Патрик Грэхам - Евангелие от Сатаны
Во время крушения борта 7890 компании «Катэй Пасифик» нашел смерть еще один кардинал, значение которого было гораздо больше, – его преосвященство Мигель Луис Сентенарио, архиепископ Кордобы, предполагаемый преемник его святейшества. В курии у Сентенарио было достаточно и врагов, и сильных союзников. Члены собора считали самым подходящим кандидатом на папский престол именно его, поскольку необходимо было повернуть Церковь лицом к Южно-Американскому материку. Разве можно поступить иначе в наши времена, когда вера покинула Старый Свет, а по другую сторону Атлантики миллионы верующих заполняют церкви? На одном этом континенте живет треть из полутора миллиардов христиан, населяющих мир. И нынешний папа готовился передать свою власть кардиналу из Южной Америки, но братство Черного дыма не могло этого допустить.
Отец Карцо проводит ладонью по лбу, чтобы стереть капли пота. Последний снимок в конверте – тот же вид, что на первом, но на несколько мгновений позже. Старик, чье лицо по-прежнему нельзя рассмотреть, разъединил скрещенные ноги и сложил газету. Фотовспышка освещает его руку, сжимавшую стакан с виски, в котором плавают кусочки льда.
Карцо всматривается в ладонь, которая сжимает стакан. На безымянном пальце блестит кольцо с аметистовой печаткой. Кажется, этот перстень знаком отцу Карцо.
Экзорцист направляет на это место снимка свет потолочной лампы, поднимает фотографию к своим глазам и рассматривает герб на персте с расстояния в несколько сантиметров.
Это рычащий лев на синем фоне – герб кардинала-камерлинга Кампини, второго по могуществу человека в Ватикане.
101Ноздри Марии Паркс вздрагивают: запах в келье изменился. Сквозь пары воска, которыми насыщен здесь воздух, она теперь различает запах грязи и неухоженного тела. Молодая женщина застывает: этот отвратительный запах, кажется, идет отовсюду и поднимается вверх плотными витками.
Паркс медленно просыпается и делает вдох. Свист в легких, приступ кашля. Она открывает глаза. В келье полумрак. Стены видны нечетко, словно ее зрение ослабло.
Она переводит взгляд на стол, и у нее пересыхает горло от ужаса: там больше нет пергаментов Ландегаарда! Она напрягает слух, чтобы расслышать далекий вой ветра, – тишина. Буря закончилась. Нет, буря еще не началась!
Мария встряхивает головой, чтобы замолчал тот слабый голос в ее мозгу, который это произнес. Она делает усилие, чтобы встать, но тяжело падает на тюфяк и внезапно замечает, что ее тело за время сна стало другим. Бедра и икры стали круглее, мышцы живота сделались толстыми и дряблыми, а груди превратились в два мягких нароста на теле. И запах у нее тоже был теперь другой – запах торфа, мочи и грязных гениталий. Именно этот запах ее и разбудил. Он шел от ее подмышек и складок ее живота.
– Боже мой! Что происходит?
Она вздрагивает от ужаса, услышав хриплый квакающий голос, исходящий из ее губ. Ноги, которые она пытается приподнять, чтобы поставить на пол, – не ее ноги. Ягодицы – не ее, бедра тоже, а живот тем более. Зубы, которые она ощупывает языком в своем рту, – тоже не ее зубы. Но главное – не ей принадлежит голос, который она только что слышала.
Мария поднимает глаза и смотрит на календарь. Он показывает субботу 16 декабря – день смерти затворницы. Она протягивает руку к низкому столу, куда положила листки, которые сорвала, войдя в келью, и с ужасом видит вместо своей ладони чужую, старую, грязную и покрытую мозолями. И эта ладонь движется вперед вместо ее собственной. Мария заглядывает в ящик стола – листков там нет.
Паркс опирается о тюфяк, и ей удается встать. Дрожа от волнения, она зажигает спичку, приближает свое лицо к зеркалу – и застывает как каменная: в стекле отражаются седые волосы, дряблое морщинистое лицо, толстые губы и маленькие черные глаза, глубоко сидящие в глазницах под кустистыми бровями. Спичка начинает трещать и постепенно гаснет, и за эти минуты память Марии Паркс наполняется чужими воспоминаниями.
Это было 16 декабря, то есть два месяца назад. В тот день затворница внезапно проснулась, встала с постели и подошла к зеркалу. Она коснулась рукой своего отражения в зеркале – так же, как сейчас сделала Мария.
– О господи! – пробормотала она. – Я уснула, и теперь он здесь. Он вошел в монастырь. Он пришел за мной. Боже, дай мне силы убежать от него.
Паркс внезапно замечает, что в келье тепло. Значит, в тот день была хорошая погода. А еще Марии становится ясно, что монахиня вне себя от страха. Ужас словно размалывает в крупу сердце старой затворницы: она знает, что вот-вот умрет. Она обнаружила в монастырской библиотеке что-то, хранившееся в тайне. Эту постыдную тайну настоятельницы ее общины передают одна другой уже много столетий. Но у затворницы осталось еще одно дело: перед тем как умереть, она должна исполнить обет.
Монахиня нащупывает наверху своего шкафа ключ и тихо, чтобы не было щелчка, вставляет его в замок. В точности эти самые жесты Мария сейчас повторяет во сне.
Дверь открывается в прохладный коридор. Затворница снимает со стены факел и тихо прокрадывается на лестницу. Ступени трещат под ее тяжестью, она задыхается от страха. Добравшись до второго этажа, она останавливается перед открытым окном и вдыхает глоток свежего воздуха. Ночь тихая и странно светлая. Мария смотрит глазами монахини на бронзового Христа, стоящего в центре двора. Лицо статуи поворачивается к ней и глядит на нее с улыбкой. Что-то шевелится за окном. Глаза затворницы широко раскрываются: во дворе возник силуэт монаха в черной рясе. Он скользит над плитами двора и, кажется, приближается к ней. Ужас вспыхивает в крови затворницы и вырывает ее из оцепенения. Она спускается по лестнице на первый этаж, пробегает мимо кабинета матери Абигайль и оглядывается. Существо в рясе вошло в монастырь и движется по коридору в ее сторону.
Потом затворница спускается по винтовой лестнице в недра крепости: это самый короткий путь в библиотеку. У подножия лестницы начинается узкий коридор. Монахиня вскрикивает от боли: она уколола ладонь об острый и ржавый кусок металла. Сандалии монаха уже шлепают по ступеням лестницы. Затворница вытирает текущую из пореза кровь о свою одежду и продолжает бежать, лихорадочно ощупывая стены коридора.
Задыхаясь от бега, она попадает в просторную комнату, где пахнет деревом и спиртом, который используют как топливо. Здесь она берет в руки керосиновую лампу. Регулятор установлен на постоянный огонь, и фитиль под шаровидным стеклянным колпаком горит, освещая комнату. Монахиня идет вперед сквозь темноту и что-то бормочет вполголоса. Лампа освещает ряды письменных столов и полки со старинными книгами. Оказавшись в дальнем конце зала, она поворачивает ручку лампы. Фитиль постепенно удлиняется, и понемногу свет прогоняет душистую тьму библиотеки. Монахиня поднимает стеклянный шар и освещает копию скульптуры Микеланджело «Оплакивание» – той, где Богородица, стоя на коленях, крепко обнимает руками труп Христа. Мария Паркс видит, как пальцы затворницы касаются глаз статуи и замирают неподвижно. Звучит хриплый шепот:
– Вот куда вы должны нажать. Вы слышите меня? Это сюда вы должны нажать, чтобы открыть проход в Ад.
Молодая женщина вздрагивает: затворница сказала это так, словно знала, что она, Мария, находится здесь. Вдруг пламя начинает дрожать. Что-то шевелится сзади нее. Легкий как вздох шорох: это шуршит ткань. Холодная как лед рука зажимает ей рот. Она чувствует исходящую от монаха вонь и понимает, что все пропало. Белая вспышка перед глазами стирает печальное лицо Богородицы из «Оплакивания». Потом ее пальцы разжимаются и роняют лампу. Стеклянный абажур разбивается о пол. Мария слышит предсмертный хрип. Кинжал несколько раз пронзает старую монахиню, и та падает на колени. Монах наклоняется над своей жертвой и добивает ее, при этом что-то напевая.
Мария Паркс чувствует прилив адреналина: она узнает голос Калеба.
102Мария понемногу просыпается. Она мысленно ощупывает свое тело и облегченно вздыхает: видение закончилось. Странной кажется только поза, в которой она лежит. Если верить тому, что сейчас подсказывает ей ее мозг, она, должно быть, соскользнула во сне с тюфяка.
Она принюхивается. Зловоние тела затворницы и запах теплого воска, которыми пропахла келья, исчезли. Вместо них она ощущает странный запах керосина и дерева – тот самый, который чувствовала во сне. Вместо сухого воздуха кельи вокруг нее другой воздух, гораздо более прохладный. И здесь гораздо просторнее.
Мария прислушивается: где-то далеко звонят колокола. Ее руки ощупывают пол – это не бетонный пол кельи.
Она открывает глаза и едва не вскрикивает от ужаса: она стоит на коленях на пыльном паркетном полу библиотеки. Она смотрит на керосиновую лампу: стеклянный шар цел, огонь горит. Мария встает. Снаружи продолжает бушевать буря. Запахи и прохлада – все такое же, как во сне. Молодая женщина прикусывает губу: должно быть, у нее был приступ лунатизма. Наверное, она встала во сне и повторила все движения, которые делала затворница в день своей смерти. Мария хватается за эту мысль. Вот и доказательство того, что она права: в кармане своих джинсов она чувствует какой-то предмет. Она опускает руку в карман и нащупывает в нем ключ, который затворница брала со шкафа. Должно быть, во сне Мария тоже взяла его оттуда. Да, так и было, иначе и быть не могло. Ей почти удается убедить себя. Но, вынимая руку из кармана, она морщится от жгучей боли. Болит между большим и указательным пальцами. Паркс смотрит на это место и видит большую царапину – ту самую, которую нечаянно нанесла себе в ту ночь затворница. Из царапины еще идет кровь. Мария обматывает ее платком и приказывает себе успокоиться. Она настолько точно повторяла движения умершей монахини, что тоже содрала себе кожу, когда бежала по коридору в библиотеку. Вот и объяснение для царапины.
