Андрей Воронин - Без единого выстрела
Ему все-таки удалось унести ноги до того, как прибыл вызванный неугомонным пенсионером Курьяновым милицейский наряд, и более или менее удачно сдать Ляпу в травматологию, сказав, что тот свалился с лестницы. Только после этого он позвонил Канашу, стараясь не обращать внимания на настойчивую мысль о том, что настоящие неприятности только начинаются.
Глава 15
— Юрий Валерьевич, — негромко, но с нажимом произнес Канаш, — вы уверены, что у вас нет никаких срочных дел за границей?
Они сидели на просторной веранде рогозинской дачи — той самой, на которой когда-то состоялась достопамятная вечеринка. Дача была старая и по сравнению с хоромами партнеров и конкурентов Рогозина смотрелась довольно скромно, но хозяина она устраивала. В ней было какое-то сентиментальное очарование, отдающее ароматом бабушкиного сундука, и Рогозин часто говорил, что не променяет эту дачу даже на президентский дворец в Крыму. Канаш понятия не имел, насколько эти его утверждения соответствовали действительности, но дача нравилась и ему.
— Ты хочешь сказать, что все настолько плохо? — спросил Рогозин, вертя в руках большое, с кулак взрослого мужчины, антоновское яблоко.
— Ну, может быть, и не настолько, — ответил Канаш, — но ситуация достаточно напряженная.
Рогозин поднес яблоко к лицу и с силой втянул его терпкий аромат. Глаза его мечтательно прикрылись, и Канаш заметил, какие отяжелевшие, словно после бессонной ночи, у него веки.
— Ситуация всегда напряженная, — сказал Рогозин. — И потом, не могу же я улепетывать за бугор всякий раз, когда какая-нибудь хромая сволочь захочет перерезать мне глотку. Не понимаю, Валентин Валерьянович, что мешает тебе нейтрализовать этого мерзавца?
— Дело уже не только и не столько в нем, — подавив вздох, сказал Канаш. — Дело в брате Свешниковой.
Рогозин открыл глаза и посмотрел на него поверх антоновки.
— А что, он в придачу ко всему оказался еще и суперменом? Кто он, этот твой программист — робот-убийца, ниндзя, оборотень, которого не берут пули? В чем дело, Канаш?
— Дело в том, что смерть этого мальчишки в нынешней ситуации ничего не изменит. Единственное, что она вам даст — это его отсутствие в суде…
— В суде?
— Да, Юрий Валерьевич, в суде. Не понимаю, почему эти псы из прокуратуры до сих пор не вернулись. Дело в том, что человек, о котором мы с вами говорим, проник в электронное хранилище информации ГРУ, добыл там компромат на одного из сотрудников «Кентавра» и попытался пустить его в дело по собственному усмотрению. Сегодня днем на его квартире побывали двое неизвестных, судя по всему — офицеры ГРУ. По крайней мере, один из них называл другого полковником, и моих людей они отделали весьма профессионально. Они искали извлеченную из компьютера ГРУ информацию.
— Нашли? — спросил Рогозин.
Глаза его снова были закрыты, лицо казалось абсолютно бесстрастным и бледным, как у восковой куклы. Канаш удивился самообладанию Рогозина. Он-то ожидал безобразного скандала, гроханья кулаком по столу, обещаний сгноить и скрутить в бараний рог, бессвязных обвинений и угроз, а вместо этого получался спокойный и даже деловой разговор.
— Не нашли, — ответил Канаш. — И не найдут. Но они знают, где искать, и мне это активно не нравится. ГРУ — это не «Кентавр», это противник посолиднее. То есть что это я говорю? ГРУ — это не противник, а что-то вроде природного катаклизма. Не станете же вы называть противником извержение вулкана… Захотят раздавить — раздавят.
— Милая перспектива, — сказал Рогозин. Не открывая глаз, словно ему было невмоготу смотреть по сторонам, он положил свое яблоко на перила веранды и вынул из пачки сигарету. — Ну хорошо, будем считать, что ты уже напугал меня до полусмерти. А что ты, как начальник службы безопасности, можешь предложить в данной ситуации? Или весь этот треп был просто прелюдией к заявлению об уходе в отставку?
Канаш криво усмехнулся, подумав, что в его теперешнем положении возможен только один способ ухода в отставку — ногами вперед.
— Я уже предложил, — сказал он. — Поезжайте за границу.
— На какой срок? На неделю, на месяц? Или на год?
А может быть, навсегда? Ты же грамотный мужик, Канаш. Неужели ты не понимаешь, что это равносильно финансовой, деловой или политической смерти?
— Но не физической же, — заметил Канаш.
— Не говори чепухи. От этой хромой обезьяны Баландина ты меня как-нибудь защитишь, а если ты имеешь в виду ГРУ, то от них и за границей не спрячешься. И потом, от ГРУ надо прятаться вовсе не мне, а как раз-таки тебе. Нет, Валентин Валерьянович, это не выход. Это для травоядных, которые во всех опасных ситуациях могут рассчитывать только на быстроту своих ног и собственную выносливость. А мы с тобой…
— Да, — довольно непочтительно перебил его Канаш, — конечно. Мы с вами хищники, победители и так далее, и тому подобное. Только это все поэзия, а спецназ ГРУ — проза, причем выдержанная в духе строгого реализма. Они нас с вами сначала шлепнут, а уж потом, может быть, вскроют, чтобы разобраться, чем мы питались: травой или мясом.
— Сгущаешь краски, — сказал Рогозин. — Если дела обстоят именно таким образом, то мы с тобой давно уже должны были остыть. Мне кажется, эти твои рассуждения относятся к категории «что будет, если…» Я угадал?
— В какой-то степени. — Канаш медленно, задумчиво кивнул. — У меня сложилось впечатление, что ГРУ заинтересовано в том, чтобы замять это дело без лишнего шума. Они действуют очень осторожно и явно неофициально возможно, потому, что на руках у них одни догадки и ни одной улики. Какое-то время у нас еще есть, и если не сидеть сложа руки, из этой трясины можно выбраться. И потом, мир полон случайностей. Если на минутку представить, что все, кто замешан в этой истории, тем или иным способом уйдут со сцены…
Он замолчал, выжидательно уставившись на Рогозина.
— Что ты пялишься на меня, как Кашпировский? — грубо проворчал Рогозин. — Чего ты от меня ждешь?
Эту кашу заварил твой человек, ты и разбирайся. И потом, это твоя работа.
— Не уверен, — медленно проговорил Канаш. — Уж очень ответственное решение… Мне бы очень не хотелось принимать его в одиночку. Кроме того, последствия этого решения непременно повлияют на вашу судьбу гораздо сильнее, чем на мою.
— Почему это? — сварливым тоном поинтересовался Рогозин.
— Да просто потому, что я обучен не только нападать, но и убегать, и прятаться. Я умею это делать вполне профессионально. А вы, Юрий Валерьевич? В жизни бывают положения, в которых деньги практически ничего не решают, и нам с вами сейчас до такого положения осталось полшага, максимум шаг. Так что с этой минуты я и пальцем не шевельну, не заручившись вашим прямым приказом.
Рогозин поморщился.
— А диктофончик у тебя есть? — спросил он.
— К черту диктофончик, — ответил Канаш. — Когда все это закончится, у нас с вами будет сколько угодно времени, чтобы разобраться, кто из нас накопил больше компромата и чье досье толще. Извержение еще не началось, но я уже вижу дымок над кратером, так что диктофончики пока что не нужны.
Рогозин скривился, как будто хлебнул уксуса.
— Поэт! — воскликнул он. — Врешь ведь все… Врешь и не краснеешь, потому что вместо морды у тебя кагебешная задница.
— Не спорю, — бесстрастно сказал Канаш. — Так что вы решили?
Рогозин обмяк, тяжело откинувшись на спинку кресла.
— А что я могу решить? — безнадежно спросил он. — Действуй, Валик. Только, ради бога, поскорее.
— Собственно, я уже начал, — сказал Канаш, легко поднимаясь на ноги.
Солнце уже скрылось за лесом, и небо над почерневшмми верхушками сосен постепенно наливалось темной густой синевой, как вода, в которой замочили новенькие, ни разу не стиранные джинсы. Идя через темный сад по усыпанной хрустящим гравием дорожке, Канаш заметил парочку летучих мышей, которые исполняли в вечернем воздухе свой хаотичный танец, похожий на беспорядочную пляску подхваченных порывом ветра клочков грязной оберточной бумаги. Где-то протяжно крикнула ночная птица. У калитки Канаш обернулся и увидел освещенную мягким электрическим светом просторную веранду и неподвижно сидевшую в продавленном кресле фигуру Рогозина.
— Смотрите в оба, ребята, — негромко сказал он в пространство.
— Есть, — ответили ему из росших справа от калитки кустов сирени.
Садясь за руль своего джипа, он подумал, что его жизнь заметно упростилась бы со смертью Рогозина. Конечно, найти такую хорошую работу в наше время не так-то просто, но с другой стороны, всех денег все равно не заработаешь. Рано или поздно придется остановиться, и лучше сделать это самому, не дожидаясь, когда тебя остановит кто-то другой.
Запуская двигатель, Канаш упрямо мотнул головой. Такие мысли служили признаком слабости, а слабость была для него непозволительной роскошью особенно теперь, когда на горизонте появился серьезный противник. Это дело было не из тех, которые можно бросить на полпути, и Канаш знал, что не остановится, пока не узнает, каким будет конец. Кроме того, здесь замешан и его личный счет к Чеку и Баландину — особенно к Чеку! А Валентин Валерьянович Канаш привык аккуратно платить по счетам.
