Андрей Мягков - «Сивый мерин»
3.00 — Скоробогатов не в силах скрыть благодарной улыбки, старательно морщит лоб;
3.01 — Вера Нестерова минует проходную, заказывает пропуск, мажет взглядом по отвратительной роже Каждого и поднимается на второй этаж;
3.02 — она же неслышно скользит по бесконечному муровскому коридору, разгоняя раскачивающимися бёдрами его потную атмосферу;
3.03 — она же царапает ноготками дверь и в воздухе повисает едва уловимое придыхание «можно войти», окрашенное интонацией скорее интимного приглашения к действию, нежели вопроса — только так может вести себя в данный момент эта наделённая плотью Барби…
Нет, сменяющие друг друга картинки вызывают разве что тошнотворное головокружение.
Если допрос заказчика окончен — почему не звонит Трусс?
А если…
Всё! Без пяти три.
Дрожащими пальцами Мерин не без труда надавил семь цифр труссовского мобильника.
— Анатолий Борисович, Мерин…
— Я занят. — Короткие гудки в трубке красноречивее слов прояснили ситуацию: допрос продолжается и пока безуспешно.
Опять тупо заколотило в висках: значит без малого два часа «фирменной обработки» бальмонтовского заказчика не дают результата и единственный шанс предотвратить катастрофу с каждой минутой необратимо исчезает.
Господи, что же делать?
Он прислонился к стене и несколько минут стоял с закрытыми глазами.
_____Нерешительностью Аликпер Турчак, сколько себя помнил, никогда не отличался. Напротив, склонность к скоропалительным, без долгих раздумий выводам и моментальная ответная реакция часто зло обходились с ним, ставя под угрозу, казалось, уже выигранные ситуации.
Если нужно было чего-то добиться, если он сам ставил перед собой задачи любой сложности — преград для него не существовало: обман, подлоги, кровь, трупы — всё шло в дело и цель неизменно оправдывала средства. Так он жил, и только так понимал законы выживания: природа раз и навсегда определила на этой планете власть Сильнейшего и нет никакой разницы между тварями, её населяющими — будь ты хоть тварью ползущей или венцом творения.
И теперь, сидя в удобном кресле своего роскошного кабинета, стараясь удержать в груди рвущееся наружу сердце и размышляя на эти вечные темы бытия, он вдруг неожиданно для себя отчётливо понял, КАК должно действовать. Наконец-то! Никаких сомнений или там, не дай Аллах, угрызений совести. Никакого страха! Так и никак иначе!!!
Председатель совета директоров ООО «Досуг» вытер носовым платком скользкий мрамор лба и звучно ударил ладонью по столу. НИКАКОГО СТРАХА — ничто не может быть страшнее утраты Любы! Не терять ни минуты. Ни секунды! Так и только так!
Он надавил укрытую от посторонних глаз клавишу, шторы на противоположной стене медленно поползли в стороны, открывая взору совершенной красоты портрет молодой женщины.
Аликпер Рустамович широко раскинул руки, жарко охватил виртуальный предмет своего вожделения и, презрев нереальность, стал покрывать темперное изображение возлюбленной сладострастными поцелуями.
_____Анатолий Борисович Трусс какое-то время пребывал в состоянии растерянности. С одной стороны, в том, что перед ним «розыскняк», можно было теперь не сомневаться, и это, как выражался вождь мирового пролетариата, удача архибольшая, можно сказать — грандиозная удача тянула по звездёнке на оба плеча или на худой конец побрякушку на грудь. Надо только ни в коем случае не торопиться — поднять висяки, освежить в памяти забывчивого гражданина его подлинные Ф.И.О., его приговор, поднакопить факты, дать товарищу созреть и только потом рапортовать начальству о героической поимке опасного беглого каторжанина.
С другой стороны, сведения от «Чумакина» нужны были немедленно, на кону человеческая жизнь, а последняя произнесённая этим орангутангом фраза красноречиво свидетельствовала о том, что экземпляр попался матёрый, так просто, с кондачка, как, к примеру, Бальмонта, его взять не удастся.
Задачка со многими неизвестными.
Трусс ходил по кабинету за необъятной спиной посетителя, стараясь ни на мгновение не упускать его из вида.
Часы показывали без пяти три. Мерин, поди, начал уже заикаться от страха за свою рыжую красавицу, а сообщить ему было решительно нечего — воз и ныне там.
Идиотская трель мобильника не на шутку рассердила Анатолия Борисовича.
— Я занят.
Он сел за стол, швырнул в ящик «чумакинский» паспорт, нажал кнопку конвоя. Скомандовал:
— Наручники. В одиночку. Быть за дверью, я вызову.
Когда милиционер вышел, Трусс после короткой паузы негромко заговорил:
— Старик, у меня нет другого выхода: приглашение в качестве подозреваемого я переквалифицирую на обвинение. Посидишь, отдохнёшь, подумаешь. Бить тебя бесполезно — удар ты держишь. Убивать глупо, — ты мне нужен. Я поступлю проще: через пятнадцать минут, — он глянул на часы, — в три двенадцать тебе в жопу вколят снотворное, усыпят как бешеного быка и отрежут яйца. Проснёшься кастратом. А потом всё равно нары за прошлые грехи. Видишь, я с тобой откровенен. Так что выбирай. Повторяю, мне нужна самая малость: телефон или адрес твоего шефа.
Анатолий Борисович был уверен, что обладает отменной реакцией — подтверждений тому было не счесть — и в очередной раз не ошибся, когда кулак величиной с перезревшую тыкву опустился на его голову, он успел-таки подумать: «Как же так?»
Дальше произошло то, что на Петровке называют «матхари». Никто не берётся сказать, откуда взялся этот странный термин: то ли от хари, которая изъясняется исключительно матом, что затрудняет взаимопонимание со следователем, то ли по созвучию с Матой Хари, не больно жалуемой преступным миром по половому признаку, а, может быть, по аналогии с японским «харакири» — самоубийством особо извращённым способом, но нападение подследственного на представителя власти во время допроса считается одним из самых тяжких преступлений и карается беспощадно.
Отечественная история криминалистики не знает ни одного случая, когда бы потерявший над собой контроль и решившийся на подобное безрассудство бедолага не получил наивысший срок наказания, предусмотренный приписываемой статьёй. А чаще статьи таких «смельчаков» переквалифицируются на более тяжкие — например «нападение с целью убийства работника правоохранительных органов» и сомнительное удовольствие двинуть ненавистного ментюгу по физиономии оборачивается внушительным сроком лет эдак на пятнадцать.
Весь уголовный мир как таблицу умножения знает эти негласные установки, и потому «матхари» случается исключительно редко и как любое экзотическое явление притягивает к себе всеобщее внимание и вызывает неподдельный интерес. В доли секунды известие о случившемся непостижимым образом разносится по управлению с самого низа, чуть ли не с первого этажа, с уборщиц и мудака Каждого, до верха — выше некуда — и с этого момента весь многотысячный коллектив серьёзного заведения начинает быть движим одной страстью: как можно скорее узнать мельчайшие подробности произошедшего и, главное, фамилию (а ещё лучше — увидеть воочию) несчастного, которому не далее как назавтра предстоит нешуточная выволочка у большого начальства, а, может быть, и увольнение из уголовки: подобные промахи прощаются сотрудникам (невзирая на регалии) редко и не забываются никогда.
Второй удар пришёлся Анатолию Борисовичу в левый висок, но уже не прямой, а скользящий, съехавший в сторону уха, что, с одной стороны, уберегло его как минимум от сотрясения мозга, но с другой — лишило на время такого важного органа, каким является орган слуха.
И, конечно, если бы не счастливое детство, проведённое вместе с комплексом «Готов к Труду и Обороне» и последующее увлечение физической культурой и спортом (вплоть до сегодняшнего утра), то и третий, может быть, последний, роковой удар не заставил себя ждать и о беспримерных подвигах майора Трусса безутешные товарищи вынуждены были бы говорить в прошедшем времени.
Но!..
Но чёрт действительно оказался не так уж страшен: стоило победителю школьных спартакиад в беге на короткие дистанции, драчуну и храбрецу Труссу включить в дело свою искромётную реакцию, как увеличившийся в размерах от соприкосновения с его головой и без того немалый кулак озверевшего противника пришёлся точно в стену. Удар был настолько силён, что разлетевшаяся в разные стороны штукатурка в образовавшейся воронке обозначила кирпичную кладку, а хруст переламывающихся при этом суставов навеял Анатолию Борисовичу воспоминание о счастливом артековском детстве и незабываемом потрескивании сухих веток разгорающегося прощального пионерского костра.
Оказалось, орангутангу ничто человеческое не чуждо: он утробно взвыл, скорчился от боли и, прежде чем основную ответственность в продолжении побоища перенести с правой, вышедшей из строя руки, на левую, на какое-то мгновение зажмурил глаза.
