Камилла Лэкберг - Ангелотворец
Йоста исподтишка наблюдал за Патриком. Тот нервно барабанил пальцами по рулю и пристально следил за машинами, скопившимися впереди. Летом за городом возникали ужасные пробки, потому что узкие проселочные дороги просто не могли вместить всех желающих.
— Надеюсь, ты был не слишком строг с ней? — спросил Флюгаре, отворачиваясь к окну.
— Я считаю, что вы оба повели себя как идиоты. И ничто не изменит моего мнения, — огрызнулся его коллега.
Однако по сравнению с тем, что было вчера, сегодня Хедстрём был относительно спокоен. Йоста промолчал. У него не было сил спорить. Всю ночь он просматривал материалы дела, но Патрику говорить об этом не стал, поскольку понял, что тот сейчас не в настроении. Лучше повременить с такими инициативами. Флюгаре украдкой зевнул. Столько работы — и никакого результата! Он не нашел ничего, за что можно было бы зацепиться. Все те же факты, которые Йоста и так уже знал наизусть. И все равно его не отпускало ощущение, что ответ есть где-то в этих бумагах, что правда у него под носом, спрятана между строк в документах. И если раньше его только раздражала невозможность узнать правду, ранящая его профессиональную гордость, то теперь им двигала тревога. Тревога за Эббу. Ей угрожала опасность, ее жизнь зависела от того, удастся полицейским схватить преступника или нет.
— Сверни влево, — показал он на дорогу.
— Я знаю, где это, — ответил Патрик, делая резкий поворот.
— Вижу, права ты еще не получил, — пробормотал Йоста, схватившийся за сиденье.
— Я прекрасно вожу.
Флюгаре фыркнул. Но тут они подъехали к дому Улле, и пожилой полицейский покачал головой:
— Сочувствую его детям. Когда-нибудь им придется все это разбирать.
Дом больше походил на свалку, чем на человеческое жилище. В этих краях люди знали: «Если тебе что-то больше не нужно — позвони Улле». Старьевщик с удовольствием приезжал и собирал любой хлам. Так что во дворе у него можно было увидеть автомобили, холодильники, санки, стиральные машины и много чего еще. Даже старому сушильному плафону из парикмахерской нашлось место, отметил Йоста, когда они парковались между морозильником и старым «Амазоном».
Из дома показался сухощавый старик в рабочих штанах.
— Жалко, что вы не могли приехать раньше, — сказал он вместо приветствия. — Полдня уже прошло впустую!
Йоста глянул на часы. Было пять минут одиннадцатого.
— Привет, Улле! — махнул он рукой старьевщику. — У тебя были для нас вещи.
— Сколько ж у вас времени ушло на это дело! Чем вы только там занимаетесь, в полиции? — проворчал старик. — Никто не спрашивал про вещи, вот я и оставил их себе. Они стоят вместе с имуществом безумного графа.
— Безумного графа? — переспросил Патрик.
— Не знаю, был ли он графом, но имя у него было благородное.
— Ты имеешь в виду фон Шезингера? — уточнил Флюгаре.
— Его самого. Который симпатизировал Гитлеру. У него еще сын воевал на стороне фашистов. Не успел сынуля вернуться домой, как получил пулю в лоб, — говорил Улле, роясь в хламе. — И если старик до этого еще как-то держался, то после смерти сына совсем слетел с катушек. Думал, что союзники нападут на него на острове. Если расскажу, что он творил, вы мне не поверите. Но потом с ним случился удар, и старик умер. — Улле замолчал, выпрямился, почесал голову и снова продолжил: — Это было в пятьдесят третьем, если я не ошибаюсь. Потом дом менял владельцев, пока Эльвандер его не купил. И как ему пришла в голову идея открыть там интернат для богатеньких сынков? Сразу ясно было, что ничем хорошим это не кончится.
Он продолжал бормотать что-то себе под нос. Йоста с Патриком начали чихать и кашлять от поднявшейся пыли.
— Ну вот. Тут четыре коробки с вещами, — объявил Улле. — Мебель, естественно, осталась в доме, но остальное я забрал. Нельзя вот так просто выбрасывать хорошие вещи. И потом, кто знал — может, хозяева вернулись бы на остров. Хотя большинство, включая меня, не сомневаются, что они все-таки умерли.
— А вам в голову не приходило позвонить в полицию и сказать, что вещи у вас? — спросил Хедстрём.
Старьевщик выпрямился и скрестил руки на груди:
— Я сказал Хенри.
— Что? Хенри знал, что вещи у тебя? — удивился Йоста.
Впрочем, это было не единственное, что упустил его напарник в ходе расследования, и, поскольку он уже был мертв, выяснять обстоятельства этого все равно было бесполезно.
Патрик стал разглядывать картонки.
— Мне кажется, они поместятся в машину, как думаешь? — спросил он своего коллегу.
Йоста кивнул.
— Если нет, можно опустить сиденья.
— Как я и сказал, — усмехнулся Улле. — Тридцать лет ждали, чтобы их забрать.
Полицейские сердито взглянули на него, но решили, что лучше промолчать. Спорить с такими людьми было себе дороже.
— Что ты собираешься делать со всем этим мусором, Улле? — не удержался от вопроса Флюгаре. Сам он впадал в панику при одной мысли о таком количестве вещей. В его собственном доме царили порядок и чистота. Йоста был не из тех, кто может жить в хламьёвнике.
— Никогда не знаешь, когда та или иная вещь понадобится. Если бы все относились к вещам так же бережно, как я, мир был бы иным. Поверьте мне на слово, — усмехнулся старик.
Хедстрём нагнулся, чтобы поднять коробку, но у него ничего не получилось.
— Понесем вместе, Йоста, — вздохнул он. — Она слишком тяжелая для меня.
Флюгаре взглянул на коллегу со страхом. Если он сейчас надорвет спину — прощай, гольф!
— Мне нельзя поднимать тяжести, — пожаловался он. — Из-за спины.
— Бери и поднимай! — приказал Патрик.
Йоста понял, что этот номер не пройдет, неохотно опустился на колени и взялся за коробку. Ему в нос тут же попала пыль, и он чихнул.
— Будь здоров! — широко улыбнулся беззубым ртом Улле.
— Спасибо, — выдавил Флюгаре.
Ценой гигантских усилий им с Патриком удалось поставить коробки в багажник. Йосте не терпелось вскрыть их и выяснить, что в них спрятано. А еще не терпелось сообщить Эббе, что нашлись личные вещи ее семьи. И даже если он надорвет спину, это того стоит.
Они с Кариной решили поспать подольше — такое с ними случалось нечасто. Вчера Шель заработался допоздна и решил, что сегодня можно расслабиться.
— Боже мой, — потянулась в постели Карина, — какая же я сонная!
— Я тоже, но кто сказал, что надо вставать, — Рингхольм притянул любимую к себе.
— Мм… я устала…
— Я тебя только обниму…
— Только? — улыбнулась женщина, подставляя шею для поцелуя.
Их прервал телефон мобильного в кармане брюк журналиста.
— Не отвечай! — попросила Карина.
Но сотовый звонил и звонил, и Шель не выдержал. Сев на кровати, он схватил брюки и вытряхнул телефон. Звонил Свен Никлассон, и корреспондент поспешно нажал на кнопку приема.
— Алло, Свен? Нет, не разбудил, — солгал он, бросая взгляд на часы. Было начало одиннадцатого. — Ты что-нибудь нашел?
Свен Никлассон говорил долго, и по ходу разговора зрачки его собеседника становились все шире. От удивления он мог только хмыкать в ответ. Карина недоуменно следила за выражением его лица, подложив руку под голову.
— Я могу встретить тебя в Малёге, — сказал Шель наконец. — Я очень ценю наше сотрудничество. В нашем деле это редкость. А полиция Танума в курсе?.. Гётеборг? Да, это, наверное, лучше. Вчера была пресс-конференция, так что у них там дел по горло. Тебе наверняка все рассказал тот парень, что там был. До встречи.
Рингхольм положил трубку и перевел дыхание. Карина улыбнулась:
— Видимо, намечается что-то серьезное, раз Свен Никлассон решил к нам заглянуть.
— Если бы ты только знала! — сказал ее друг, одеваясь; его сонливость как рукой сняло. — Если бы ты знала! — повторил он, но на этот раз скорее для себя, чем для нее.
Эрика быстро собрала белье с кровати в комнате для гостей. Эбба уже уехала. Она хотела забрать с собой материалы про своих родственников, но писательница попросила их оставить, пообещав сделать копии. Жалко, что она сразу об этом не подумала.
— Ноэль! Не бей Антона! — крикнула она в гостиную, услышав детский плач и даже не проверяя, кто стал причиной конфликта. Но никто ее не послушал, и рев только усилился.
— Мама! Мама! Ноэль дерется! — завопила Майя.
Со вздохом Эрика отложила белье. Ее тяготила невозможность закончить начатое из-за детских криков. Дети постоянно требовали внимания матери, и это действовало ей на нервы. Больше всего на свете Эрике хотелось побыть одной. Без детей. В мире взрослых. Нет, в ее жизни не было ничего важнее ее малышей, но иногда ей казалось, что ради них она жертвует всем остальным миром. Даже когда Патрик был пару месяцев в декретном отпуске, она все равно не расслаблялась ни на секунду. Это Эрика управляла всеми процессами в доме. Патрик, конечно, ей помогал, но ключевое слово в этой фразе — «помогал». И если кто-то из детей заболевал, это матери приходилось отменять интервью или откладывать срок сдачи рукописи, потому что отцу нужно было идти на работу. В последнее время это начало бесить писательницу. Она и ее потребности всегда оказывались на втором месте. Это было неправильно.
