Сэйити Моримура - Плюшевый медвежонок
Словами не выразить ту тоску, что была в его глазах. Пока жива, я не забуду этот взгляд. Я… я сама… вот этой рукой пыталась убить своего сына. Не в силах выполнить задуманное, я выпустила нож, и тогда Джонни сам одним ударом вонзил себе лезвие глубоко в грудь. А мне сказал: «Уходи скорее». И еще: «Мама, я не умру, пока ты не будешь в безопасности». Он, умирающий, хотел защитить свою мать, которая пыталась его убить. С тех пор я не знала ни минуты покоя. Я принесла в жертву свое дитя, чтобы защитить семью и свое положение в обществе, и теперь мне оставалось только нести свой крест до конца.
— Когда и каким образом вы убили Танэ Накаяма?
— У меня не было ни малейшего намерения убивать Танэ-сан. Из газет я поняла, что полиция наверняка доберется до Киридзуми, вот и решила проверить, на сколько Танэ-сан помнит наш приезд. То, что по времени это совпало с вашим посещением Киридзуми, — абсолютная случайность.
— Почему же вы сделали все, чтобы в городе Такасаки о вас никто не узнал?
— Я хотела оставить в тайне свою встречу с Танэ-сан. Потому и с мужем договорилась, что сопровождаю его как частное лицо и не буду выступать па собрании. Двадцать первого октября после собрания и встречи с жителями города я сказала мужу, что хочу повидаться с подругой по колледжу, которая живет поблизости. Втайне от всех уже поздно ночью я приехала в Юносава к Танэ-сан. Выяснилось, что Танэ-сан прекрасно помнит и меня, и «мою семью» — негра с мальчиком. Тогда-то я и подумала, что Танэ придется убрать. Я осталась у нее ночевать, чтобы дождаться удобного момента, но ничего не получалось. Между тем Танэ-сан рассказала, что вскоре недалеко от Юносава закончат строительство плотины а деревня будет затоплена. Я выразила желание полюбоваться окрестностями и предложила ей прогуляться.
Было раннее утро, когда мы с Танэ-сан поднялись на плотину. Поблизости никого не было видно. Танэ-сан была очень оживленна: в тот день к ней обещала наведаться внучка, которая работает в Киридзуми. Она надеялась, что прогулка подбодрит ее и внучка увидит, какая она еще молодчина. Во мне Танэ-сан ни минуты не сомневалась. Столкнуть ее с плотины было пустячным делом.
Она была такая легкая, словно перышко. У меня даже не возникло ощущения, что я столкнула вниз человека…
Вслед за показаниями Кёко были получены показания Кёхэя Коори и Митико Асаэда. На автомобиле Кёхэя была обнаружена кровь и волосы, которые, по определению экспертизы, принадлежали Фумиэ Оямада. Кёхэй же признал свой футляр для контактных линз и плюшевого медвежонка. Футляр, вывалившийся у Кёхэя из кармана, когда он закапывал труп, стал, таким образом, решающей уликой.
Примерно в это же время полицейский участок Синдзюку занялся группой молодых людей, свыше десяти человек, которые в состоянии наркотического опьянения дебоширили и устраивали оргии. Среди них была дочь Коори и Ясуги — Ёко. Кёко Ясуги пожертвовала сыном, чтобы защитить Кёхэя и Ёко, и теперь потеряла обоих.
Ко всему Ёхэй Коори начал дело о разводе. Он выдвигал против Кёко обвинение в том, что она скрыла от него важные факты своей биографии, которые, безусловно, воспрепятствовали бы их браку. Кёко покорно пошла на развод. Она понимала, что мужа заботит политическая карьера. А для нее самой все было копчено. Больше у нее ничего не оставалось в жизни.
Однако, все утратив, Кёко сохранила себя. И об этом знали сотрудники следственного отдела Кодзимати. Кёко Ясуги доказала это, дав следствию исчерпывающие показания.
Признания Кёко перевернули душу Мунэсуэ. Он вдруг почувствовал в самом себе неожиданное противоречие, и это не давало ему покоя. Мунэсуэ всегда считал, что люди не стоят доверия. Однако, добиваясь признания Ясуги, он страстно взывал к ее совести. Значит, в глубине его души все-таки жила вера в людей…
Следствие завершилось, преступление было раскрыто, но радости от этого никто не чувствовал.
5Получив от японской полиции известие об аресте убийцы Джонни Хэйворда, Кен Шефтен вздохнул с облегчением. Нельзя сказать, чтобы расследование по этому делу входило в круг его прямых обязанностей, но, выясняя обстоятельства, связанные с личностью Джонни, Кену пришлось задуматься над сокровенной стороной человеческих отношений, и с тех пор он принимал судьбу Хэйвордов близко к сердцу.
По словам инспектора О'Брайена, материал, собранный Кеном, очень помог следствию, и Кену это было приятно, хотя он так никогда и не узнал, как все случилось на самом деле. Ему казалось, что своим участием в расследовании он как бы искупает свою вину в отношении японцев.
На следующий день был срочный вызов: кража в восточном Гарлеме. У одного из туристов похитили фотокамеру. Кен взял патрульную машину и выехал на место происшествия. Мелкие кражи случаются в Гарлеме на каждом шагу, и никто не придает им значения, но пострадавший был иностранцем, и Кену пришлось вмешаться. Гарлем не место для иностранных туристов; видимо, пострадавший случайно забрел сюда, увлекшись фотосъемкой. Выхватив аппарат, преступник скрылся.
Расспросив свидетелей и потерпевшего, Кен уже собрался ехать в негритянский Гарлем, как ему пришло в голову, что кража произошла неподалеку от дома Марио, где жили Хэйворды.
В свое время он доставил Марио кое-какие неприятности, даже обидел ее, назвав их дом помойной ямой. А ведь если задуматься, Марио тоже внесла свою лепту в расследование убийства Джонни. Наверно, она до сих пор держит жилище Хэйвордов на замке. Преступник уже найден, и надо сказать Марио, пусть спокойно сдает квартиру.
Кен отпустил машину и шел по гарлемским улицам пешком. Он вырос в Гарлеме. Дома из красного кирпича, только и годные что на слом, кучи гниющих отбросов — как все это ему знакомо. Грязный, вонючий, шумный Гарлем… Но здесь ощущалось дыхание самой жизни. Кен ловил отзвуки этой жизни, и в душе его воцарялось удивительное спокойствие. Ему казалось, что все эти люди, загнанные на самое дно общества, сгибающиеся под тяжким бременем невзгод, его братья. Он верил людям Гарлема. Может статься, это чувство возникло оттого, что убийца Джонни Хэйворда наконец-то арестован.
В конце улицы показался человек. Он нетвердо держался но ногах. Видно, один из алкоголиков, которых полно в Гарлеме.
«Он тоже мой брат», — подумал Кен.
Уж такое сегодня было у него настроение. Да, это его брат. Вот он, шатаясь, бредет по мостовой, согбенный от горя и невзгод. Они поравнялись. Высокий тощий негр. Время будто застыло. Кену послышалось, что с губ негра слетели слова: «Полицейская сволочь!» И в следующее мгновение он почувствовал, как раскаленный клинок вошел в его тело.
— За что? — простонал Кен.
Ноги больше не держали его. Кен зашатался и упал на мостовую. А негр исчез в конце улицы. Над безлюдным и тихим Гарлемом сгущались сумерки. Помощи ждать неоткуда. Убегая, негр вытащил нож. Из раны хлещет кровь, бесполезно зажимать рану рукой. Кровь течет по асфальту куда-то вниз. Куда, Кену не видно. Он чувствует, как сознание его меркнет.
«Почему, за что? — недоумевает Кен. — Ведь и причины-то у пария никакой вроде не было. Просто ненавидит всех па свете». Кен попался ему на пути, и его ненависть вдруг нашла выход. Тем более что Кен — полицейский, одного этого оказалось достаточно. Отверженные часто думают, что полицейские их первые гонители, которые распоряжаются их жизнью по своему усмотрению. Тут уж ничего не поделаешь. «Наверно, он прав. Лучшего я не заслуживаю…»
Мысли путались в голове Кена…
Когда-то давно, в Японии — Кен тогда еще был солдатом, — они с ребятами надругались над японцем. Избили его и в придачу помочились на безжизненно распростертое тело. И тоже без всякой причины: подумаешь, желтокожий япошка… Их долго держали на передовой, и они вымещали на всех подряд скопившуюся ярость — всю войну подставляли они грудь под японские пули, а в мирной жизни небось опять будет по-старому: знай свое место, не вылезай…
Тогда он был молодым и сильным. Он ненавидел всех, кто задается. А еще Кен знал, что на родине «чистенькие» девочки и смотреть на него не станут. Свое оскорбленное самолюбие и похоть молодого зверя он вымещал на японках. Ничего — побежденные, стерпят.
А этот японец встал вдруг поперек дороги. Значит, он враг…
И вот теперь такая же ярость, не знающая разбора, обратилась против него самого.
…Какой-то мальчонка путался тогда у них под ногами, наверное сын того японца. Так и сверлил Кена горящими от ненависти глазами. Этот его взгляд Кен запомнил на всю жизнь.
«Если я сейчас умру, пожалуй, мне спишется тот грех», — подумал Кен. И потерял сознание. Рука, судорожно зажимавшая рану, разжалась. На ней ясно виднелся уродливый шрам. В бою за безымянный островок где-то в южной части Тихого океана в двух шагах от Кена взорвалась граната, и осколком ему ранило руку. Тогда он дешево отделался.
