Екатерина Лесина - Фотограф смерти
Его удивление и на сей раз выглядело искренним.
– Как где? В клинике особого режима. Всеслава сказала, что Тонечке надо особое лечение… Я и согласился.
Дашка сделала ну очень глубокий вдох, чтобы не заорать.
– На что согласились?
– На переезд. Минуту!
Он неловко выполз из-за стола и скрылся в соседней комнатушке, которая проглядывала в пустом проеме. Дверь, снятая с петель, стояла рядом, прикрывая собой узкие длинные ящики. Дашке очень хотелось заглянуть в эти самые ящики, но порыв она сдерживала и для сдерживания держалась за жесткий край клеенки, заменявшей скатерть.
Отсутствовал Петр недолго и вернулся с кучей листов.
– Вот, посмотрите. Посмотрите! Я правду говорю.
Дашка посмотрела. Стандартный договор об оказании медицинских услуг Кривошей Антонине, заключенный между Петром Кривошеем, именуемым в дальнейшем Заказчик, и ОАО «Здоровый дух», именуемым в дальнейшем Исполнитель.
Договор скреплен подписями.
И лишен всякого смысла. Дашка таких договоров десяток способна отпечатать. Или сотню. И печать заказать недолго.
– Вы ее навещали? – спросила она, зная ответ наперед.
Петр мотнул головой и признался:
– Только однажды. Но Всеслава говорила, что я Тонечку в волнение ввожу, а я не хотел, чтобы она волновалась. Знаете, она же хорошая очень. Тихая. Добрая.
Была.
Дашка еще раз внимательно перечитала бумаги, запоминая адрес. Контора, конечно, вымышленная, но вдруг да повезет?
Выбравшись из квартиры, Дашка первым делом позвонила. И звонила вроде как Вась-Васе, а трубку поднял Артем. И Дашка этой странности не удивилась, а рассказала о том, что узнала, точнее о том, чего не узнала.
– Стой, – остановил Артем. – Как ты сказала? Советских Пограничников? Погоди минуту…
Дашка погодила, снизу вверх глядя на затененные окна квартиры, в которой обосновался безобидный человечек, искренне веривший, что все, им совершенное, во благо жены.
– Есть! – сказал Артем. – Ты где сейчас? Я заберу. Нам надо заглянуть на этих Пограничников. Я сейчас буду.
– Хорошо, – ответила Дашка.
Она не сомневалась, что адрес этот – очередная пустышка, но упрямство мешало отступить, и Дашка, сев на скамейку, принялась ждать.
Улица Советских Пограничников начиналась с памятника Дзержинскому, у подножия которого зарождался широкий луч проспекта. Он тянулся и тянулся, пока не упирался в забор. Стандартный серый заводской забор с широким проемом ворот и мертвой проходной.
Завод окружали желто-бурые дома кирпичной кладки. Они пролегли неровной линией, соединенной углами и узкими проходами арок. Прямоугольники окон пялились на внутренний двор. Здесь старый асфальт бугрился, выпуская к солнцу хрупкую зелень. Клумбы зарастали бурьяном, а древний клен, пустивший густую поросль, жался к стене котельной.
– Ты уверен, что это тут? – Дашка спросила шепотом.
– Адрес тот.
Судя по голосу, место Артему не нравилось.
А еще он вел себя странно, упрямо пытаясь дозвониться кому-то, но кому – Дашке не говорил. Просто раз за разом набирал номер, прижимал к уху трубку и слушал гудки.
– Не отходи далеко, ладно? – попросил Артем, сунув телефон в карман, и взял Дашку за руку. Дашка фыркнула, но вырываться не стала: у нее по спине шел пренеприятненький холодок.
Как будто наблюдал кто-то…
Дашка обернулась. Никого. Груда ржавых запчастей. Домишко с обвалившейся крышей. Прицеп без передних колес. Задние вросли в асфальт, став подпоркой для суетливого вьюнка.
Над белыми цветочными венчиками кружили пчелы.
Мирно кружили.
Жужжали.
Но кто-то наблюдал за Дашкой!
– Тема… Тем, ты ничего не чувствуешь? – Дашка старалась улыбаться и смотреть перед собой.
– А должен? – Он в очередной раз набирал номер.
Людочкин?
Слева протянулось длинное строение. Оттуда смотрят. Или нет? Дашка остановилась и медленно повернулась вокруг оси. Здание. И еще одно. И третье, напоминавшее с виду башню. Оттуда удобно наблюдать.
– Ты чего?
Артем тоже принялся головой крутить, но Дашка знала: ничего он не увидит.
– Наверное, мы зря сюда пришли, – сказал Артем, заглядывая в сарай. Голос его, отраженный в пространстве, звучал глухо.
Не зря. Дашка, крутанувшись на пятках, бодро зашагала по дорожке. Мимо двух черешен, на которых чернели ягоды. Мимо неряшливого куста дикой розы. Мимо клумбы с единственной одичавшей лилией, хищный венчик которой приветствовал Дашку покачиванием.
Путь ее лежал к административному зданию – двухэтажной коробке, выделявшейся среди прочих ярко-рыжим цветом. Тот, кто смотрел, прятался в этих стенах, за фанерной дверью и амбарным замком.
– Стой же! – Артем догнал у двери и заслонил. – Ты чего творишь? Я же просил не отходить.
– Нам надо попасть внутрь.
– Попадем.
Он пошел вдоль стены, заглядывая в окна. И пусть стекла отсутствовали, но решетки держались по-прежнему крепко.
А Наблюдатель ждет. Чего? Удачного кадра? Дашке хотелось закричать, раскрыть руки: вот она я, снимай! Стреляй! Сделай хоть что-то!
Она сунула руки в карманы и пошла за Артемом. Тот пристально разглядывал очередной проем, а точнее – решетку, отошедшую с одного угла. Артем вцепился в решетку и, примерившись, дернул. Из стены посыпалась мелкая труха, а стекло – здесь оно было почти целым – задребезжало.
– Сейчас. Погоди, – Артем нашел точку опоры, покачнулся и резко отпрянул назад, почти опрокидываясь на спину. Он повис на решетке, и та поддалась, поползла, вытаскивая шипы-штыри из цемента. Скрипела. Дребезжала. Артем рычал, совсем как собака, но Дашке не было смешно.
– Еще… немного…
Он все-таки не упал, в последний миг выгнулся совершенно неестественным образом, удерживая и себя, и треклятую решетку. Вынул аккуратно, поставил у стены и указал на окно:
– Прошу.
Дашка легко запрыгнула на подоконник.
Светло. За подоконником начинается стол. Его поверхность сохранила лаковое покрытие, на котором олимпийскими кольцами выделялись следы от кружки. Кружка стояла тут же. Высокая, синяя, с трещиной по всей длине.
– Ну что тут? – Артем запрыгнул следом и потеснил Дашку.
– Комната, – ответила она, хотя теперь Артем и сам мог видеть.
Обыкновенный кабинет. Старые шкафы пусты – несколько серых папок не в счет. В углу притаилось эмалированное ведро с серой землей. Из земли торчали сухие охвостья мертвого цветка.
– Дальше надо, – Дашка пошла по грязному полу, на котором смешались отвалившаяся побелка, осколки стекла и камушки. Смесь эта хранила Дашкины следы, и, значит, заблудиться в мертвом доме не выйдет. Вот и замечательно.
– Что ты хочешь здесь найти?
Дашка не знает. Но знает тот, кто следит за Дашкой.
В коридоре темно. Здесь два окна, друг напротив друга, как два выхода из одного тоннеля. Стены серые.
Дальше.
Еще дальше.
И по лестнице вверх.
Второй этаж. Двери. Некоторые выломаны. Но не эта. Дерево свежее. И блестит, как будто только вчера его натерли полиролью. На двери табличка.
ООО «Здоровый дух»
Артем молча указывает Дашке на стену. Сам крадется к двери.
– Стой, – громко говорит Дашка, когда Артемова рука касается ручки. – Отойди.
Ничего личного, но эта дверь – только для нее.
Дашка открывает ее и входит, жмурясь от яркого света.
– Ты ненормальная, как твой Тынин, – шипит на ухо Артем, но его раздражение не важно.
Она пришла туда, где должна была оказаться.
Комната пять на пять метров. Окна. Стены. Обои «Березка». Два стула с красной, «под бархат», обивкой. Лампа с тканевым абажуром. Круглый стол и желтая скатерть с кистями. Мягкие складки касаются пола, почти скрывая картонную коробку.
– Не мешай, – Дашка скинула чужую руку и подошла к столу.
Ковер. Ковра она сразу не заметила, но правильно, что он есть. И неправильно, что на ковре остаются белые Дашкины следы.
– Не подходи, – она подняла руку, обрывая зародившееся Артемово движение. – Присмотри за дверью…
Предлог. И Артем понимает это, но не перечит, отходит к двери и уже оттуда следит за Дашкой. А она вытаскивает коробку. Та доверху полна детскими игрушками, среди которых выделяется серый прямоугольник альбома для снимков.
Эти фотографии для нее, и только для нее.
Артем потребует.
Адам спросит.
Пусть так. Но право первого просмотра за Дашкой. Она открывает альбом, подушечками пальцев считывая неровный рисунок бумаги, гладкую поверхность снимка и шершавую – букв.
«Моя дорогая Тонечка».
Почерк каллиграфический. А вокруг снимка – виньетки, рисованные тушью. Сама фотография обыкновенна: младенец в коконе из пеленок. Пухлые щеки, темные волосики и темные же глаза.
– Что там? – Артем не выдержал-таки.
– Ничего интересного, – врет Дашка, переворачивая страницу.
Снова ребенок. Года полтора.
Три.
Пять.
Семь. И следующая страница выдрана. В ней Дашке видится пустота, которая неправильна и невозможна, и потому Дашка надолго задумывается над несуществующей фотографией. Дашка гладит мягкую линию разрыва, разглаживая бумажное волокно: пусть подскажет, что здесь было?
