менее опытной, чем Турецкий.
Потом, отдыхая, они лежали рядом, бездумно глядя в высокий потолок.
– Хороша я? – спросила женщина.
– Прекрасна!
– Не был бы ты женатым, «важняк», вышла бы за тебя замуж! Дай закурить.
Турецкий подал женщине сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил сам.
– Очень жаль, – искренне вздохнула Соня. – Любишь жену?
– Люблю.
– Как не любить!
– Все-то ты знаешь, Софья Андреевна!
Женщина долго молчала и неожиданно сказала:
– Я скоро умру, Турецкий.
И так она произнесла эти слова, что Турецкий поверил, однако решил пошутить.
– Цыганка нагадала?
– Я сама цыганка, – усмехнулась Соня. – Ты знаешь барона по кличке Алеко?
– Он проходил по одному делу, которое вела следственная часть Генпрокуратуры.
– Проходил, но не прошел.
И Соня снова надолго умолкла.
– Почему ты вспомнила про барона Алеко?
– Он мой отец.
Турецкий чуть не сказал, что отец Сони вроде пел когда-то в театре «Ромэн», но вовремя спохватился.
– Выходит, ты очень богатая женщина, если имеешь такого отца?
– Отец богат. А я на свою жизнь зарабатываю сама.
– И он не предлагал?
– Не раз. Но не брала и не возьму от него ни копейки.
– Почему?
– Он убил мою мать.
Теперь– то он вспомнил и барона, и его дело, за которое тот и получил кличку Алеко. И еще припомнил, что заявление в Московскую городскую прокуратуру об убийстве своей матери написала девочка лет десяти. Убийство так и не было раскрыто. Расследование вел другой следователь, но Турецкому стало стыдно за то, что они не смогли раскрыть это дело. Припомнилось, как коллега дал ему прочесть то детское послание и как оно взволновало его.
– Лет пятнадцать назад я прочел письмо девочки… Это была ты?
– Да.
– И чем ты живешь?
– На тебе, к примеру, я могла бы заработать двадцать тысяч баксов. Не вышло. Но я об этом не жалею.
– Почему ты решила, что не вышло?
– Ты слишком смело вел себя, – призналась Соня. – Да и остолопам губернаторским можно было догадаться, что «Пантера» – это «Пантера».
– Ты полагаешь, что всю подсматривающую и подслушивающую аппаратуру ставили остолопы губернатора?
– Значит, твои друзья из ФСБ!
– На кого ты работаешь, Соня?
– На тех, кто больше платит.
– В том числе и на ФСБ?
– На МВД.
– Насколько я знаю, там платят мизер.
– Я вообще ничего не взяла.
– По идейным соображениям?
– Я не идейная. Мне плевать на коммунистов, демократов, капиталистов и на всех их вождей, вместе взятых!
– Зачем же тогда работала?
– Тебе известно дело Казимира?
– Растление и убийство малолетних… Неужели, Соня?
– Да, я шла под кличкой Француженка. Хоть ты и «важняк», Турецкий, но и от тебя тайны имеются.
– Жаль, что сотрудники МВД потеряли такого агента…
– Они не потеряли.
– Тогда я ничего не понимаю…
– Все мужики глупы, но каждый глуп по-своему.
– Тебе грозит опасность? – помолчав, спросил Турецкий.
– А тебе не грозит?
– Но я умирать не собираюсь.
– Тебя никто и не спросит. Убить могут любого. А ты уже кое-кому сильно надоел.
– Умные люди говорят мне, что не посмеют.
– Кто не посмеет?
– Да те же люди, которые хорошо тебе платят!
– Сейчас, вероятно, и не посмеют, но придет их время, и поставят тебя к стенке как миленького! Могут и пожалеть как талантливого профессионала, но с одним условием – работать на них.
– Ты считаешь, придет?
– Оглянись вокруг себя, – насмешливо ответила Соня. – Посмотришь, что будет через годик-другой после создания Российской партии демократии и порядка!
– Ты тоже профессионал, Софья Андреевна.
– А за что меня к стенке, если я на них работаю? Я, милый мой «важняк», если захочу, стану первой леди!
– Выйдя замуж за Станислава Станиславовича, – уточнил Турецкий.
– Несчастный человек Станислав Станиславович. Мне его жаль. Он ведь искренне верит в справедливое дело будущей партии.
– Мне он тоже показался славным человеком…
– Из него выжмут все, что надо на данный момент, и выбросят. И он или сопьется, или покончит самоубийством. – Женщина помолчала и добавила: – Как и я.
– Ты хочешь покончить с собой? – удивился Турецкий.
– Какой-то мудрец сказал, что человек, увидевший восход солнца, день, вечер и закат, видел все и на этом свете ему делать нечего…
– А сам мудрец небось прожил сотню лет!
– Какое это имеет значение? – поморщилась Соня.
– Тебе надоело жить?
– А что нового, кроме того, что я увидела в этом мире, я могу узнать?
– Я бы посоветовал тебе другое, – сказал Турецкий.
– Что?
– Уйти в монастырь.
– Я думала об этом. И очень серьезно. Ты знаешь, я отдала в один из женских монастырей приличную сумму.
– А если точнее?
– Что ты имеешь в виду, сумму или монастырь?
– И то, и другое.
– Монастырь на Ярославщине, разрушенный. Восстанавливают его монашки. А сумма… Тебе столько не заработать и за всю жизнь.
– Почему же? – возразил Турецкий. – Если постараться… Какая сумма, если не секрет?
– Сто тысяч баксов.
– Возьму сейчас трубку, скажу всего лишь одно слово, и немедленно принесут миллион, два, десять, и не нашими, деревянными.
– Можешь, – ответила Соня. – И получишь. И даже откроют тебе счет в Швейцарском банке, купят виллу или целый остров, лишь бы с глаз подальше! Но, к сожалению, никогда ты не позвонишь, а значит, будешь всю жизнь жить на свои три лимона деревянными!
– На три с полтиной, – поправил Турецкий.
– Моя рядовая ставка в казино, – усмехнулась женщина.
– Ты права. Я никогда не позвоню.
– И зря! Совесть, честь, закон… Все эти понятия изжили себя. Может быть, это Божье наказание для нашего народа за убийство царя и его семьи, за разрушение храмов, за то, что сажали на кол слуг Божьих… Не знаю. Но уверена в одном, придет Сатана и будет править.
– Тебе действительно надо идти в монашки!
– Я бы пошла, но поздно.
– Опять ты за свое! – рассердился Турецкий, обнимая женщину.
Он глянул в огромные глаза Сони и увидел в них такую неизбывную печаль, что внутренне содрогнулся.
– Сонечка… Соня, – зашептал он. – Милая моя женщина…
– Ты не влюбляйся в меня, Сашенька. Я цыганка. Мы любим насмерть. Я погублю тебя, родненький… Все бросишь! Жену, дочку… Я разлучница!
…Когда Турецкий проснулся, Сони рядом уже не было. На столе лежал лист бумаги, прижатый крупными серебряными серьгами, которые были в ушах женщины. Серьги были продолговатые, выпуклые, и одна из них была вскрыта. Турецкий понял, какой секрет хранили серьги. Лист бумаги тоже был непростым, то было завещание Софьи Андреевны Полонской в случае ее внезапной смерти, оформленное по всем законам. Все свое движимое и недвижимое имущество, а также крупную сумму в долларах она завещала женскому монастырю на Ярославщине и просила похоронить ее возле Богоявленского храма в том же монастыре.
Турецкий достал пинцетом миниатюрное подслушивающее устройство, еще раз прочел завещание и внезапно понял, что говорила Соня всерьез. Вернее, и тогда, ночью, он в это верил, но именно теперь понял.
