Светлана Успенская - Большая Сплетня
Еще несколько дней — максимум неделя — и все! Все! Все!
С Леной стараюсь быть гиперлюбезным. Становлюсь таким приторным, хоть клади меня вместо сахара в чай! На предложение встретиться с ее отцом уклончиво отвечаю, что у меня прорва дел.
На самом деле вздрагиваю от каждого телефонного звонка — вдруг это звонит Михайлов? Проведал про перевод акций с лицевого счета, поднял шухер… Устроил дочери допрос с пристрастием, заявил в милицию… Как объяснить ему, что акции только временно перекочевали на счета фирмы «Игром», чтобы сразу после решающего боя вернуться к их законному обладателю? Ведь не поверит же!
Но я не вор, я не собираюсь никого обманывать! Что поделать, если в нашей стране не проживешь без сравнительно честных методов ведения бизнеса… Ну никак не проживешь! Я лично не умею прожить…
Перед общим собранием акционеров у моей фиктивной невесты полно работы. Еле удалось уговорить ее не увольняться из регистратора до решительного момента. Наплел с три короба: мол, нам нужны деньги перед свадьбой, поспешные ходы не всегда являются самыми верными, а нам сейчас нужно быть осторожными… И потом, ее увольнение может повредить мне…
Даже приоткрыл завесу тайны:
— Честно говоря, я очень рассчитываю на это собрание. Возможно, после него меня повысят. Если, конечно, ты сделаешь для меня кое–что…
Лена обрадованно подпрыгивает на месте, захлопав в ладоши. Бросается мне на шею. Утверждает, что готова на все и даже на большее. И после этих слов в порыве супружеского рвения, завороженная дивной мечтой о роскошной свадьбе, о деньгах, о финансовой независимости от родителей, предлагает списать еще какие–нибудь акции на счет фирмы «Игром».
Она уверяет, все будет шито–крыто, она сделает так, что никто ни о чем не догадается. Акционеры только на собрании узнают, что число голосов, которыми они могут распоряжаться, меньше ожидаемого! Конечно, кое–кто начнет протестовать — но будет уже поздно, никакие крики не смогут повлиять на результат подсчета голосов, ведь их количество по закону определяется на момент начала заседания! Кто первый зарегистрировался — тот и прав. А оспорить результаты собрания нельзя…
И откуда только она знает эти тонкости? Наверное, от отца…
Но я, благодарно поцеловав глупышку, великодушно отказываюсь от предложенной ею жертвы. К тому же времени маловато, да и риск велик… Неохота жертвовать своей свободой — и ее тоже. Ведь ее свобода — это одновременно и моя свобода. Жадность еще никого до добра не доводила. Единственное, о чем я прошу Лену:
— Ты можешь сделать так, чтобы твой отец не приехал на собрание?
— Ты же знаешь, мы с ним почти не разговариваем! — напоминает она.
— Ну я очень тебя прошу!
Я прошу ее — это при том что я ненавижу просить!
— Даже не представляю, как это сделать! — Она пожимает плечами.
Обнимаю ее, делаю все — чтобы она блаженно закрыла глаза, расслабленно откинулась на спинку дивана, податливо раскрываясь навстречу наслаждению.
— Тогда хотя бы сделай так, чтобы он задержался на денек, опоздал к началу… Скажи, что вкралась ошибка, когда ты печатала сведения о принадлежащих ему бумагах, — с кем не бывает… Скажи: «Прости, папочка, я больше так не буду…» И конечно же он простит тебя…
— Ладно, я попробую… Но ведь та сделка с переводом акций была законной? — спрашивает она, внезапно распахивая глаза.
— Конечно, законной! Просто мне так нужно… Для одного дела… Ну сделай это для меня!
Я продолжаю ласковые движения, и ее веки успокоенно смыкаются.
— Хорошо, — шепчет она, отыскивая жадными губами мой опытный рот. — Но тебе незачем волноваться, все равно этих акций на счету «Игрома» уже нет, они списаны по доверенности на фирму…
— Как это нет? — спохватываюсь я. — По какой доверенности? Какая еще фирма?
Она не отвечает, отдаваясь мерным движениям, но я резко обрываю их ритмичный, обволакивающий исход.
— Как это — акций нет?! Где они?!
— Может быть, я ошиблась? — спрашивает она с потусторонней улыбкой.
Ничего себе ошибка!
ОНА
— Это он вам рассказал? — интересуется Леди Ди, механически ковыряя вилкой бифштекс. — Ну, конечно, он, кто еще…
— Нет, — отвечаю я мягко. — Мой начальник не имеет привычки делиться своими финансовыми планами с подчиненными, тем более если эти планы не совсем законны.
— Понятно, — роняет она.
После мхатовской паузы, во время которой я успеваю изучить не только псевдоэтнический рисунок скатерти, но и диковинный раппопорт стенного узора, и острозубый силуэт вилки, и золоченый ободок тарелки, отражающий потолочную люстру, Якушева, наконец, обрывает королевское молчание:
— Так что вы собираетесь предпринять?
— Ничего, — пожимаю я плечами. — Вообще–то это меня почти не касается…
— Вы хотите денег за молчание? — догадывается она. — Сколько?
Светлые бровки надменно сходятся на переносице. Ей невыносим мелкий шантаж — как, впрочем, и мне!
— Деньги мне не нужны, — отвечаю я, подумав. — Во всяком случае, от вас.
Она удивленно вскидывает ресницы:
— Но зачем тогда…
— Мне нужна ваша помощь!
— Моя? — удивляется собеседница. — Но что я могу…
Жестом опытного фокусника достаю бумагу:
— Вы можете то, что невозможно для меня… Вот банковский счет в «Траст–банке»… Отправьте платеж на него.
Она неотрывно смотрит на цифры. Медленно догадывается, что происходит. Замирает.
— У меня нет на это полномочий.
— У меня тем более! — признаюсь я.
— Но я не могу…
— Я тоже.
Даже при множестве недоговорок мы понимаем друг друга, как два авгура. Впрочем, козыри у меня на руках. Под угрозой разоблачения Якушевой остается согласиться. Она крупно рискует из–за махинаций с ворованными акциями, и за этот риск приходится платить. Она должна заплатить.
— А что мне сказать отцу? — спрашивает Дана. — Как обосновать изменение счета? Для этого нужны подписи, много подписей!
Я киваю: да, для этого нужна самая главная подпись — подпись ее отца. Которую только она и может раздобыть.
— И потом, это же не личные деньги «Инвест–финанса», их перевел Фукис для оплаты цессии.
— Тем более вам нечего волноваться…
А иначе… Ей даже не хочется думать о таком развитии событий: заявление в милицию о пропаже акций, возбуждение уголовного дела, наложение ареста на бумаги, после которого они станут «мертвыми» — ими нельзя будет голосовать… Акции на пару миллионов сорвут игру на полмиллиарда. А этого никто, совсем никто не хочет! Ни она, ни Ромшин, ни даже я.
— Я попробую, — обещает она. — Но все–таки откуда вы узнали?
Я рассказываю.
Она кивает, бледнея.
— Я так и думала. — Потом гордо вскидывает голову. — Какой же он дурак! Бабник!
Я с ней полностью согласна.
Рита настроена решительно, и даже призывы к осторожности не могут ее поколебать.
— Ведь я человек, самостоятельная личность! — твердит она, как заклинание. Как клятву.
Наспех собрав вещи, она выезжает из квартиры, задорого снимает комнатушку на окраине, находит адвоката — точнее, это я привожу к ней юриста, большого спеца по таким делам. В преддверии грядущего успеха он готов работать в долг.
— Впрочем, будут сложности, — предупреждает он честно. — Будет много сложностей!
Но Рита ничего не боится — это я научила ее не бояться сложностей. Объяснила, что самостоятельной личности все трудности по барабану.
— Значит, ваш муж встречался с руководителем компании «Данако» перед ее банкротством… — уточняет юрист. — Где именно это произошло?
— В небольшом ресторане на Брайтон–Бич, — отвечает Рита. — Названия я не помню, но, кажется, смогу показать сам ресторан.
— Кто–нибудь еще присутствовал на встрече?
— Нет.
— Во что был одет ваш муж? Она подробно описывает.
— А его собеседник? Описывает.
— Как они расстались?
— Очень тепло. Пожали друг другу руки.
— Ваш муж передавал ему что–нибудь — бумаги, свертки, папки?
— Я не видела.
— Они отлучались от столика?
— Да, кажется… В мужскую комнату.
— Вы думаете, ваш муж мог передать там своему собеседнику деньги? Чек?
— Вполне.
— У вас есть данные, из которых можно сделать вывод, что деньги были переданы?
— Ну… Вообще–то тогда меня это не сильно интересовало… Но после ужина, когда мы вернулись домой… Ну, в наш дом в Нью–Йорке… Я выразилась в духе, что у меня давно уже не было такого скучного вечера, а Сема… то есть мой муж, Саймон Александер Фукис, сказал… сказал, что у него, напротив, давно не было такого веселого вечера, как сегодня. Ведь он потратил пару миллионов, чтобы выиграть несколько сотен. «Вот что я называю хорошей игрой», — сказал он мне тогда. Я так поняла, что он имел в виду взятку. А через неделю было объявлено о банкротстве компании «Данако»…
