Инна Бачинская - Два путника в ночи
В один прекрасный день конца августа двое неторопливо шли по улице, рассматривая номера домов. Один из них был полковник Кузнецов Леонид Максимович, а другой, держащийся за его руку, – мальчик лет четырех, крупный, светловолосый, в синей курточке и новых белых кроссовках.
– Ну вот, Федор, – сказал Кузнецов, – мы у цели нашего путешествия.
– Путешествия? – повторил звонко мальчик.
– Да, путешествия. Это значит, что мы пришли.
Он отворил калитку и пропустил мальчика вперед. Тот сделал несколько шагов по вымощенной плиткой дорожке и остановился, оглядываясь на Кузнецова.
– Смелее, Федор! Здесь живут хорошие люди, – подбодрил Кузнецов.
Навстречу гостям вышел большой кот тигровой масти. Остановился перед ними, задрал хвост и мяукнул басом.
– Кошка! – сказал Федор и показал на кота пальцем.
– По-моему, это кот, – отвечал Кузнецов. – Я вообще-то не очень разбираюсь в этих вещах. Может, и кошка. Хотя, судя по… лицу, скорее все-таки кот. Эй, – закричал он, – есть кто дома?
Никто не отозвался на зов, и мужчина с мальчиком пошли по дорожке дальше, завернули за угол дома и оказались у входной двери. Кот следовал за ними. Перед домом, как раз напротив крыльца, стоял старый сарай, приспособленный под мастерскую. Двое мужчин копались в моторе старого низкого автомобиля с широкими крыльями и большими, как фонари, фарами. Кузнецов и Федор подошли ближе. Один из мужчин, помоложе, заметил их, разогнулся и что-то сказал другому. Тот взглянул, сказал обрадованно:
– Леонид Максимович, какими судьбами? Вот так сюрприз! А мы тут доводим до ума этот музейный экспонат, – он махнул рукой на автомобиль. – Купил за бесценок четыре года назад, и все руки не доходят. Довоенная модель, «Мерседес-Бенц», мечта всякого коллекционера. Сиденья – настоящая кожа, и мотор еще побегает. Не машина – игрушка. Лучше новой будет. А кто это с вами? Внучок?
– Здравствуйте, Владимир Михайлович. Дима, привет! – отвечал Кузнецов. – А это Федор, мой крестник. Шли мимо и решили навестить хороших людей. Да, Федор?
– Да! – Мальчик, прячась за Кузнецова, рассматривал незнакомых мужчин.
– Здравствуй, Федор, – Фоменко вытер руку тряпкой и протянул мальчику. Федор осторожно вложил маленькую, пухлую, исцарапанную ладошку в руку мужчины.
– Там у вас большая кошка! – сказал он.
– Это кот Шарик!
Федор громко расхохотался.
– Шарики бывают собаки, а не кошки!
Взрослые с улыбкой смотрели на мальчика.
– Что же мы стоим? – спохватился Фоменко. – Пошли, сейчас обедать будем. А то мы совсем заработались.
– Да как-то неудобно, – сказал Кузнецов весело, без особого смущения. – Свалились, как снег на голову. С нас, непрошеных, и чая хватит. Правда, Федор?
– Правда! – подтвердил мальчик, переводя взгляд с одного мужского лица на другое.
– Хороший пацан, – сказал Фоменко. – А картошки жареной хочешь? – Он присел на корточки перед Федором.
– Хочу!
– Аппетит у нас отменный, – сказал Кузнецов. – Настоящий мужской аппетит. Пошли, Федор! – Он протянул руку, мальчик в ответ протянул свою, и они все вместе отправились в дом.
Гость и хозяин сидели за столом. Дима хлопотал по хозяйству, приносил и уносил тарелки. Кузнецов исподтишка наблюдал за ним.
– Отец, – говорил Дима, – какие чашки взять? Отец, – говорил он через минуту, – а где заварка?
Мужчины разговаривали. Федор сидел на полу, смотрел по телевизору мультик и громко смеялся. На тарелочке перед ним лежало печенье.
– Славный мужичок, – сказал Фоменко.
– Нравится? – спросил Кузнецов. – Вообще-то, Владимир Михайлович, я пришел к вам по делу. – Он отпил из своей чашки. – Наш мальчик – сирота, а я, в какой-то мере, отвечаю за него. Опекун. Неофициально, так сказать. За ним присматривала одна старушка, но она стала совсем плохая, все время болеет. Да и не компания она ему. Мальчику нужна мужская рука. Вот я и забрал Федора.
Мальчик, услышав свое имя, оглянулся на мужчин и улыбнулся.
– Он отличный парень, самостоятельный, серьезный. У него никого нет, и вот я подумал… А что, если… – Он замолчал, собираясь с духом. – Владимир Михайлович, и ты, Дима… хотите взять его к себе?
* * *…Прошел почти год после описываемых событий. Зима была долгая, снежная и холодная. Казалось, весна никогда не наступит. Но закончился февраль, и пришел март. С ярким солнцем и ветрами. Запахло талым снегом и мокрой землей. По небу понеслись белые облака. Зачирикали воробьи, радуясь теплу. Старушки на всех городских углах продавали подснежники и мимозу.
Было воскресенье – спокойный, теплый и дождливый день. Дождь шел – скорее туман, чем дождь. Небо исчезло, а вместо него наверху ворочалось что-то низкое, неопределенно-серое, разбухшее от влаги.
Коломиец положил цветы на могилу жены – парниковые, сладко и пряно пахнущие нарциссы. Было сумеречно из-за дождя, памятники и деревья сливались и были неразличимы уже в десятке шагов. Он постоял немного, пытаясь вызвать в памяти лицо жены. Вспомнил, как они спускались по реке на байдарках, как ночевали в палатке. Как лежали, прижавшись друг к другу, слушая дождь, барабанящий в брезент палатки. Правда, то был другой дождь. То был скорый летний радостный дождь…
Он помнил запах волос Лизы, а вот лица вспомнить не мог. Голос, чистый, чуть надтреснутый… Лиза прекрасно пела…
Коломиец вздохнул и подумал, что Верочка давно не звонила и не приезжала. У нее своя жизнь, своя компания. В ее возрасте родители не нужны.
«Если бы Лиза была жива, – подумал он, – Верочка приезжала бы чаще».
Дочь позвонила в его день рождения, полтора месяца назад, поздравила. Была радостная, возбужденная. Кричала: «Папка, я тебя люблю!»
Он вышел за ограду могилы, затворил за собой чугунную литую калитку и неторопливо пошел по аллее к выходу.
Вдруг он услышал негромкий женский смех и остановился, удивленный. Смех здесь звучал странно. Осторожно ступая, он подошел к живой изгороди из невысоких деревьев туи, заглянул за них. Увидел женщину, сидящую на низкой лавочке. Она разговаривала с кем-то, кого он не видел. Коломиец, ругая себя за любопытство, придвинулся ближе, но никого рядом с женщиной не увидел. Она была одна.
– Ты представляешь, – заговорила она снова, и морозец пробежал по его плечам, – пришла почти вся наша группа. Зоня постарался, достал адреса, разослал приглашения. Мы собрались в центре, около главпочтамта, а потом уже все вместе поехали к Зоне. У него, оказывается, шикарная вилла в Усовичах. Он встречал нас, такой важный, солидный. Пришли почти все. И Светка, и молодожены, и Шанины. Кирилл Семенович пришел один – Иза уже полгода гостит у приятельницы во Франции и возвращаться, кажется, не собирается. Он был очень любезен, поцеловал мне руку, представляешь? – Женщина рассмеялась. – Заглянул на минутку сын Зони – бизнесмен. Такой же маленький, как и Зоня, но очень важный и деловой. И остался с нами до конца. У них завод алкогольных напитков – алкаш, как называет его Зоня.
В одной из комнат – а на вилле их восемь – устроен музей собственной продукции. Одной водки четыре вида, еще ликеры и наливки по бабкиным рецептам. Мне понравилась водка «Хан Гирей» в плоской маленькой фляге. Очень удобно класть в карман. «В честь предка», – объяснил Зоня. Их фамилия – «Гирик», уверяет Зоня, происходит от «самого Гирея».
Олег Гирик не отходил от меня весь вечер, все рассказывал, как страшно занят, на личную жизнь совсем не хватает времени. Так что, стоит мне захотеть…
Она снова засмеялась, потом закрыла лицо руками и заплакала.
Коломиец стоял, прячась за туями, испытывая неловкость за то, что подслушивает, но не смог заставить себя уйти. Он вспомнил эту женщину. Тогда, почти год назад, он привез ее к подружке и даже не успел хорошенько рассмотреть. Ему было не до того. Потом позвонил Иван, и он ушел. Иногда он думал, что надо бы зайти к Людмиле, узнать, как и что, да так и не собрался. Он рассматривал женщину, удивляясь тому, что узнал ее. Сейчас она выглядела совсем по-другому. Черная одежда, непокрытая голова, влажные от дождя волосы. Когда она заплакала и закрыла лицо ладонями, ему захотелось подойти к ней и сказать… что-нибудь… погладить по голове…
– Все вспоминали Индию, – продолжала она, вытирая слезы, – и тебя вспоминали, как ты читал индийскую книжку и краснел. Помнишь? Светка лезла с вопросами о любви, а потом Людмила рыдала у меня на груди… о своем Леньке. Мне было жалко ее и смешно, когда я представила себе Леньку, пьяненького, рвущего струны гитары, хрипящего «Чаттануга-чучу!»
И луна была такая громадная и висела так низко, что до нее можно было дотянуться рукой. И я сказала Людмиле, что луна эта видела индийских богов, любящих друг друга… И я сказала, луна, пошли мне большую любовь, на всю жизнь, до самой смерти! Я совсем не думала о тебе, я вообще ни о ком не думала. Мне было радостно, и казалось, что впереди только хорошее. Теперь, когда я вспоминаю тот вечер, я думаю, что это был заговор… Да, да, не смейся, самый настоящий заговор против меня. Против нас. Заговор желтой луны и бога из индийской книжки. А когда Людмила спросила, кто он, я ответила… что ты! Твое имя пришло мне в голову вдруг, внезапно. Я совсем о тебе не думала… честное слово!
