Джон Харт - Король лжи
– Это не относится к делу. Имеет значение только то, что вы знали условия завещания.
Вступление в спор со мной – ее первая реальная ошибка. Она открыла дверь, дала мне лицензию на то, чтобы строить версии, и теперь пришла моя очередь наклониться вперед. Следующие мои слова касались расшифровки стенограммы; я говорил понятно.
– Вы приобрели копию завещания у Кларенса Хэмбли. До этого вы искали завещание в моем доме. Вот уже один известный нам человек, у которого есть копии, – это вы. Я могу также предполагать, что вы дали копию окружному прокурору. Итак, уже двое. Кларенс Хэмбли, владеющий оригиналом, тоже мог сделать копию. В итоге мы имеем трех людей с копиями завещания, которые побывали в моем доме в течение прошедших нескольких дней. – Я вел подсчет, загибая пальцы. – Хэмбли был на опознании тела Эзры в ночь, когда его обнаружили. Окружной прокурор заезжал на днях поговорить с моей женой. Он приезжал специально, чтобы побеседовать с ней дома. Не где-нибудь еще, а дома. И вы были там во время обыска. Любой из Вас троих мог подбросить копию завещания.
– Вы ставите под сомнение мою честность? – возмутилась Миллз. – Или честность окружного прокурора? – Я видел, как к ее щекам прихлынула кровь. Мои слова поразили цель. Она рассердилась.
– А вы бросаете вызов моей честности. Не так ли? Все три человека, у кого были копии завещания, побывали в моем доме за прошедшие несколько дней. Трудная проблема для вас, детектив Миллз. Люди любят предположение о сговоре. И не будем забывать о персонале офиса Хэмбли. У него пятнадцать служащих плюс пять адвокатов. Любой из них мог снять копию с документа. Вы их проверили? Держу пари, что за сотню долларов можно купить копию завещания мертвеца, если найти нужного человека. Какой в этом вред, правильно? За прошедшие полтора года у нас с Барбарой в доме побывало бесчисленное множество людей. Один из них мог купить копию завещания и подбросить ее, нам. Все очень просто. Вы должны проверить их также.
Миллз разъярилась, как я того и хотел. Когда она заговорила, ее голос повысился.
– Вы можете закручивать, как хотите, но никакое жюри не клюнет на это. Жюри доверяют полицейским, доверяют окружному прокурору. Завещание находилось в вашем доме. Вы знали о пятнадцати миллионах.
– Я не спешил бы оскорблять жюри графства. Они гораздо серьезнее, чем вы думаете, и могут преподнести вам сюрприз.
Миллз чувствовала, что теряет контроль надо мной, по тому, как я улыбнулся. Я был спокоен. Она нет. Она назвала жюри глупым. Я выдал им искренний комплимент. Все записывалось на магнитофон.
– Эта часть допроса закончена, – сказала Миллз. В ее глазах горела настоящая ненависть.
Я не собирался позволить закончить. Еще нет. Мне хотелось записать еще одну версию.
– Кроме того, существует человек, который пролез в офис Эзры, – произнес я. – Тот, кто пытался убить меня стулом. Интересно, что он там делал? Возможно, выкрал копию завещания?
– Этого достаточно. – Миллз снова поднялась на ноги, вцепившись руками в край стола. Стало ясно: мне не получить от нее ничего больше.
Поэтому я сказал единственную вещь, оставленную напоследок:
– Очень хорошо. Я настаиваю на своем праве молчать. На этом мой допрос закончен.
Миллз переполняли эмоции, ее лицо налилось кровью. Она уже чувствовала вкус победы и торжествовала, а я остановил ее, проделав брешь в ее теории. Разумеется, я знал, что этого недостаточно, но зато теперь она выглядела не такой уверенной. Она не учла до конца значения завещания, являющегося копией. Оригинал имел бы гораздо больший вес. Она получила то, что хотела. Мои слова записаны. Я никогда не видел завещания, хотя оно было найдено в моем доме.
И пятнадцать миллионов долларов могут поколебать большую часть членов жюри.
И все же, когда Миллз стремительно вышла и оставила меня наедине с этими мыслями, мне необходимо было решить еще два важных вопроса. Почему отец хотел вычеркнуть меня из завещания и почему Хэмбли не сказал мне об этом?
Я потер руками лицо, которое как будто принадлежало другому человеку. Щетина, глубокие морщины; я прикрыл ладонями влажные глаза и открыл их, когда услышал приближение детектива Маленькая Голова. Он поставил на стол телефон.
– Один звонок по телефону, адвокат.
– Как насчет того, чтобы мне остаться одному?
– Ни единого шанса, – бросил он и отошел, чтобы прислониться к стене.
Я смотрел на телефон и вспоминал лицо Ванессы, когда она убегала от Барбары. У меня было право на один звонок по телефону, поэтому я перебрал в уме всех известных мне адвокатов, затем набрал единственный номер, который вообще имел смысл. Я слышал звонки телефона на ферме Оголен и сжал трубку так сильно, что заболела рука. Беспокоился ли я о своем алиби? Возможно, но больше всего мне хотелось, чтобы она знала: я не отказался от нее. «Пожалуйста, – умолял я тихо. – Пожалуйста, подними трубку!» Но она не сделала этого, только ее безразличный голос попросил оставить сообщение. Но что я мог сообщить? Поэтому я положил трубку на рычаг, отметив вскользь любопытный взгляд детектива и тот факт, что далеко отсюда бесчувственный механизм зафиксировал мое мучительное дыхание.
Глава 25
В моем представлении тюремные камеры всегда были холодными, но камера, куда меня поместили, оказалась горя чей. Это было первое, что я заметил, и еще ее размер: узкая и низкая, восемь на шесть, с маленьким окном, где всегда как я считал, должны быть решетки. Но в этом окне была проволока. Я обнаружил это, когда прижался лицом к стеклу, пытаясь разглядеть, куда меня определила Миллз. Я не видел ее, после того как она выскочила из комнаты, но она не оставляла меня одного на долгое время. Детектив Маленькая Голова и двое офицеров в форме снова надели на меня наручники и провели через набитые людьми коридоры к тяжелой стальной двери, которая вела в гараж отделения полиции. Затем в полицейской машине меня доставили в тюрьму графства, где я подвергся обработке.
Эта процедура была хуже, чем я мог себе представить. Они забрали мое имя, мою одежду и с помощью фонарика и резиновых перчаток обследовали каждый кусочек моего тела. Детектив Маленькая Голова наблюдал и курил, когда полицейские растягивали мне щеки.
В конце концов кто-то бросил мне оранжевый комбинезон, и я быстро надел его, стыдясь своего усердия. Штаны оказались слишком короткими, ширинка висела чуть ли не до колен. Мои пятки выходили за край задников сандалий. Детектив Маленькая Голова улыбнулся и проговорил: «Спите хорошо, адвокат». Потом он ушел, и я остался один с охранниками, которые вели себя так, словно никогда не видели меня прежде, хотя в последние десять лет мы встречались по меньшей мере два-три раза в неделю.
Я стоял там еще минут десять, пока охранник постарше заканчивал оформлять документы. Более молодой откровенно игнорировал меня. Никто больше не вошел и никто не вышел. Десять минут, нас трое, и ни одного произнесенного слова. Ручка скрежетала по листу бумаги, заполняя три экземпляра. Мясистая рука охранника оставила влажное пятно на столе. Даже макушка его головы выглядела скучной. Мне хотелось сесть, но на стульях были толстые кожаные ремни с пятнами пота и крови, и я отошел подальше.
– Собираешься куда-то? – с кривой ухмылкой спросил охранник постарше. Я покачал головой. – Расслабьтесь, адвокат. Время – это то, чего у вас в избытке. – Зачтем он снова вернулся к своей работе, а молодой сидел на краю стола и чистил ногти.
Я рассматривал стены и пол, стараясь не смотреть на дверь, ведущую в комнаты для собеседования, через которую проходил тысячу раз. На сей раз они повели меня через другую дверь, в общее отделение, и пока я стоял там, то почувствовал правоту охранника. Время было единственной вещью, которая у меня оставалась, и в этом заключалась действительность. Я находился в тюрьме, был обвиняемым, на себе ощутил, что такое, когда «страх потеет». Комната деформировалась, у меня засосало под ложечкой, и я с трудом поборол внезапно нахлынувшую тошноту.
Я был в тюрьме. Мне предстояло идти на судебный процесс.
Наконец старший охранник закончил оформлять документы и поднял взгляд. Его глаза неожиданно заморгали, и я понял, что он узнал меня, но не подал виду. Все это он уже наблюдал прежде. Слишком много раз.
– Четвертый отсек, – сказал он, указывая молодому охраннику, куда тот должен меня отвести.
Я последовал за охранником в мир, где ничто не воспринималось как реальность. У меня забрали часы, но я чувствовал, что уже поздно.
Я потерял счет поворотам, впуская в свое сознание только звуки и запахи: начищенные ботинки охранника скрипели на бетонном полу, шлепали изношенные сандалии, скрежетал металл. Звуки отдаленного спора резко оборвались. Пахло антисептическими средствами, рвотными массами и скученностью.
Мы передвигались в глубь данного учреждения, спустились на лифте, прошли еще один коридор, отдаляясь от последнего намека на свежий воздух. Я шел за спиной охранника, и он вел меня все дальше. Однажды он глянул на меня и что-то спросил, но мне нечего было ответить; мои мысли истекали кровью, разрушенные. Уклоняясь от тупиковых углов и темных углублений, я слышал запах своего страха и завидовал высокомерию охранника. В той длинной прогулке он был богом, и я боялся, как бы он не оставил меня одного в этом месте.
