Наталья Солнцева - Печать фараона
Он со стоном обхватил руками голову.
Ева предложила эксперимент: она попытается помочь Валерию вспомнить, если он будет выполнять ее команды.
- Давайте, раз надо, - без энтузиазма согласился Хромов. - Попробуем.
- Закройте глаза и сосредоточьтесь, - мягко попросила она. - Вернитесь мысленно в тот момент, когда вы идете к двери. Что вы видите?
- Монаха… в глазок. Я открываю… он входит, говорит со мной… перебирает четки. Да! У него четки!
- Хорошо. Вы видите его лицо?
- Н-нет… нет! Лицо как лицо… обыкновенное, на него падает тень… от капюшона.
- А что он говорит?
- М-мм… не помню… что-то про Великого Змея… О господи! Чушь какая.
- Не отвлекайтесь.
- Он… говорит про склеп. Склеп, где покоилось тело, открылся… через одиннадцать лет он снова закроется. Мы должны успеть. Монах так и сказал: «Мы должны успеть».
Хромов покраснел и взмок от напряжения, его трясло.
- Вы молодчина! - похвалила его Ева.
- «Он открылся», - распахнув глаза, повторил Валерий. - Склеп! Он открылся…
***Старица
В доме Хлебиных пахло сухими яблоками, березовой корой и лыком. Самодельные деревянные полки ломились от туесков разных размеров, плетеных коробов и корзиночек.
- Это мой Иван балуется, - сказала хозяйка. - Он постарше меня будет. Тоже печник: отец мой его научил. Как печи ладить перестал, то на рыбалке пропадает, то за лыком ходит, то сидит, плетет лапти да короба на продажу. К нам за ними перекупщик приезжает раз в месяц, из Москвы. Хоть какие-то деньги!
Смирнов не выпускал из рук странную вышивку, привлекшую его внимание. Федотья заметила, усмехнулась.
- Оставьте, - вздохнула она. - Мамины сказки для детей.
- Какие сказки?
- Да… неудобно повторять. Мама просто помешалась на собственных выдумках. Вообразила бог знает что! Понимаете… она верила во всякие романтические бредни и пыталась вбить их в голову сначала мне, потом Насте и Яне. Неловко вспоминать. Уж Ваня мой как возмущался! Они с мамой из-за этого пару раз серьезно повздорили, потому-то она наотрез отказалась к нам в Старицу переезжать, даже когда заболела. Так и жила у себя в Рыбном, и умерла там.
- Я вас очень прошу, - умоляюще произнес Смирнов. - Вы меня заинтриговали! Объясните, в чем суть дела.
Федотья неохотно согласилась.
- Смеяться будете, - застеснялась она.
- Нет, клянусь!
- Ладно. Раз человек просит, надо уважить. С чего начать только? Ну… пожалуй, с дерева. Есть неподалеку от Рыбного, на скалистом берегу Волги, дерево… вернее, было. Рос там раскидистый, могучий ясень, по легенде, посаженный самим Кудеяром-разбойником; ствол его обвивал нарост в виде толстого жгута, похожего на змею. Шли годы, дерево состарилось, усохло, а рядом выросло новое. Теперь уже и этот ясень состарился, ствол его стал жилистым, будто наростами покрылся: издалека выглядит как кольца гигантского полоза. Так его и прозвали - «змеиное дерево». Существует поверье, что полоз охраняет ключи от смерти.
- Как вы сказали? - не понял Смирнов. - От чьей смерти? От Кощеевой? Какое-то яйцо, а в яйце иголка… если ее сломать, Кощею конец придет.
- Кощей тут ни при чем, - возразила женщина. - Это поверье издалека тянется, со времен польско-литовского нашествия. Вы историю учили в школе, про Смуту, про Лжедмитриев, как в начале семнадцатого века короновали польского ставленника-самозванца на российский престол? Как его потом убили в Кремле? Как из Польши явился второй Лжедмитрий - Тушинский вор? Как была освобождена Москва, а остатки недобитых польско-литовских отрядов устремились на север, грабили и жгли города, деревни, монастыри? Тогда и Старица была жестоко разгромлена, разрушена.
- Вы прекрасно осведомлены о Смутном времени, - нарочито восхитился сыщик. - Откуда такие познания?
- Да с маминых же слов! Это часть сказки… про любовь русской золотошвейки к раненому в бою молодому польскому шляхтичу. Мне столько раз приходилось ее выслушивать, что любой бы наизусть выучил. Девушка, мол, подобрала истекающего кровью воина, перевязывала его раны, выхаживала… и полюбила всем сердцем. Любовь не знает различий, ей неведомы сословия и вражда, она неподвластна земным законам. Любовь приходит и уносит счастливых избранников на своих крыльях в небеса…
Смирнову показалось, что он наблюдает представление в театре абсурда. Приехал разузнать про Яну, найти ниточку, которая приведет его к причинам убийства по меньшей мере двух женщин… а вынужден заниматься вышитыми тряпками и сказками про белого бычка. Впрочем, про бычка он, пожалуй, переборщил.
- Вы не слушаете, - заметила рассказчица. - Сами просили, а теперь не слушаете. Я же предупреждала, - ерунда все это и… сплошные романтические бредни! Глупости, одним словом.
- Нет-нет, простите! Я просто задумался… извините, ради бога, продолжайте.
- Продолжать-то уж больше нечего. Золотошвейка полюбила красивого поляка, врага, захватчика, пришедшего грабить и убивать ее народ, а… сердцу не прикажешь. Кстати, подобрала она его, на свою голову, у того самого дерева! Как он там оказался, неизвестно. Наверное, в каменоломнях хотел спрятаться, спасти свою жалкую жизнь от праведного гнева русских стрельцов, да не дополз… сил не хватило. У нас берега реки крутые, все изрыты добытчиками белого камня. Еще исстари в окрестностях Старицы разрабатывали белый мрамор - он веками стоит, не теряя ни цвета, ни прочности. Вы поглядите на древние постройки! Недаром наш город называли белокаменным.
- Так чем любовная история закончилась? - тоскливо спросил Смирнов.
- Известно, ничем. Хотели они тайно обвенчаться, а вера-то разная… он - католик, она - православная: видать, не сладилось. Поляк умер от ран, а девушка до самой кончины горевала, оплакивала своего возлюбленного и вышила на шелке тот берег, где дерево стояло, реку и герб того шляхтича. Вот он, неприметный вензель, - Хлебина указала на вышитый золотой ниткой значок из букв и завитушек. - Мама еще говорила, будто перед кончиной поляк попросил отвезти его к тому дереву, - там, дескать, ключ от смерти хранится. С тех пор, наверное, молва и пошла.
- Ну и как? Возили его?
- Кто ж знает? Не годы, века пролетели! Что было, то быльем поросло. Думаю, выдумки все это. Вышивка каким-то образом переходила в родне золотошвейки из рук в руки, пока не оказалась у Лукерьи, матери моей. Выходит, мы приходимся той девице дальними-дальними родственниками.
- А как сложилась судьба золотошвейки? - решил уточнить Всеслав.
Федотья пожала плечами, плотнее закуталась в платок.
- Ну, как? Покручинилась, поплакала, да и вышла замуж, наверное. Подыскали ей жениха и выдали. Тогда ведь дети отцу с матерью не перечили, не то что сейчас. Наши пару себе сами выбирают, женятся по любви! Куда только потом эта любовь-то их девается? Если бы мы с Ваней Настюшке мужа выбирали, уж за Кольку нипочем бы не отдали.
Она горестно вздохнула, нахмурилась. Судьба дочери беспокоила ее куда больше, чем забытая история золотошвейки.
Сыщик придвинул к себе лоскут с невзрачным рисунком.
- Чего ж он такой… простой? И основа на шелк совсем не похожа.
- Да, странно, - согласилась Хлебина. - Видимо, смысл вышивки не в красоте природы, а в содержании: она рассказывает, а не показывает. Напоминает! А что основа не шелковая? Так ведь шелк разлезся, истлел от времени. Мать новую вышивку сделала, - копию старой, - и берегла ее как зеницу ока. Вы копию в руках держите. Она ее мне показывала, девчонкам… Яне и Насте, другим тоже.
- Разрешите, я возьму это с собой? - неожиданно спросил Всеслав. - Хромов, муж Яны, будет рад.
Просьба прозвучала неубедительно, но Федотья Хлебина не заподозрила притворства.
- Берите. Чего уж там? У меня от матери много всего осталось, не обеднею.
- Спасибо.
Сыщик аккуратно свернул вышивку и спрятал ее во внутренний карман куртки. Ему вдруг захотелось пойти и посмотреть на знаменитое дерево. Федотья удивилась.
- Любопытный вы человек. Зима ведь, обрыв снегом замело, скользко там! Летом приезжайте. Эка невидаль, Кудеярово дерево!
- Нет, вы мне подскажите, как до него добраться. Хоть издали погляжу.
- Тогда вам в Рыбное ехать надо, там у любого спросите, каждый мальчишка дорогу покажет.
Федотья надела овчинный тулупчик, валенки, вышла проводить гостя до калитки. Пес гремел цепью, надрывно лаял. Темное небо, полное снежных туч, нависло над голым, белым от инея садом, над черными верхушками елей у катка. Оттуда перестали доноситься звуки духового оркестра.
- Погода портится, - сказала женщина. - Метель будет.
Сыщик посмотрел на часы - до темноты он должен успеть в Рыбное. Не тащиться же сюда второй раз? Зачем ему старое дерево на обрывистом берегу Волги, он не знал, но привык доверять своему чутью. Следует прислушиваться к себе, - сказала бы Ева. В данном случае Смирнов был с ней согласен.
- Эй! - крикнула ему вдогонку Хлебина. - А наследство? Вы же хотели…
