Станислав Родионов - Запоздалые истины
Петельников уже хотел его захлопнуть вспотевшими руками, как взгляд споткнулся на одной фамилии... «М. Ефременко». Не тот ли, не спортсмен ли Миша Ефременко, который продал чужой магнитофон и деньги потратил неизвестно куда? Инспектор побежал взглядом по блокнотным столбикам медленнее... «Новая 80 — 13». Где-то подобный адрес он видел. Живет кто-нибудь из знакомых? Остался в памяти от многолетней оперативной работы? Да нет, адрес он видел недавно, вот-вот...
И в памяти инспектора проявилась его кабинетная карта; фиолетовый эллипс на ней, похожий на гроздь винограда «Изабелла». Там был вписан этот адрес в одну из виноградин...
Петельников опустил руки с «дипломатом», позабыв про время и опасность. Найденный адрес и видение карты замкнули какую-то логическую дугу, сцепив и расставив все по своим местам. Избиение парня у мола, охота за Леденцовым-свидетелем, жажда подростков к деньгам, роение их вокруг диско-бара... Теперь можно вести следствие — для этого нужен лишь этот замусоленный блокнот. Вызывай ребят и допрашивай...
Первым и единственным желанием инспектора было спрятать блокнот во внутренний карман своей куртки и уйти с этого дня рождения. Но такой партизанский ход не годился, докажи потом, откуда взят блокнот и кому принадлежит. Да и Сосик мгновенно бы сбежал. Оставался один путь, законный, — изъятие с понятыми.
Инспектор опустил блокнот в чемодан, сомкнул замок, прислушался и вышел в коридор. На цыпочках, балеринной пробежкой, достиг он прихожей и сунул «дипломат» на прежнее место...
Распрямлялся он уже под осторожный шорох открываемой двери. Петельников выхватил из кармана расческу и откинулся перед зеркалом далеко назад, будто бы и перед этим таким же образом развеивал свою шевелюру. В зеркале за его плечами мелованной бумагой белело лицо.
— Прихорашиваешься? — гортанно спросил Сосик.
Не оборачиваясь, инспектор начал чесать шевелюру:
— Деваха тут есть, в кисее...
— Ты — драться — любишь?
— Драки не для мужей.
— А — для — кого — драки?
— Драки для мальчишек.
— Неплохой мысляж. Все уйдут — поговорим. Мужей — я люблю.
Сосик пошел на кухню. Инспектор вскользнул в комнату — в шум, в дым и в свечную полутьму. Лилово-кисейная словно ждала его — стояла распрямившись у двери, что давалось ей с трудом.
— Изобретатель, твоя Катя желает смотреть по телеку балет.
— На льду? — рассеянно спросил инспектор.
— Нет, на полу.
Он искал решения — быстрого, верного, единственного. Петельников пал рядом с Катей и тихо спросил:
— Телефон тут есть?
— Нет.
Задача усложнялась. Сам он выйти и позвонить не мог — это вызвало бы подозрение. Катю не пошлешь, тоже подозрительно, поскольку пришли они вместе. А внезапный уход вдвоем мог бы насторожить и спугнуть Сосика.
Инспектор поднял голову — напротив сидела «школьница» и расплетала косички. Час ее вовлечения настал...
Он подполз к ней и негромко сказал:
— Вика, у меня к вам дело.
— Личное?
— Послушайте меня серьезно. Я — инспектор уголовного розыска.
— Вы принимаете меня вон за ту диско-дуру в кисее?
Петельников повернулся так, чтобы закрыться от всех за своей широкой спиной, и вытащил удостоверение. В прозрачных Викиных глазах ничего не отразилось, кроме мотыльковых огней свечек.
— А какое дело?
— Идите на улицу, позвоните вот по этому телефону и скажите, чтобы сюда немедленно выезжала оперативная группа — мол, Петельников сказал. Поняли?
— А они поедут? — спросила она лениво, будто оперативные группы вызывала ежедневно.
— Поедут. Только придумайте причину для ухода.
— Пойду маме позвоню, — громко объявила Вика, вставая.
Инспектор облегченно вернулся к скучающей Кате. Он сразу успокоился — теперь оставалось ждать. От этого внезапного спокойствия и от выпитого коньяка на него напал дикий жор, поэтому он подтянул к себе доску с рыбными бутербродами. Петельников взял два, сложил их вместе, рыбу на рыбу, и хотел было начать, чревоугодие.
Но на пороге появилась Вика и сделала ему знак выйти. Он отложил двойной- бутерброд...
— Мне нужно вам кое-что сказать, — почти прошептала Вика, показывая на кухню.
Он пошел по коридорчику... Он уже миновал туалет...
Сильный удар в затылок остановил его. Инспектор хотел повернуться с мгновенным выпадом правой руки... Но второй удар — чем-то тупым и вроде бы не очень твердым — пришелся ниже затылка, по шее. Инспектор выстоял, но ему вдруг расхотелось поворачиваться. После третьего удара он упал на колени...
Сознание Петельников не терял — оно лишь затуманилось небывалой ленью и едкой болью. Его куда-то волокли, куда-то положили... С ним что-то делали...
20
Путь ко второму парню лежал мимо райотдела милиции. Беспокойство леденцовской души передалось ногам, и они сами, никого не спрашивая, выскочили из автобуса и понеслись к дежурному — узнать, не поступило ли каких вестей и не было ли вызова в квартиру Дарьи Крикливец... Но дежурный ничего не знал.
Поникший Леденцов вышел из здания милиции, но мысли его бились неугомонно. Отбросив нематериалистические вздохи о душе, он старался укрепиться логикой. Ведь ходил Петельников и в не такие гнезда, бывал и не в таких «малинах», и сиживал в глухих засадах, и брал рецидивистов... Почему же теперь Леденцов волнуется за него? Потому что капитан пошел неизвестно куда: не в «малину», не в засаду, не рецидивиста брать... А может, леденцовское беспокойство подогревается незабытым ударом по голове?
Инспектор соскочил со ступенек райотдела и хотел было припустить к недалекому автобусу, но дорогу перегородил юный богатырь — раза в два шире и выше Леденцова.
— Как мне найти... из уголовного розыска?..
— Фамилия?
— Забыл. Высокий, в замше...
— Черноволосый, плотный, спортивного вида?
— Да, настоящий.
— Петельников.
— Ага, он.
Маленькие глазки богатыря, глубоко запрятанные в массивные кости черепа, блеснули светом.
— А как тебя звать? — полюбопытствовал инспектор.
— Миша Ефременко.
— Ну? Так я к тебе иду!
— А я сам пришел, — улыбнулся Миша Ефременко добродушной улыбкой, которая так идет богатырям.
— Отойдем-ка, — велел Леденцов.
Они сели на скамейку, прижатую к зеленому валу кустарника, который от теплого июня и белесых ночей так рос, что, видимо, хотел перекатиться через панель и захлестнуть проспект.
— Зачем тебе Петельников?
Ефременко ерзнул, отчего металлическая скамейка напружинилась, словно была из прутьев.
— Он велел мне подумать.
— Подумал?
— Пришел же...
— Выкладывай.
— Только ему, Петельникову.
— Его нет.
— Тогда не скажу.
— Я тоже инспектор уголовного розыска.
Миша Ефременко повернулся и откровенно стал разглядывать Леденцова, на котором пиджак висел свободно, словно его тело было собрано из реечек.
— Вы в каком весе?
— Миша, капитан Петельников говорил, что после школы ты хочешь поступить в милицию?
— Хочу.
— А не на мясокомбинат?
— При чем мясо... комбинат?
— Это там бычков взвешивают. А в уголовный розыск принимают не по живому весу, а по интеллекту и по нравственному облику.
Ефременко опять попробовал расплющить железную скамейку. Маленькие глубокие глазки смотрели смятенно. Румянец, сперва лежавший на коже скоплением алых пятнышек, захлестнул щеки, отчего они стали широченными, как бутыль с морсом.
— Только Петельникову скажу, — уперся он уже в обиде.
— Ты сечешь в нашей работе? — доверительно спросил инспектор.
— Секу, — не моргнув глазом признался Миша.
— Капитан Петельников на задании, — оглянувшись на дежурную часть, тихо оповестил Леденцов.
Миша Ефременко задумался на минутку, в которую скамейка от его ерзанья вроде бы чуть передвинулась. Вздохнув, он простодушно признался:
— Скажите Петельникову, что джинсы я продал.
— Зря, дело не в штанах. У капитана их две пары.
— Да?
— С этим к Петельникову и пришел?
— Он спрашивал, зачем мне деньги...
— Так, зачем?
— Придешь с девочкой в диско-бар. Мороженое, коктейль, шампанское... А денег мало. Тогда к Сосику. Он подкинет.
— Сосик-то? — удивился инспектор.
— Только потом отдай вдвойне. Такой у него закон.
— Вдвойне?
— Взял десятку, отдай две.
— А если не отдашь?
— Ха, бить будут. На стенку без лестницы полезешь.
— Бьет Сосик?
— Там и еще один на подхвате есть. Кличка Хап. Как били, инспектор видел; как били, инспектор прочувствовал.
— Сосик там работает?
— Нет, пасется.
— Но ведь деньги можно не вернуть и в бар больше не пойти?
