Алан Брэдли - Я вещаю из гробницы

— Верно, — ответила я, несколько обозлившись на Адама за болтливость.

— И? Можем мы узнать результаты?

— Довольно убедительные, — ответила я. — CH4N2O. Я подвергла его воздействию азотной кислоты в тесте на мочевину. Это моча летучей мыши.

Все в гостиной, за исключением Фели, внезапно начали кивать с умным видом, как будто знали с самого начала.

— Адам уже попробовал ее и пришел к тому же выводу.

Где Адам, интересно? Было бы так чудесно, если бы он стал свидетелем моего триумфа.

— Я с радостью поделюсь своими записями, если они будут иметь какое-то отношение к этому делу.

— Хорошо, — сказал инспектор, вставая и убирая блокнот. — Что ж, спасибо, Флавия. Думаю, это все, по крайней мере на сейчас. Будь добра, сопроводи сержанта Вулмера наверх, чтобы он забрал упомянутую бутылочку. Антигона?

Он повернулся к жене и подал ей руку, помогая подняться с кушетки.

Я была поражена! Я преподнесла им дело на блюдечке с голубой каемочкой! Где щедрые похвалы? Где благодарность? Где поздравления? Рукоплескания, в конце концов?

Где фанфары?

Но тут Антигона взяла меня за руку, и ее улыбка засияла, как Средиземное море.

— Спасибо, Флавия, — сказала она. — Ты очень помогла. Позвоню тебе на следующей неделе, и мы поедем за покупками в Хинли. День для девочек — только для нас двоих.

Неплохая награда. Я стояла у окна с сентиментальной улыбкой и без единой мысли, наблюдая, как она уходит, потом как муж увозит ее по каштановой аллее через ворота Малфорда в сторону Бишоп-Лейси, и только тогда я обратила внимание на то, во что превратились мои юбка и свитер.

Ох, будет беда, я чувствую.

Как страх имеет привкус железа, так беда имеет привкус свинца.

А потом мои мысли обратились к бедному Джослину Ридли-Смиту, и мне в голову пришла неожиданная идея.

Я уговорю Антигону взять его с нами! Купить одежду в Хинли и потом перекусить в чайной лавке «А. Б. В.». Мы втроем устроим целый пир с булочками и взбитыми сливками!

Какое приключение это будет для Джослина! Я уверена, что мы сможем это устроить. Я позвоню викарию или, если потребуется, даже епископу, как только отец закончит со своим объявлением, что бы там ни было.

Даффи и Фели ушли незаметно, и я обнаружила себя в гостиной в одиночестве — в первый раз за незнамо сколько времени.

Сколько еще нам осталось, подумала я, до того как из наших окон начнут выглядывать незнакомцы, называя этот дом своим? Сколько до того, как нас вышвырнут в холодный безразличный мир?

Послышался сдержанный стук — не более чем ногтем по дереву, — и вошел Доггер.

— Прошу прощения, мисс Флавия, — сказал он.

— Да, Доггер? Что такое?

— Я хотел сказать, что позволил себе вольность подслушать у двери. Вы были великолепны. Просто превосходны.

— Благодарю, Доггер, — выдавила я, и мои глаза наполнились слезами. — Это много для меня значит.

Я могла бы продолжить, но у меня закончились слова.

— Полковник де Люс, — продолжил он, — просит вас быть в гостиной через сорок пять минут.

— Только меня? — уточнила я, опасаясь очередного запрета на мои занятия.

— Вас троих — мисс Дафну, мисс Офелию и вас.

— Спасибо, Доггер, — коротко поблагодарила я, понимая, что нет смысла выспрашивать подробности.

Полагаю, я и так уже все знаю. Но перед ужасным сообщением мне нужно исполнить свой долг.

В безмолвнии я обойду дом, может быть, в последний раз. Попрощаюсь с комнатами, которые любила, и пройду мимо тех, которые нет. Я начну с будуара Харриет, пусть даже он считается под запретом. Прикоснусь к ее гребням и расческам и вдохну ее аромат. Посижу там в молчании. Оттуда я перейду в оранжерею и каретный сарай, где провела так много счастливых часов, болтая с Доггером обо всем на свете.

Я прогуляюсь напоследок по галерее с портретами, попрощаюсь с торжественными рядами хмурых предков. Скажу им, что не судьба портрету Флавии де Люс висеть среди них.

А потом в кухню: милую кухню, где витают воспоминания о миссис Мюллет и позаимствованных мной продуктах. Я посижу за столом, где со мной разговаривал отец.

Из кухни я поднимусь по восточной лестнице в свою спальню, где заведу старый проигрыватель и включу «Реквием» Вольфганга Амадея Моцарта. Прослушаю его до конца.

И наконец, в лабораторию.

В этом месте я вынуждена закончить мое описание.

Невыносимо продолжать.

В назначенный час мы втроем медленно вошли в гостиную. Фели и Даффи спустились из своих спален в западном крыле, а я приплелась из восточного.

Я переоделась в чистое платье, нацепила старый уютный кардиган и припудрила обожженное лицо пудрой, которую стянула из комнаты Фели пару недель назад в целях экспериментов с отравленной косметикой. Новые брови и парочку ресниц я нарисовала растертым в крошку углем.

Мы не разговаривали, а в ожидании прихода отца просто молча уселись в разные концы гостиной как можно дальше друг от друга.

Фели поигрывала нотами, разглаживая страницы ладонью, как будто они в этом нуждались. Даффи выудила книжку из-за подушек дивана и начала читать с того места, на котором она открылась.

Наконец отец вошел в гостиную. Несколько минут он постоял спиной к нам, опираясь ладонями о каминную полку и склонив голову.

Его руки дрожали, когда он начал вертеть в них карманные часы.

В этот самый момент я полюбила его всей душой, новым и необъяснимым образом.

Мне хотелось броситься к нему, обхватить его руками и рассказать ему о «Сердце Люцифера», о том, что есть шанс, пусть и слабый, что камень святого наконец принесет счастье в наш дом.

Но я этого не сделала, и причины тому неисчислимы, как песчинки Сахары.

— Должен вам сказать, — начал он, наконец повернувшись, и его голос звучал словно призрачный мартовский ветер, — что у меня есть новости и что вы должны приготовиться к огромному потрясению.

Мы трое сосредоточились, уставившись на него с застывшим видом, словно каменные статуи.

— Я провел несколько мучительных дней, раздумывая, говорить вам или пока оставить эту новость при себе. Только этим утром я принял решение.

Я сглотнула.

Прощай, Букшоу, — подумала я. — Дом продан. Нас скоро выставят отсюда, заставят покинуть наши дорогие старые камни и дерево, сны и воспоминания, оставить все варварам.

Мы никогда не знали другого дома, кроме Букшоу. Жить в другом месте — это немыслимо.

Что станет с миссис Мюллет? Что станет с Доггером?

А с Фели и Даффи?

Что будет со мной?

Отец повернулся и медленно подошел к окну. Он поднял занавеску и окинул взглядом свою усадьбу, как будто силы преобладающей невидимой армии уже собирались в огороде, продвигаясь по лужайке.

Обернувшись, он посмотрел прямо нам в глаза, сначала Фели… потом Даффи… и наконец в мои, и его голос дрогнул, когда он произнес:

— Обнаружили вашу мать.

Благодарности

Каждая книга — это паломничество в обществе родственных по духу спутников, большинство которых остаются невидимы читателю.

На этом пути эти родственные души дарят доброту, общение, вдохновение, пропитание, дружбу, любовь, поддержку и заботу.

Как всегда, моими спутниками были мои редакторы Билл Мэсси из «Орион Букс» в Лондоне, Кейт Мисиак из «Рэндом Хаус» в Нью-Йорке и Кристин Кочрейн из «Даблдей Канада», Лорен Новек и Рэнделл Клейн из «Рэндом Хаус» в Нью-Йорке; мой литературный агент Дениз Буковски и Джон Гринуэлл из агентства Буковски в Торонто оказали огромную помощь.

Со мной была и семья, они махали флагами и выкрикивали слова поддержки на каждой промежуточной станции, и я хочу особенно поблагодарить Гарта и Хельгу Тейлор, Джин Брайсон, Билла и Барбару Брайсон и с теплотой упомянуть моего покойного кузена Джона Брайсона, разделившего со мной энтузиазм и радость жизни.

Мне очень недостает покойной мисс Дорис Велла. Ее выдающаяся способность полностью погружаться в мир Флавии останется непревзойденной. Ее любовь и дружба никогда не будут забыты.

Доктор Джон Харланд и Джанет Харланд снова добровольно выступили в качестве резонаторов и предложили множество прекрасных идей, а также работали в качестве бесплатных медицинских консультантов. Любые промахи в этой специализированной области — разумеется, мои собственные.

Особая благодарность Кси Кси Табоун, отрывавшей время от своих дел, чтобы помогать мне разными путями.

И наконец, моей жене Ширли, путешествовавшей со мной и подбадривавшей меня с самых первых шагов этого путешествия. Слов никогда не будет достаточно: только любовь может отдать этот огромный долг.

Примечания

1

(англ. дословный перевод)

Теперь от того черного похоронного тиса,Что омывает склеп росой,Мне показалось, донесся голос:«Вы, вороны, прекратите громко каркать,Вы, звонящие колокола, не время раздаватьсяНад длинным озером и полуночной землей».Он посылает отзвуки глухих стоновИ так вещает из гробницы.

(Здесь и далее — примечания переводчика)