Елена Михалкова - Улыбка пересмешника
— Но зачем же ты… — выговорил он, — зачем же ты замуж за меня вышла? Зачем спасла-то, дура? Или ты любила меня?
Омерзение, отразившееся на ее лице, яснее всяких слов дало ему ответ.
— Любила? Тебя?
Она покачала головой и неожиданно улыбнулась — нежной, еле заметной улыбкой.
— Я любила папу с мамой, — сказала Алиса Кручинина, и это прозвучало беззащитно и по-детски. — И сейчас люблю.
АлисаЯ уже говорила вам, что меня зовут Алиса? Кажется, да, и даже призналась, что это мое второе имя. Но я не говорила вам всего остального…
Видите ли, я почти никогда не вру, только кое о чем умалчиваю. А знаете почему? Потому что на вранье человека очень легко поймать. А вот на умалчивании — куда сложнее. Я — виртуоз умалчивания, поверьте. Думаю, даже искренне рассказывая вам обо всем, что происходило в моей жизни, я смогла не сболтнуть лишнего.
В детстве я поменяла имя: мне не нравилось быть Ириной, и я стала Алисой. А чуть позже, когда мне выдавали паспорт, я сменила и фамилию: некрасивую папину на звучную мамину, девичью. Папа нисколько не возражал. Он очень любил меня, мой маленький смешной папа… Не просто любил — обожал, и я купалась в их с мамой любви, в нежности, в солнечном счастье, которое считала привычным существованием для себя.
Но все разрушилось тогда, когда отец решил, что ему нужно зарабатывать деньги. Он так старался быть добытчиком, так хотел, чтобы мы им гордились! А мама — она же ничего не понимала! Господи, они были такие бестолковые, такие далекие от мира, в который сунулись, что даже мыши в кошачьей клетке чувствовали бы себя привычнее, чем мои родители в мире Кирилла Кручинина.
Если бы вы только видели, как радовался мой бедный папа, принося домой большие, по его меркам, деньги… Он рассказывал, что нужен людям в фирме, изображал в лицах все серьезные разговоры, случавшиеся у него за день, и только иногда, когда мама начинала задавать слишком подробные вопросы, мрачнел и замыкался в себе. Что-то ему не нравилось в происходящем, но его сумели убедить, что все идет как надо. А он сумел убедить нас.
В конце концов все закончилось тем, чем должно было закончиться. Я видела папу за неделю до того, как… Он был не просто уничтожен — он был раздавлен, и самое ужасное заключалось в том, что он раздавил себя сам. Мы так и не узнали достоверно, что произошло в тот день в камере, и как случилось, что… Но мне всегда казалось, что для папы это был единственный выход. Понимаете, он ведь был патологически, невероятно честен и очень порядочен. Он не смог бы иначе.
А мама… Она не смогла без папы. Моя любимая, смешная, веселая мама, целовавшая меня в нос по утрам, державшая меня за руку на улице — всю жизнь, всегда, — водившая по моему лицу пушистым одуванчиком и приговаривавшая: «Наша Алиска — как одуванчик»… После того, что случилось с папой, она попала в больницу и больше не вышла оттуда. Все закончилось очень быстро. Все всегда заканчивается быстро для слабых — бог милостив к ним и не мучает их.
Самое тяжелое выпадает на долю тех, кто остается. Я осталась, и вначале я была одна, но это оказалось так невыносимо, что я вернула себе маму с папой. У меня почти получилось. Мне, правда, ужасно мешал Максим — то, что я видела в его взгляде, безжалостно выбрасывало меня обратно из моего маленького, изо всех сил удерживаемого на месте мира в тот мир, где с моей семьей случилось страшное. Где моих родителей больше не было. Поэтому я избегала говорить с ним, избегала встречаться, хотя иногда — совсем редко — мне казалось, что если и был человек, который смог бы мне помочь, то это… Впрочем, неважно.
Видите ли, я поняла, что не смогу успокоиться до тех пор, пока человек по фамилии Кручинин остается на свободе и живет счастливо. Мой папа говорил, у меня математический склад ума, и, наверное, это правда — иначе как бы мне удалось проделать все то, что я проделала в следующие два года? Я стала привлекательной, я научилась танцевать, я узнала, где человек по фамилии Кручинин любит проводить свободное время… И в конце концов познакомилась с ним. Более того, я спасла ему жизнь.
Мне становится смешно, когда я думаю, как часто люди ошибаются в оценке причин чьих-то действий. Все вокруг решили, что я спасла своего любимого мужчину, в то время как единственным моим желанием было убить его.
Понимаете, мне никогда не удалось бы подойти так близко к нему! Никогда — несмотря на все мои старания, на все попытки сделать из себя такую женщину, какая могла бы ему понравиться.
Но иногда возникает ощущение, будто бог держит тебя в ладонях. И смотрит на тебя внимательным взглядом, словно спрашивая: ты уверена в своем желании? Это действительно то, чего ты хочешь?
И тогда самое главное — не отвести взгляда от неба. «Да. Это действительно то, чего я хочу».
Я не могла знать, что именно в тот день, когда я «просто так загляну» к Кириллу, в его офис ворвется полусумасшедший человек с пистолетом и таким лицом, как будто по нему топтались ботинками, а потом следы исчезли, но воспоминание о чужих грязных подошвах осталось. Помню, как отчетливо я поняла, что он вот-вот выстрелит, и с ужасом смотрела на его прыгающий небритый подбородок и мертвенно-бледные губы с синеватым оттенком — такие бывают у перекупавшихся детей. Смотреть ему в глаза я не могла. Вы понимаете, он не промахнулся бы с такого расстояния. И он собирался выстрелить.
Меня охватил не ужас, а чувство сродни звериной тоске, когда я поняла, что человек, разрушивший мою семью, уйдет из этого мира легко и почти безболезненно — от пули, попавшей в сердце. Такую смерть нужно заслужить! Это смерть для героев, для тех, кого любит бог, а не для того, кто, не задумываясь, уничтожил моего отца, даже не помня его имени. Если бы в ту секунду нужно было пожертвовать левую руку ради того, чтобы Кирилл остался жив, я бы сделала это не задумываясь, осознавая, что и калекой смогу заставить его платить за то, что он сотворил со всеми нами.
Но мне не потребовалось ничем жертвовать, потому что мое умное тренированное тело все сделало раньше, чем я сама сообразила, как поступить. Мои ноги вынесли меня на два шага вперед, плечи развернулись, и Кирилл оказался за моей спиной. Конечно, он торчал за мной как глыба, но для его несостоявшегося убийцы мое появление все изменило.
— Не надо, — попросила я его, молясь, чтобы он понял: не убивай его сейчас, не дай ему уйти так легко, оставь мне шанс рассчитаться с ним сполна. — Прошу тебя, не надо!
И он опустил пистолет. Показалось мне или нет, но в глазах его промелькнула растерянность — не оттого, что он увидел девушку, защищавшую любимого мужчину, а оттого, что он понял, какое чувство управляет мною. А в следующий миг откуда-то сбоку выпрыгнул человек и сбил его с ног, ударил, потом еще раз, и бил до тех пор, пока чей-то отчаянный крик не остановил его. Только много позже я узнала, что, оказывается, кричала я. А потом уткнулась в грудь Кирилла и зарыдала — от облегчения, что он остался жив. И от того, что по его глазам я поняла: тот путь, на прохождение которого мне потребовались бы годы, я прошла за те несколько минут, что стояла под прицелом пистолета.
Мне обязательно нужно было, чтобы он меня любил. С людьми, которые вас любят, вы можете сделать очень многое, прежде чем они поймут, что происходит. Любящие люди беззащитны, как веточки: гни их, ломай, жги, обрывай листья, срезай кору… Мне нужно было, чтобы человек, убивший мою семью, стал такой веточкой, и я могла бы делать с ним что хочу. Конечно, он не полюбил меня в том смысле слова, какой вкладываем в него вы или я — он физически не способен на такое чувство, как безногие не способны на бег. Но в его извращенное понятие о любви входит доверие, и потому он стал доверять мне, устраивая проверки лишь изредка.
Как-то раз он подсунул мне человека, рассказавшего глупейшую историю о какой-то женщине, вздумавшей выйти за него замуж. И тот даже предложил мне взять деньги. Но в глубине души я ожидала чего-то подобного, и потому отказалась не раздумывая.
Дальше все было проще. Я разрушала его бизнес изнутри, исподволь, пользуясь тем, что он доверяет мне, и, поверьте, проявила радующую меня саму изобретательность. Если бы вы слышали, как я уговорила главного бухгалтера уйти из фирмы, то вы бы мною гордились. С журналистами все оказалось проще, а уж подкупить работника, смешавшего порченое мясо со свежим, и вовсе далось мне без проблем. Я сильно удивила Баравичова, придя к нему с неожиданным предложением, но в конце концов мы отлично поняли друг друга, хотя, кажется, он до сих пор считает меня ненормальной.
Что не на шутку озадачило меня, так это появление Романа. С одной стороны, Кирилл вполне мог устроить проверку на прочность, подсунув мне привлекательного мужчину и наблюдая, сдамся ли я или же сохраню верность мужу. С другой, мне казалось, что моя верность не имеет для него такого большого значения, чтобы из-за нее устраивать подобные проверки. Нет, что-то здесь не складывалось.
