Валерий Еремеев - Черный ангел

— Да, я работаю за деньги, помогаю людям решать проблемы, которые решить другими путями сложно. За это они мне платят. Что в этом плохого?

— Для вас ровным счетом ничего. Для меня плохо. Люди, несмотря на то, что научились строить небоскребы, по своей сути остались такими же пещерными дикарями с такими же примитивными моральными нормами. Добро для дикаря — это то, когда он отнимал у врага материальные блага. Крал, грабил, — роли не играет. Зло — это когда отнимали у него. И в этом тоже нет ничего плохого. Пока мозги у наших предков находились в девственно чистом состоянии, они и не думали стесняться своих поступков. Они гордились ими. Потом по всему миру как тараканы расползлись и расплодились в превеликом множестве разного рода апостолы, мозги людей затуманились, они стали стесняться самих себя. Им стало стыдно за то, что они люди. Им стали стараться привить чуждую, искусственную мораль слабых, ничтожных червей, но против природы не попрешь. Мы все равно живем по своим старым и единственно верным правилам, но вынуждены лицемерить, прикрывая их фиговым листком византийских постулатов. И от этого мы стали такими слабыми. Мы расточаем свои силы на лицемерие. Мне надоело лицемерить. Поэтому я говорю вам: вы поступили правильно, когда собрались отнять у меня мою добычу, но для меня это зло, поэтому для меня будет правильным уничтожить вас.

— Звучит зловеще.

— И, тем не менее, это так. Из двух кто-то всегда побеждает, кто-то нет. Но вы сами выбрали этот путь и не должны бояться. Так уж получилось: или вы, или я. И речь не об этих деньгах, а в том, что я понял, что вы сами собираетесь меня уничтожить.

— Почему вы так решили?

— Я понял это. Когда смотрел на вас. Вас не устраивает то, чего вы уже достигли. Вы желаете продолжить битву. И верни я вам эти деньги, вас это не удовлетворит. Вы все равно, будете хотеть уничтожить меня.

— Верно, речь идет не только о деньгах. Вы убили моего товарища, коллегу, просто потому, что он случайно оказался у вас на дороге.

— Сам виноват: кто его просил оказываться у меня на дороге? А если, в результате этого, он оказался мертв, а не я, значит, я более достоин жизни, чем он. Иначе, все было бы наоборот.

— Это еще не все. Сейчас по вашей милости один молодой парень сидит в тюрьме в ожидание суда. На его месте должны быть вы.

— Этот человек виноват, так же как и тот первый. Если он оказался на моем месте, то к этому привели его собственные поступки. Если бы он делал только то, что ему положено, его бы на моем месте не было. Он был бы на своем.

— Он может все оставшуюся жизнь провести в тюрьме и никогда не увидеть воли.

— Значит он раб и больше ничего не достоин, кроме тюрьмы. Если бы он был свободным, он бы нашел способ выйти на волю. Вы меня разочаровываете, Сергей Николаевич. Вы такой сильный, здоровый, свободный от предрассудков, рожденный для полета, воин, печетесь о букашках, таких как эти двое. Зачем вам они? Когда вы хотите отнять у меня деньги, я вас понимаю. Вам за это заплатили. Это ваша работа. Но теперь я вас не понимаю. Вы тоже заражены бациллами гнилой, лицемерной морали.

— Мне приятно, хоть в чем-то вас разочаровать.

— Да, правда? — как-то совсем по-детски удивляется он и великодушно улыбается. — И все-таки, я сделаю вам подарок. Ваши глаза сказали мне, что передо мною воин, а не пресмыкающееся, поэтому я сделаю вам подарок: я не буду бить вам в спину.

— Спасибо, сразу легче стало.

— Да, это так. И еще я не стану нападать на вас врасплох. Мы с вами встретимся лицом к лицу. Кто из нас более достоин жизни тот и победит, тому все и достанется. Нас будет только двое.

— А если я не приму этого подарка? А если я скажу, что не разделяю ваших взглядов и намерен действовать строго в рамках той самой морали, которую вы считает гнилой и недостойной?

Он делает удивленное лицо и пристально смотрит мне в глаза, и даже как-то странно подергивая голой.

— Нет, не может быть, — говорит он и опять всматривается в меня, — нет, ваши глаза говорят мне, что вы примете мои условия. Я не мог ошибиться.

— А вы не боитесь, что я соглашусь, но на следующую встречу приду не один, и вместо выяснения отношений между нами двумя, я просто сдам вас в руки правосудия?

Он вдруг заливается смехом. Смех у него такой чистый и искренний, как мог бы точно смеяться дикарь, которому в первый раз в жизни удалось самостоятельно добыть огонь.

— А что такого смешного в том, что я сказал?

— Извините, ха-ха, — он все еще улыбается, — меня просто рассмешило слово «правосудие». Вы так его забавно произнесли. Как-то уж очень серьезно. Кстати, вот еще пример человеческой двойственности. Вы из разряда тех людей, которые не очень-то верят в то, что вы сейчас назвали — правосудие, и при случае сами, когда вам ничего не угрожает, не прочь взять на себя роль судьи. Не говорите, что это не так, не поверю, но зато сам термин вы произносите так, как будто ничего святее, чем наше правосудие для вас не существует. Сейчас вы напомнили мне шамана, который верит в свои заклинания, в их способность вызывать духов, но существование самих духов отрицает.

— Не будем зацикливаться на словах. Хрен с ними с терминами. Я имею в виду прежде всего милицию. Проще говоря, почему бы мне не сдать вас ментам? Так вам понятнее?

— Вы так не сделаете: у вас очень мало фактов. Ничтожно мало. Конечно, мусора бы уцепились и за это, но только и я ведь не тот человек, которому можно погрозить палочкой и он сразу же готов будет пускать сопли. К тому же моя жизнь последних лет будет мне отличной крышей. Что вы мне можете инкриминировать? То, что я когда-то был знаком с прокурором? Так сколько лет прошло. Я его и забыл давно. И зачем мне было разрезать его на куски? Убить, ладно — резать-то зачем? Мне-то — православному священнику! Ясно, что это дело рук психопата или наркомана! По существу вы даже не сможете доказать, что я живу по фальшивому паспорту. Может, я законно поменял имя? А то, что моего заявления и анкеты нет в паспортном столе, так это работников паспортного стола надо спрашивать, куда они их дели? Я за их разгильдяйство не ответчик. Паспорт у меня настоящий. Печати на нем — тоже. Что еще? Может вы тех бандитов из Петрозаводска на меня повесить хотите? У ментов что, дел других нет, чтобы ворошить такое старье? Опять таки: доказательств против меня нет. А то, что убежал тогда из города, так это потому, что жизнь свою от бандитов спасал. Да если бы я не уехал тогда и не сменил имя, они убили бы меня.

— Хорошая мысль!

— А?

— Насчет бандитов, говорю, мысль хорошая. Они-то не поленятся ворошить старье. То-то они рады будут вас найти.

— Они-то не поленятся, только мое чутье говорит мне, что вы не пойдете таким путем. Вы не тот человек. И опять таки, моя смерть от их рук не поможет вам обвинить меня в убийстве прокурора, снят подозрения с другого человека, о котором вы так печетесь, и тем более достать деньги. А вам ведь именно это нужно! Не шантаж ли? Или я беру на себя прокурора и возвращаю деньги, или обо мне узнают бандиты… Я не поддамся. Да вы и не будете это делать. Я же вам предлагаю совершенно конкретно: в случае вашей победы, вы унесете с собой собственноручно написанный и подписанный мною рассказ, про то, как я резал эту жирную свинью, со всеми надлежащими пояснениями. И есть еще кое-что, почему вы придете на встречу один: потому что вы знаете, что если вы сдадите меня лягавым, вы не сможете спокойно жить. Вы постоянно будете вспоминать, что я сделал с Перминовым и будете знать, что где-то есть я — живой, который сделает все, чтобы увидеться с вами. Даже, если мне не удастся бежать, мысль о том, что я жив, будет постоянно отправлять вам жизнь. Поэтому вы придете один.

— Как этот будет происходить?

— В свое время вы все узнаете. Не бойтесь — вам не придется долго ждать. Я еще раз повторяю у вас нет выбора: вы сами ступили на этот путь, вы сами не хотите от него отказаться, а значит нам еще раз придется встретиться. В последний.

— Если вы так уверены, что я не смогу законным, извините за смешной термин, путем наказать вас, тогда чего вам опасаться? Я же не представляю для вас опасности. Зачем вам все это? Почему бы вам не уехать из города прямо сегодня?

— Я же говорил вам, я хочу сделать вам подарок и дать шанс покончить со мной. Мне интересно будет померяться с вами силами. Такой вот я странный человек.

— А если я перестану вас преследовать, позволю судьям посадить в тюрьму невиновного, этого, как вы говорите, червя ничтожного, а клиенту скажу, что задание выполнить не возможно, вы откажитесь от вашей идеи?

— Да, ибо слизняки не опасны.

— В таком случае, советую вам хорошенько помолиться своим богам, Лаптев. Надеюсь, когда вы скоро предстанете перед ними, они не будут к вам слишком строги.

Он облегченно вздыхает.

— Вы не обманули моих ожиданий. За это я убью вас быстро — вам не придется долго мучаться…