Валентина Андреева - Два крепких орешка для Золушки
Ни слова не говоря, я достала из сумки сто рублей и вопросительно покосилась на Наташку.
— Много! — рассудительно заметила подруга. — Ну так и быть, бери, уважаемый, за вредность. Да, ты, случаем, в церковном хоре не поешь?
— Пою. Святое дело. Но деньги возьму.
Расстались мы очень мирно и быстро. К машине я летела, опередив Наташку. Хотелось связаться с Черновым в спокойной обстановке.
— Давай-ка подробности про звонок, — тронувшись с места, потребовала подруга. — Кажется, я легкомысленно к нему отнеслась, списав на хулиганство Чернова. Что-то его содержание начало меня серьезно беспокоить. Насчет съемки скрытой камерой, ясно. Я другое не поняла — ты, что, ведешь подрывную работу против укрепления рубля? Далась тебе эта Америка с ее кризисными заботами о долларе! Тебе своих забот мало? И при чем тут вокзальная ячейка со взрывными гарантиями?
Я отняла от уха бесполезный в данный момент телефон — после третьего сигнала Чернов отключился.
— Вот так и рождаются слухи, Наталья. Звонил не Чернов, а какая-то баба, требовала десять тысяч евро.
— Почему не долларов?
— Вот и меня это заинтересовало.
— Ты правильно торговалась. Пока доллар отстает, нам это выгоднее. И что эта баба предлагает за такие деньги — десять суперсовременных моющих пылесосов? А тебе, значит, нужны гарантии, что все они влезут в багажную ячейку?
— Десять тысяч евро мы должны заплатить за то, чтобы иметь эксклюзивное право на обладание диском, запечатлевшем процесс убийства сторожа и кражу у него сумки. Убийца — Ольга, мы — соучастники.
— Так ты это серьезно?
Наташка резко затормозила, и я рывком подалась вперед, вспомнив, что забыла пристегнуться.
— Ну-ка внятно подтверди, что нас шантажируют.
Не отрывая от подруги честных глаз, я сокрушенно кивнула головой, лихорадочно соображая, какое время Наташка затратит на истерику. Но подруга мои ожидания не оправдала. Истерики не случилось. Она спокойно заявила, что никакой съемки не было. И когда я попыталась возразить, резко меня оборвала:
— Не было никакой съемки!!!
— Копия отснятого материала ждет нас на вокзале, потом надо заехать в Ольгину квартиру.
— Не дождется! — мрачно заявила Наташка и откинула голову на подголовник.
— Все не так страшно. — Я постаралась придать своему голосу максимум беспечности.
— Конечно. Худо-бедно отбудем срок… ни за что и выйдем на волю. Как раз к пенсии. Не знаешь, женщины тоже работают на лесоповале?
— По-моему, там сейчас даже и мужской контингент осужденных не работает. Все, что можно, давно вырубили.
— Хорошо. Мне не нравится, когда лес губят. С другой стороны — опыт опять же. Вернемся после отсидки на дачу, а на участке все лесом поросло… Садись, поехали на вокзал, потом к Ольге. Ключи в моей сумке.
— Так я давно сижу. Наталья, не бери в голову. Ну хочешь, я тебе расскажу, как делалось это кино?
— Ты что, была правой рукой режиссера? А мне, значит, выпала разорительная роль продюсера. При этом главная героиня безумной экранизации ее собственных хождений по мукам живет себе припеваючи с личной охраной в подполье и в ус не дует. Дай сюда свой мобильник! Сейчас я достану Чернова из-под земли и опять урою!
Наташка протянула руку за телефоном, я и не думала сопротивляться. Более того, злорадно наблюдала, как она пытается вызвать на разговор безответного детектива. Но к моему великому удивлению, Чернов после третьей попытки все-таки отозвался. Форс-мажор! Иными словами, непреодолимая сила Наташкиного гнева сломила стойкое сопротивление Андрюши.
— Я тебе не Ирина Александровна! Я тебе Наталья Николаевна! — заорала подруга в трубку, не дав детективу возможности отыграться на мне по полной программе. А дальше она понесла такое, что я и сама струхнула. В таком свете мне ситуация не виделась. Если коротко, то мы с Наташкой в полшаге от долговой ямы и в пяти сантиметрах от зоны бывшего лесоповала. И деваться нам с ней, кроме как в дальнее зарубежье, некуда. Но и там без личного самолета не сладко, ибо везде хорошо, где нас с ней нет. К тому же у меня фобия к перелетам.
Возникла серьезная угроза, что Чернов отключится, ибо Наташка успешно выполнила первую часть своего обещания — уже достала детектива буквально из-под земли. Оставалось его «урыть». Едва ли он это позволит. Отключит мобильник, и прощай оружие — Наташкино убийственное слово.
Уловив подходящий момент, я выхватила у подруги свой аппарат и четко отрапортовала: диск с копией компромата, стоимостью в оригинале десять тысяч евро и уличающий нас с ней в убийстве сторожа дачного товарищества, в багажной ячейке за номером двести одиннадцать. Будем на Курском вокзале примерно через полтора часа. Оттуда на квартиру к Ольге. Желательно с организованным им эскортом.
Мой монолог был немногословным, но убедительным. Чернов даже не огрызнулся. Надо полагать, думал! И прежде чем он ответил надуманное, Наташка получила назад мобильник вместе с возможностью услышать результат. Практически не прерывая своей обвинительной речи Чернову. В сторонку ушла всего пара слов. Но, вновь завладев средством связи, подруга как язык проглотила.
— И вообще!.. — негодующе фыркнула она и совсем уже спокойным голосом добавила: — И в частности. Да… Только Чернов почему-то молчит. Язык проглотил?
Мы немного посидели, не обременяя себя впечатлениями от переговоров. Мимо прошуршало несколько легковых и одна грузовая машина, мы проводили их равнодушными взглядами.
Первой заговорила Наташка:
— Надеюсь, у Чернова хватит ума не подходить к нам на вокзале. Не понимаю, чем он, вообще, занимается. Лучшие подруги его жены в опасности, а он где-то распыляется. Ир, а может, Андрей радуется поводу избавиться от лучших подруг жены?
С ответом я помедлила, раздумывая, стоит ли называть Наталье имена убийц? Решила пока с этим повременить. Просто сообщила, что никакая опасность нам не угрожает, а вот Андрюше, который в данный момент, скорее всего, охотится за убийцами, не позавидуешь.
— Ну, раз так, можно успокоиться — убийцы все-таки не мы.
Чернов, напомнивший о себе звонком, едва Наталья тронулась с места, попытался поведать мне, что опасаться нам с ней нечего. Как нечего сочинять бредовые истории. Только от работы человека отрываем. Странные мы, оказывается, личности. Если нет реально опасных обстоятельств, тут же принимаемся их сочинять. Триллеры — наша стихия. Дальше пошла сплошная трескотня. Слышимость была отвратительная, но кое-что я разобрала. Изъяв из виртуальной багажной ячейки виртуальный диск, можем спокойно мотать на дачу, где в данный момент и сидим. А вот в Ольгиной квартире нам делать абсолютно нечего, даже мысленно. Категорически!
Чернов явно сбрендил, но я все-таки заупрямилась. Еще не хватало преступникам отследить наши дачные адреса. Уж лучше мы переночуем у Ольги. Все равно эта явка засвечена. Кроме того, следует получить десять тысяч евро с вымогателей — за моральный ущерб и понять, каково это быть шантажистами. Кто они, наши жертвы и одновременно злодеи, пока только догадываюсь.
Не уверена, что Чернов меня хорошо понял, но что-то до него дошло. Иначе с чего бы ему привычно злиться и орать? Пришлось отключить телефон. Еще не хватало мне, серьезной, уважаемой и уважающей себя женщине выслушивать обрывки всяких глупостей. Да еще в то время, как меня взволновало одно очень важное обстоятельство. Поругивая свою расхлябанность, я ерзала на сиденье, весьма нервозно перерывая карманы и сумку в поисках записок с номерами телефонов Елизаветы и лже-Елизаветы. Обнаружила их в тот момент, когда Наташка окончательно потеряла терпение и выдвинула мне ультиматум: либо я добровольно прекращаю сбивать машину с пути истинного своими резкими колебаниями, либо она заставит меня сделать это принудительно. Как именно, не сообщила. Мое воображение сработало. Нарисованная сознанием картина не ужаснула, но серьезно расстроила: Наташка, гордо несущая себя пешком по обочине и не обращающая никакого внимания на мои призывы поменяться с ней местами, истерично раздающиеся из окна медленно следующей за ней машины…
Картина сама по себе исчезла в тот момент, когда я сверила с записками Ольги и ее соседки свои звонки по мобильнику Елизаветам. Несмотря на то что была готова к результатам, они произвели на меня ошеломляющее впечатление. С этой минуты я полностью ушла в себя. Разборка с самой собой была сродни годовой норме Димкиных нравоучений. А главное — никакой надежды на собственное исправление.
4
По Наташкиным словам, молчала я не меньше получаса. За это время она успела охрипнуть, предпринять две безответные попытки связаться со мной по мобильнику и одно ответное рукоприкладство — при посягательстве на мои волосы, за которые подруга дернула меня, пытаясь растормошить, я отбила ей все руки. Можно подумать, у нее их больше двух. Поняв тщетность своих усилий и пользуясь наличием моего душевного отсутствия, Наташка высказала мне все, что думает по этому поводу. Что именно, впоследствии не детализировала, но, судя по заалевшей физиономии, многие слова были явно лишними.
