Сергей Валяев - Скорпион
Потом мы посетили складское помещение, охраняемое специальным подразделением, подчиненное напрямую только Министру обороны и руководителю охраны Центра, то бишь господину Карпову Н.Н. Впрочем, меня допустили только в административный отсек, откуда при помощи видеоаппаратуры велось наблюдение за состоянием «продукции». На экранах я увидел аккуратные ряды, состоящие из свинцовых туб, там, по утверждению специалистов, хранился оружейный плутоний.
— А где ядерные ранцы? — поинтересовался я.
— Они в специальной камере, — ответил Наум Наумович и указал на один из экранов. — Во-о-он там.
— Где? — спросил я.
Помимо многих положительных качеств, я обладаю ещё одним замечательным свойством: чувствую ложь — чувствую её на уровне подсознания. Поначалу возникает дискомфорт в общении с человеком, и я не сразу понимаю причину такого состояния. Потом возникает раздражение оттого, что тебя посчитали за простака и смеют отливать пули. Господин Карпов мне не понравился. Я думал: по причине своей зоологической ненависти к нации, к которой он, собственно, тоже принадлежал, скрывая это всячески.
Однако, поразмыслив, понял, что руководитель охраны под личиной ратоборца за высокую и чистую националистическую идею скрывает страх. Страх?
Я проявил интерес к этому фигуранту, удивив старшего лейтенанта Полуянова, но тем не менее он обязался к вечеру выдать «объективку» на главного секьюрити Ядерного центра.
— Ну теперь можно и с академиком Биславским, — вспомнил я, поговорить о международном положении.
Мое желание, конечно, было похвальным, да выяснилось, что старенький академик убыл работать домой. Незваный гость хуже татарина, это известно, да делать нечего: надо встречаться. И по уважительной причине: Нестеровой-старший был любимым его учеником. А вдруг встреча с учителем по-новому осветит образ разумненького Витеньки?
Мы вернулись в полуденный тихий Снежинск. Академик проживал в кирпичном элитном доме в семь этажей; на балконах я приметил ящики для хранения продуктов, которые горячо рекламировал директор Пешкин.
На лифте мы поднимаемся на шестой этаж. У двери, обитой дермантином цвета расплющенной на асфальте абрикосины, я говорю в шутку Полуянову, что сейчас мы столкнемся… И не успеваю договорить: дверь резко открывается и в меня утыкается надушенное юное создание:
— Ой, извините… Петя, ты? К деду, что ли? — И, не слушая ответа, хрипловато кричит в длинный коридор: — Деда, тут к тебе! Люди-и-и! — И стремглав убегает вниз по лестнице.
— Коза, — с неожиданной лаской в голосе заключает старший лейтенант.
Не влюблен ли он в девушку по имени Мстислава? Не хватало нам ещё этого. Рассуждая таким образом, я шел по коридору мимо книжных стеллажей и счастливого прошлого, где юный Алешенька Биславский из города Калуга гулял с молоденькими пышечками-москвичками по брусчатке главной площади страны, мечтая не о том, как затащить глупенькую барышню в койку, а чтобы отечественный ВПК процветал во славу мира.
Самый надежный piece, напомню, возникает, когда тебя уважают, а уважение проистекает из страха. Такая вот досадная диалектика современного мира: боятся сильного и с ядерной кнопкой. Нет кнопки — нет атома на службе Родины, нет атома — нет страха, нет страха — нет уважения, нет уважения — и piece во всем piece нарушается вместе с военным паритетом.
Это прекрасно постигал академик Биславский и всю свою жизнь положил на то, чтобы сохранить непрочное равновесие между СССР и США — при строительстве оборонительных рубежей наступательного характера.
А что мы имеем сейчас в результате конверсии? Увы, страна пластается в кризисе и ВПК тоже. Ну не может такой, например, заводик, выпускающий ракетные комплексы С-300, перейти на производство чайников. А если подобное происходит, то вся эта посуда летает по кухням наших мирных городов и поселков, травя население атомными парами.
Проблема: как смастерить чайник, чтобы он не взрывался при температуре кипения воды? Возможно, над этим вопросом трудился академик Биславский, сидя за огромным письменным столом. Кабинет тоже был заставлен стеллажами с книгами по теме молниеносного уничтожения всего человечества.
— Здрастье, Алексей Григорьевич, — поклонился Полуянов. — А мы к вам. С вашего разрешения.
— Что? А, Петр, — вздернулся сухенький старичок за столом. — В чем дело?
— Мы по делу Нестерового, Алексей Григорьевич, — объяснился старший лейтенант. — Вот, — указал на меня, — человек из Москвы, интересуется.
— Из Москвы? — скрипнул суставами академик. — Как она там, засраночка, все горит куполами? — Был в махровом халатике цвета синьки с тусклой звездой Героя социалистического труда на кармашке. И в ожидании ответа поднял очки на сократовский восковой лоб, а уши были необыкновенно лопоухи и просвечивались детским розовым светом. Пленительный такой старик потенциальный убийца всей мировой цивилизации.
— Горит куполами, — подтвердил я, — столица.
— Прекрасно-прекрасно, садитесь, — указал ладошкой на кожаные кресла. — Из самых, значит, самых органов? Как величать?
— Александр.
— Александр-Александр, — пошамкал. — Победитель, с римского или греческого. Так-так, и что вы хотите от меня услышать?
— Все о Викторе, — ответил я. — О человеке и специалисте.
И ничего нового не услышал: дрянной, оказался, человечек, Витенька, слаб духом и телом, хотя специалист от Бога, это надо признать, но не выдержал, видать, общей смуты — ум за разум зашел, такое с гениальными людьми частенько случается.
— Воздействие радиации?
— В малых дозах она полезна, молодые люди, полезна, — зарапортовался старичок.
— Там большая доза, Алексей Григорьевич, — уточнил я. — Смертельная.
— Ну да, ну да, — спохватился академик. — Все мы под Богом ходим.
— А как вы считаете, Виктор Германович пойдет до конца? — спросил я.
— До какого конца?
— До победного.
Прогноз академика неутешителен: пойдет, а почему бы Нестеровому не идти, коль такая петрушка в мозгах его проросла. А все от того, что науку кинули, как рваный башмак. Никто не принимает решений — никаких решений, какое безобразие, кипятился академик, признаваясь нам, что сейчас работает над срочным письмом в Правительство.
— Да, друзья мои, — вскинулся в энтузиазме Алексей Григорьевич. Выход есть и он прост.
— Какой же? — проявляем дежурный интерес.
— Продать к чертовой матери четыре острова Курильской гряды японцам вот какой! И как можно быстрее.
Мы открываем рот и слушаем: реализовать по той причине, что коллеги-атомщики из страны Восходящего солнца очень хотят купить. Почему? Потому, что они обратили внимание на практически неисчерпаемые запасы энергетически ценного изотопа гелия на этих островах. Переработав сырье в ядерном реакторе, можно получить огромное количество экологически чистой энергии. Но японцы теперь начинают думать: покупать ли острова вообще? Дело в том, что недра Луны тоже богаты изотопом гелия. Энергоемкость нового топлива впечатляет: контейнер лунного продукта способен обеспечивать энергией всю страну в течение года. Ради такой альтернативы атомным и тепловым станциям не жалко и ракеты гонять к ближайшему спутнику Земли.
— А при чем тут острова? — смею задать вопрос.
— Как при чем, батенька? — волнуется академик. — У нас там, повторяю, запасы изотопа гелия.
— А почему бы нам самим их не перерабатывать? — не понимаю.
— Родной мой! Вы что, не видите, в какой мы жопе?
— Почему не вижу, — усмехаюсь. — Вижу.
— Тогда о чем разговор?
— Об островах, Алексей Григорьевич.
— Продать, — решительно рубит воздух рукой академик Биславский. Продать, пока есть такая возможность.
— Нельзя, — качает головой Полуянов.
— А жить так можно, — возмущается старичок. — И каждый из нас получит, — спешит к столу, листает бумагу, — включая младенцев. Так-так: по сто шестьдесят шесть тысяч долларов на нос. Я тут все посчитал и обращаюсь к Правительству, и если они там не дураки…
Нашу столь увлекательную беседу прерывает приход внучки. В руках Мстиславы рюмочка с лекарственной отравой и стакан с водой. Дедок хлопает эту рюмку, кислится, запивает водой:
— Эх, лучше бы коньячку, — и кивает на нас. — Угости гостей, внучка.
Едва взглянув на нас, гостей, она уходит. Я уж решил: не вернется, ан нет — выполнила просьбу деда. На подносике вижу фигурную бутылку коньяка, два пузатеньких фужера и тонко нарезанный лимон. Я приятно удивлен. Девушка прошествовала по комнате, легко поставила поднос на журнальный столик и опять, не глядя на нас, направилась к двери.
— Спасибо, внучка, — говорит ей вслед академик.
Надо ли говорить, что она мне понравилась — архаичной русой косой, глазами, молодостью и неспешным достоинством.
