Анатолий Голубев - Умрем, как жили
Когда повели к яме вторую семерку, Кармин, истошно выкрикнув, ринулся на ближайшего солдата. Еще кто-то метнулся из соседней группы. Раздался поспешный выстрел, второй… Потом крики слились в рев.
Ударом ноги Кармин опрокинул стоявшего рядом немца и вырвал из рук автомат. Он совсем уже разогнулся, поднимаясь навстречу кинувшемуся от легковой машины Молю, но спина будто вспыхнула от огня, и автомат стал тяжелым, таким тяжелым, что сразу пригнул его к земле.
Моль не ожидал, что так тщательно продуманный сценарий расстрела полетит насмарку.
— Стрелять! Всех стрелять! — в панике завопил он и, вырвав из кобуры парабеллум, начал посылать пулю за пулей в сторону еще стоявших у ямы людей. Потом кинулся к месту, где происходила свалка.
В свете со всех сторон направленных фар тени плясали по ночному небу, будто шла схватка гигантов. Моль увидел одного из арестованных, поднимавшего ему навстречу автомат. Он попятился. Но очередь в спину скосила русского, а Моль для верности сделал еще один выстрел. Все смешалось на тесной площадке. Стреляли в упор, в каждый штатский костюм. Добивали раненых, пытавшихся встать из грязи. Наконец побоище кончилось, и запыхавшийся Гельд сказал:
— Кажется, все…
— Пересчитайте трупы! Если ушел хоть один арестованный, голову сниму! Слышите? Сниму голову!
Моль тяжело зашагал к машине и, плюхнувшись на сиденье, словно последним выстрелом, захлопнул дверь. Сквозь запотевшее стекло он видел, как солдаты начали стаскивать трупы к яме, а Гельд считал лично. Моль сидел в теплой машине, но у него мелко стучали зубы. Он пытался сдержать дрожь, чтобы не заметил шофер. А тот, вцепившись в руль, смотрел широко раскрытыми глазами на происходившее, как бы стараясь непременно запомнить все до мельчайших подробностей.
Устало подошел Гельд.
— Все в порядке, господин оберштурмбаннфюрер! Трупов, к сожалению, даже на один больше — убит один из полицейских, копавших яму.
— Черт с ним, Гельд, садитесь. Остальное доделают без нас, — уже миролюбиво сказал Моль.
Гельд, хлюпая мокрой одеждой, завалился на заднее сиденье, и «вандерер», взвыв мотором, выскочил из светового каре.
Вскоре навстречу опять помчались углы домов и заборов Старого Гужа. Моль устало прикрыл глаза.
МАЙ. 1960 ГОД
Честно говоря, столь спешного вызова к Нагибину я не ожидал. Он позвонил в ту самую минуту, когда я подошел к своему рабочему столу, еще не успев поздороваться с Вадькой.
— Андрей, прошу вас немедленно зайти ко мне. Пропуск вам заказан. Номера подъезда и комнаты в нем проставлены. Если нужно, готов позвонить вашему начальству.
— Нужды никакой нет. У меня есть время и еще нет начальства, — растерянно отшутился я. — Случилось что-нибудь?
— Приходите, все узнаете.
Нагибин сидел за столом в большом темном кабинете. Перед ним лежала пухлая папка. Он выслушал два каких-то коротких телефонных сообщения и, поздоровавшись, сказал:
— Извините, Андрей, мне еще нужно минут пять. Вот вам любопытный документ. Почитайте, полезно.
Он протянул мне пожелтевший от времени лист, исписанный с обеих сторон мелким, но четким почерком.
Я сел в углу у окна и принялся читать.
«Данцер Ганс Георгиевич, 1918 года рождения, обер-ефрейтор штаба 83-й пехотной дивизии германской армии, п/я 19338-«а». Взят в плен 16 мая 1943 года в городе Старый Гуж.
Показывает:
Был начальником электростанции с февраля 1942 года по. 16 мая 1943 года. Ни Юрий Токин, ни Владимир Пестов мне не знакомы. До вступления в должность начальника занимался оснащением электростанции. Как мне сообщил военно-технический инспектор штаба 83-й пехотной дивизии отделения «5-Б» Ройман, работавший ранее начальником станции, Морозов расстрелян за связь с партизанами, подготовку взрыва электростанции и уничтожения охраны ко дню 23 февраля 1942 года. В период работы на станции знал Сизова Алексея и Кармина Александра. Еще знал одного лейтенанта, 33 лет, по имени Василий, выбывшего, как и все военнопленные, в распоряжение коменданта по приказу об эвакуации в последних числах февраля 1943 года. Всего на станции работало около ста сорока человек. Водонапорная станция также подчинялась мне. О Морозове многое рассказывал Ройман, который выехал в Германию до окружения гарнизона в Старом Гуже. И Сизов и Кармин считались на станции хорошими рабочими. Отдельные факты, которые можно трактовать как попытки к диверсии, наверно, имели место. Но они могли рассматриваться и как обычная халатность рабочих. Однажды в дизель попали металлические стружки. Но я сам присутствовал при пуске дизеля и сам устранил угрозу. Много аккумуляторов испортилось, особенно в феврале и во время моего отпуска в 1942 году. Когда на должность начальника мастерских назначили Сизова, порча аккумуляторов значительно сократилась…»
Я дважды прочитал протокол допроса от начала до конца. Не за тем же вызвал меня Нагибин, чтобы показать эту бумажку?
Дмитрий Алексеевич прекрасно знал, что меня терзает неведение. Наша последняя беседа с ним была не из приятных. После возвращения из Липецка я сразу же позвонил ему.
Сказал, что нашел Караваева, и был готов лопнуть от гордости, но Дмитрий Алексеевич спокойно ответил:
— Знаю. Караваев арестован и находится у нас. А вы, Андрей, нам крепко помешали своим появлением в Липецке. Пока идет следствие, вряд ли смогу хоть в чем-то удовлетворить ваше справедливое любопытство. Потом позвоню.
Это была выволочка, хотя и интеллигентная. Мне стало стыдно, что этаким кустарем ломился в открытую дверь, совершенно забыв, что есть люди, служебный долг которых — повседневно делать показавшееся мне едва ли не подвигом.
— Андрей, хочу порадовать вас. Получил разрешение руководства о вашем присутствии на весьма интересной встрече. — Он посмотрел на часы.
Вошел капитан и доложил:
— Товарищ полковник, свидетель ждет в коридоре.
— Отлично. Прошу вас, Андрей, только об одном — ни во что не вмешиваться.
Я кивнул. Нагибин нажал кнопку, и комнату заполнило несколько офицеров. Посреди комнаты стояло два стула — один против другого. Открылась дверь, и вошел Алексей Никанорович Сизов, вошел своей обычной сторожкой походкой, судорожно облизывая губы. Поражало самообладание, с которым он вошел в кабинет. Увидев меня, сидевшего в углу, он кивнул и едва приметно улыбнулся, нисколько не удивившись моему присутствию. Я посмотрел на Нагибина. Тот, стараясь подавить усмешку, опустил голову к бумагам.
«Значит, Сизов и впрямь подумал, что я работник органов безопасности?! — Только сейчас многие поступки Сизова стали для меня более понятными и мотивированными. — Мое присутствие здесь — лишь доказательство его предположений. Хорошо же я выглядел, когда уверял, что собираю материал для повести о спортсменах-подпольщиках!»
Я бы, наверно, не выдержал и что-то сказал, но в это время открылась дверь слева и в комнату вошел Караваев. Он шел тяжело, по-арестантски сложив руки за спину. Он еще больше согнулся, и буйная буро-клочковатая борода его словно упиралась в грудь. Из-под мохнатых бровей единым взглядом он окинул комнату, лишь на мгновение задержавшись на мне. Пройдя к стулу, сел.
Если бы я не знал, что эти два человека давно и хорошо знакомы, никогда не подумал бы, что они встречаются не в первый раз.
— Сизов Алексей Никанорович, — начал Дмитрий Алексеевич, Сизов привстал со стула едва заметно, но почтительно, — и Караваев Владимир Алексеевич. — Тот поднялся во весь рост, спрятав руки за спину, и сел лишь после того, как Нагибин посадил его жестом. — Вы присутствуете на очной ставке по делу о предательстве Старогужской молодежной подпольной организации. Вы оба знакомы с делом?
Сидевшие друг против друга кивнули. Сизов — поспешно, Караваев, как бы раздумывая: не ошибся ли?
— Тогда приступим. На очной ставке присутствует, кроме названных и сотрудников комитета, специальный корреспондент «Спортивной газеты» Андрей Дмитриевич Сергеев, много времени потративший на выяснение обстоятельств гибели подпольщиков Старого Гужа.
Оба сидевших в центре человека повернулись ко мне, и я невольно встал — обстановка оказалась сильнее моего желания остаться в тени.
Нагибин опять улыбнулся.
— Приступим к очной ставке. Вы знакомы?
И Караваев и Сизов кивнули.
— Знакомы ли вы? — повторил Нагибин.
— Да, я знаю этого человека с осени 1941 года. Его фамилия Сизов.
Значит, вы, говоря прежде что незнакомы с Сизовым, давали ложные показания?
— Да, давал ложные показания. Не могу отрицать, что именно этот свидетель является тем лицом, которое было арестовано в качестве участника подпольной патриотической организации в марте 1942 года и с которым я был на очной ставке в немецкой комендатуре.
