Наталья Борохова - Адвокат по сердечным делам
– Просто дядю Жору не пыталась соблазнить настоящая женщина, – с обидой заметила девочка. – Тогда бы он точно не устоял!
– Ох, милая! Переспать с мужчиной – для этого много ума не надо, – усмехнулась мать. – Гораздо сложнее удержать его после этой ночи рядом с собой. Нина, должно быть, знает какой-то секрет. Она – удивительная женщина.
– Самая обыкновенная…
Это произошло ровно через год. Машеньке исполнилось восемнадцать лет, и она слыла первой красавицей городка. К этому времени в Максимове не осталось ни одной вершины (точнее, мужчины), которой бы ей захотелось владеть. Девушка ценила себя высоко и не собиралась дарить любовь своим ровесникам, от которых было больше проблем, чем прибыли. Не устраивали ее и женихи постарше: рабочие были грязны, инженеры – скучны, врачи – бесперспективны. Словом, горизонт был пуст. Все чаще она стала обращаться мыслями к единственному человеку…
В тот день Георгий Иванович пришел домой рано. В доме было тихо, только из ванной комнаты доносились странные звуки. Он подошел ближе и усмехнулся. Его жена принимала ванну и напевала вполголоса.
– Ниночка, потереть тебе спинку? – сказал он, заходя внутрь.
– Разумеется, – ответил молодой звонкий голос. Из воды поднялась нагая Машенька и уставилась на него с улыбкой.
Георгий Иванович мгновенно превратился в соляной столп. Девчонка напоминала ему богиню, выходящую из пены морской. Она была так пронзительно хороша собой и молода, что у него от восторга, к которому примешивался какой-то суеверный ужас, перехватило горло.
– О боже! Машенька… – пробормотал он. – Прошу прощения… Я сейчас… Я немедленно уйду!
– Не спешите. Мне нужна ваша помощь, – попросила девушка так нежно, что у него не хватило духу ослушаться. Струйки воды стекали по полной молодой груди, змеились блестящими дорожками на ее животе и бедрах. – Вот здесь – взгляните – не работает сток!
– Сток? – спросил он, делая шаг в ее сторону и бестолково таращась в воду. – Где?
– А вот здесь! – проговорила девушка, обхватывая его руками. Ее разгоряченное после ванны соблазнительное тело прижалось к нему. Он почувствовал, что его рубашка намокает от воды, а струйки текут уже по его лицу, шее… Мягкие, шелковые губы девушки нашли путь к его губам, ее руки прошлись по его груди, расстегивая пуговицы.
– Машенька, что ты делаешь?! – изумленно проговорил он, освобождаясь от плена ее русалочьих глаз. – Ведь ты мне почти как дочь!
– А ты мне дороже, чем отец, – пробормотала она. – Неужели ты меня бросишь одну?
Она подняла ногу и обхватила ею его бедро в полукольцо, не давая ему уйти. Треугольник золотых волос внизу живота коснулся его брюк, и это едва не стоило ему рассудка.
– Машенька, ты не должна… О боже! Что ты делаешь?! Прекрати…
Его пугала сила, с которой его тело отвечало на прикосновения Марии.
– Мне душно здесь. Отнеси меня в спальню, – проговорила она глухим от страсти голосом.
Не решаясь возразить, он схватил ее в охапку и двинулся в спальню, видя, как все вокруг расплывается в сплошном тумане. Георгий Иванович опустил ее на постель, но Машенька не расцепила рук, сжимавших его шею, и он упал на покрывало рядом с ней. Контролировать себя он уже был не в состоянии. Маленькая ручка девушки нежно поглаживала его плоть через брюки, движение ее пальцев совершенно сводило его с ума. Запутавшись в лавине светлых волос, он вряд ли отдавал себе отчет в том, что уже отвечает на ее поцелуи. В это время его руки, уже не повинуясь хозяину, исследовали молодое, соблазнительное тело. Брюки полетели в сторону, за ними рубашка, галстук, трусы… Два обнаженных тела переплелись в полумраке спальни.
Георгий Иванович потерял счет минутам. Его целомудренная душа парила где-то под потолком, с ужасом наблюдая за тем, что выделывает там, внизу, на кровати, его грешное тело. Когда в комнате зажегся верхний свет, он пришел в себя так внезапно, что, казалось, даже испытал от этого физическую боль.
На них во все глаза смотрела Нина…
Машенька откинула волосы с лица и быстро сгруппировалась. Она знала, что сейчас ее начнут бить. Во всяком случае, так делали все известные ей обманутые жены. Но Нину не случайно считали странной. Вместо того чтобы броситься на обидчицу с кулаками, она резко развернулась и выбежала вон из спальни. Минуту спустя входная дверь оглушительно хлопнула.
Георгий Иванович вздрогнул, как от выстрела. Сознание стремительно возвращалось к нему.
– Она ушла, – сказал он не то Машеньке, не то самому себе. – Моя Нина ушла! Теперь она никогда не вернется!
Он вскочил с постели и начал судорожно натягивать на себя трусы, затем брюки. Руки дрожали, не слушались его, он не сразу понял, что надевает все задом наперед. Марии стало его жаль.
– Не надо, Георгий Иванович, – прошептала она, хватая его за руку. – Пусть она идет!
Он невидящим взглядом уставился на нее, словно не понимая, откуда она вообще взялась в его постели.
– Пусть идет! – жарко шептала Машенька, прижимаясь к нему своим молодым гибким телом. – Она тебе ни к чему, Георгий Иванович… Жора. Она ведь бесплодна! Я же тебе детей рожу!
– Уйди прочь! – крикнул он, замахнувшись на нее трясущейся рукой. Но потом, видимо сообразив, что перед ним девушка, которую до сегодняшнего вечера он считал своей дочерью, милым ребенком, которому он когда-то читал сказки и покупал нарядные платьица, он в ужасе отшатнулся. Закрыв лицо руками, дядя Жора разрыдался. – Тебе нужно уйти, Машенька… Уйти… навсегда…
Конечно, Валентина не поняла, почему хозяин выставил ее за порог без всяких объяснений. Она громко недоумевала, обсуждая новость с соседями. Весь рабочий поселок гудел. Поговаривали, что Нину видели на автовокзале – без всяких вещей, только с сумочкой через плечо. Она покупала билеты в кассе, затем села в рейсовый автобус. Больше никто и никогда ее в Максимове не видел.
Прозрение пришло к Валентине позднее, когда дочь позвала ее домой.
– Хватит трепаться, мам. Можно подумать, войну объявили!
Та только всплеснула руками:
– Да как же не война, дочь… Люди, на которых я работала десять лет, уволили меня в одночасье! Где я теперь другой такой богатый дом найду? Или прикажешь мне в столовую возвращаться?
– Погоди, мам. Скоро ты войдешь в этот дом совсем в другом качестве.
– Да в каком же еще качестве?
– А вот увидишь…
Тон дочери насторожил Валентину. Да и сама Машенька выглядела уж больно сияющей, не по обстоятельствам.
– Эй! – осторожно толкнула она ее. – Ты что-то знаешь?
– Знаю! – загадочно ответила дочь, глядя на мать свысока. – Вот ты мне давеча говорила, мама, что Георгий Иванович не такой, как все мужчины. Что он особенный и Нина у него особенная.
– Ну и что с того?
– А то, что он такой же, как все! Любит молодых и красивых женщин. И все у нас с ним будет как надо…
Сначала Валентина подумала, что дочь подхватила грипп, но когда поняла, что это не горячечный бред, а юношеское бахвальство, выпытала у дочери все подробности вечернего происшествия. Когда правда предстала перед ней во всей своей отвратительной наготе, мать едва не лишилась рассудка.
– Ох, горе ты мое горькое! – причитала она. – Да как у тебя, у дуры, только ума на такое хватило?! Срам-то какой!
– Срама не бойся, мама. Он не пахнет. Зато скоро я под венец с ним пойду…
Конечно, с мечтой о свадьбе ей пришлось расстаться. Георгий Иванович наотрез отказался видеть кого-либо из семьи Лебедевых. Даже Валентину, которая вздумала вдруг принести ему свои извинения за дочь, он не пустил на порог. На работе ему оформили вынужденный отпуск, и он засел дома в горьком одиночестве. Однажды он сорвался, уехал куда-то на несколько дней, но вернулся ни с чем. Говорят, что след Нины затерялся среди ее многочисленных грузинских родственников. Домой она больше не вернулась и даже вещи не забрала.
Георгий Иванович запил горькую, все чаще он стал появляться на улице в неопрятном виде. Часто его видели на автовокзале, когда он провожал печальным взглядом отъезжающие автобусы и с надеждой оглядывал вновь прибывших пассажиров. Он ждал свою Нину. Умер он тихо, в своей постели, и не было с ним рядом никого, кто в последний час его жизни подал бы ему стакан воды и таблетку валидола…
– Я вышвырнула ее из дома сразу же после его похорон, – говорила мать. – С одной стороны, я боялась пересудов. Сплетни по городку уже пошли. С другой стороны, я не хотела видеть ее дома. Не укладывалось у меня в голове, как она могла поступить так с людьми, которые любили ее, как отец и мать.
– А куда же она делась потом? – спросила Елизавета, на которую рассказ женщины произвел тягостное впечатление.
– Известно куда! В город. Там она скиталась какое-то время по разным углам. Работала официанткой в кафе, моделью в каком-то агентстве. Знаю только, что она не бедствовала. Всегда находилась на содержании у богатых мужчин. Денег она мне, конечно, никаких не высылала, хотя знала, что мне приходится одной тянуть троих детей.
