Анна и Сергей Литвиновы - Ревность волхвов
Тут я вспомнил: еще со времен дуэли на приборной панели «Лендровера», который я преследовал, валяется рация. Может, мне удастся наладить с беглянками контакт? Я вытащил из бардачка свою рацию и нажал кнопку вызова.
– Женя, Настя, пожалуйста, остановитесь! – воззвал я в микрофон.
Женщины не отвечали.
– Остановитесь, я прошу вас!
Навстречу нам пролетел, выскочив из-за слепого поворота, джип с российскими номерами. Он едва не впилился лоб в лоб в «Лендровер» и пронесся мимо меня с диким гудением. Водительница – кто там из них был на водительском кресле? – видимо, испугавшись, дернула руль. Машина потеряла управление и несколько десятков метров прошла юзом, соскальзывая все ближе к столбикам ограждения. Я сбавил ход и только молился про себя, чтобы они не свалились в пропасть. Мои молитвы были услышаны: внедорожник остановился не более чем в метре от бездны.
– Стойте! – снова выкрикнул я в рацию. – Девочки, выйдите, пожалуйста, из машины!
И снова мне никто не ответил.
Я продолжал взывать к ним:
– Прием! Прием! Ответьте мне! Пожалуйста, ответьте!
Я уже открыл дверцу и собрался выпрыгнуть из машины – непонятно, правда, зачем, – как преступницы стали сдавать назад. Видимо, они хотели, невзирая ни на что, продолжить бегство. Я захлопнул водительскую дверь и подал вперед. Я успел заблокировать их автомобиль, поставив свою «Хонду» ровно позади них. Тяжелый «Лендровер», двигаясь задним ходом, наверное, мог просто смести мою легковушку с дороги – но они вдруг остановились. И рация ожила.
– Ваня, это ты? – проговорила она голосом Жени.
– Да, это я. Прием.
– А знаешь ли ты, Ванечка, что даже среди ничтожных мужиков – ты полный и абсолютный ноль? – продолжила она. – В тебе нет ничего: ни ума, ни силы, ни интеллекта. Ты тугодум и подстилка под любую умную женщину. Тебя используют, а ты радуешься – как и все мужчины, впрочем.
Где-то далеко, у подножия горы, раздался вой полицейских сирен. С каждой секундой сирены приближались.
– Хорошо, пожалуйста, я согласен, – торопливо проговорил я в рацию, – пусть я сволочь, ноль, подстилка, только выходите, ради бога, из машины. Не делайте глупостей!
– Разумеется, на меня ты не произвел никакого впечатления, – прохрипел в ответ эфир голосом Жени. – А вот ты – ты, я думаю, будешь долго вспоминать меня. Прощай!
Я выскочил из «Хонды» – но что я мог сделать? Что?
«Лендровер» дернулся вперед. Разогнался на оставленном ему маленьком пятачке – и… колеса его зависли над пустотой… Еще секунда – и тяжелый джип сорвался в пропасть.
На этот раз, в отличие от нашей с Петей дуэли, погода и видимость были прекрасными. Часы показывали три, было еще довольно светло. И я мог хорошо видеть, как внедорожник летит вниз – величаво, медленно и даже красиво, если не думать о людях, заключенных в жестяную коробку… Он пролетел вниз, наверно, метров пятьдесят… Перелетел не замерзшую реку… Врезался капотом в скалы… Сначала я видел, как беззвучно сминается капот… Потом моих ушей достиг страшный удар… Раздался ужасающий хруст ломающегося железа… Внедорожник перевернулся на крышу, она промялась… А после он – покатился, покатился, покатится, кувыркаясь, переворачиваясь, все ниже по заснеженному склону, ударяясь о валуны, сшибая коротконогие ели, и где-то там, далеко внизу, вдруг увяз в снегах, закончив свой полет. А через секунду вдруг расцвел ослепительным красно-белым пламенем… И до меня донесся грохот взрыва…
Я стоял на краю обрыва, схватившись за голову, и не мог ни поверить в случившееся, ни до конца осознать его…
Рядом остановилась полицейская машина. Затем – вторая. Потом подъехал «Форд», и оттуда вылезли невозмутимый Кууттанен и Кирилл Боков…
…В ту ночь я напился. Мне не хотелось видеть никого – никого из наших. Я отправился в ту самую дискотеку «Хуло Поро» – «Бешеный олень», – где когда-то, давным-давно, мы были с Лесей – в ту самую ночь, когда я неожиданно переспал с Женькой.
Я сидел за столиком один и накачивался текилой. Кактусы расцветали в моей крови. Заунывные финские мелодии были как раз под стать моему настроению.
Мне было ужасно жаль погибших. И Женю, и Настю. Они обе были очень красивыми, и одну из них я почти любил. И был с ней близок. Наплевать, что она использовала меня. Наплевать, что перед смертью она не нашла ничего лучше, чем оскорбить меня. Все равно: в ту ночь мне было с ней хорошо. Она была опытной, умелой и заботливой. И плевать, что сама она при этом, наверно, ничего не чувствовала. А может, все-таки чувствовала?
Ах, бабы, бабы, глупые вы бабы!.. Вы решили перехитрить всех. Ваш дьявольский план почти удался. Вы предусмотрели все – да не все.
Странно, но мне не было жаль Вадима. Невинную, казалось бы, жертву. А вот Настю и Женю, безжалостных убийц, я жалел. Вы, девочки, прокололись. И за это поплатились. Погибли. И по моей, в том числе, вине. Зачем я гнал их по этой снежной дороге? Что меня вело? Дурацкий инстинкт охотника? Безумная логика погони? Почему я не дал им уйти? Пусть их арестовали бы финские полицаи, зато они были бы живы, сидели б сейчас по теплым камерам и писали показания… Ах, дурак я, дурак…
А когда я накачался до такой степени, что полутемное помещение дискотеки плыло перед моими глазами, меня внезапно осенило. Догадка шипом кактуса уколола изнутри мой мозг. Боже, неужели я был так наивен? И они, погибшие женщины, – тоже?
Я должен был проверить свое озарение. Но нет, не прямо сейчас. Сейчас я слишком пьян. А мне надо подготовиться. Такие вопросы не задают с кондачка. И такие дела не решают с бухты-барахты. Завтра. Я подумаю об этом завтра.
11 января
И вот наступило завтра, и послезавтра… Моя пьяная догадка не забылась. Она переросла в уверенность. Но все равно доказательств у меня не было. Мне нужно проверить свою гипотезу. Обязательно. Прямо сегодня. Другой возможности не будет.
И еще одну вещь я должен совершить в Лапландии. Или, по крайней мере, попытаться совершить. И на все про все у меня оставался один день – сегодняшний, он же последний.
Назавтра, двенадцатого, мы уезжаем. Старт назначили на четыре утра. Путь перед нами лежал долгий. За первый день мы должны были пролистнуть с севера на юг всю Финляндию, от Заполярья до Хельсинки, сделав больше тысячи километров. На следующий день, после ночевки, предстояло проехать еще тысячу с лишним кэмэ до Москвы.
Мы собрались ехать вчетвером на моей машине: Саня со Светой, я и Леся. На другой отбывали Кен с Валентиной и Стелла. На этот раз мы решили ехать не вместе, караванчиком, как добирались сюда, а разделиться. Они поедут сами по себе, мы – сами по себе. Мы приняли такое решение, не сговариваясь, практически единогласно. Возможно, потому, что смертельно устали друг от друга, от следствия и подозрений. К тому же я считал, что «Хонда», управляемая мной и Саней, побежит значительно быстрее, чем «Авенсис-универсал», которым будут рулить Иннокентий и девушки.
Бедный Петя оставался в Лапландии. Ему предстояло организовать транспортировку на родину тел погибших. Несчастный мужик, ему не позавидуешь. Он должен был вернуться в Москву в компании трех цинковых гробов.
Я видел его, издалека и мельком, когда он съезжал из «вдовьего домика» в одну из находящихся в поселке гостиниц. За ним пришло такси, он пошвырял свои вещи в багажник и отчалил, сгорбленный и несчастный. Выглядел он ужасно.
А я с самого утра начал претворять в жизнь план, который родился у меня, когда я в одиночку накачивался текилой. Кто сказал, что алкоголь затуманивает мозги? Сейчас, на трезвую голову, моя задумка все равно казалась стройной и красивой.
Итак, с самого утра я подошел к Лесе и пригласил ее на отвальную в лучший ресторан городка под названием «Стейк-хаус»:
– Я заказал столик. На двоих. Надо нам напоследок попробовать настоящий бифштекс из оленины, как ты думаешь?
Наверно, мой взгляд говорил другое: «Нам наконец надо побыть вдвоем и довести наши отношения до логической точки». Последний каникулярный вечер, как никакой другой, годился для всякого рода безумств. Мне кажется, девушка тоже понимала это. Она похлопала своими длиннющими ресницами и улыбнулась безо всякого жеманства.
– Хорошо. Я буду рада.
– Я заеду за тобой в семь.
Потом я пошел напоследок покататься с горы, изо всех сил стараясь выбросить из головы происшедшую здесь жуткую историю и три смерти. Получалось плохо. В голове у меня то и дело всплывали образы девушек: Насти и (конечно, чаще) Жени. Я понимал, что они подлючки, сволочи, хладнокровные убийцы, – но все равно жалел их. Не я ли – в том числе – стал причиной их гибели? Мог я сделать что-то, чтобы спасти их? Я все спрашивал себя, и мне ничего не оставалось делать, как ответить: да, они могли бы остаться живы. Пусть в тюрьме. Пусть бы их судили. И заперли на многие-многие годы. Но зато они бы – жили. Если б я, в числе других, не травил их, как зайцев. Если б тогда не вскочил в машину и не бросился за ними в погоню.
