Круиз на краю бездны - Людмила Мартова
– А почему доноров не хватает? Ведь посмертно им может стать фактически любой.
– В большинстве своем россияне к трансплантации до сих пор относятся крайне настороженно и с опаской. В больницах скорой помощи постоянно появляются потенциальные доноры. Люди попадают в ДТП или другие катастрофы. Часто бывает так, что из-за травмы мозг человека умирает, но другие органы остаются в полной сохранности. В этом случае их можно изъять для пересадки. Процедура эта очень непростая, и технически, и в первую очередь юридически. Несколько врачей должны подтвердить, что мозг действительно умер, и, как ты понимаешь, далеко не все готовы взять на себя такую ответственность. И тут в дело вступают родственники умершего, которые устраивают скандал и запрещают изымать органы. Хотя российским законодательством это и разрешено. К сожалению, недостаток информации, безграмотность и страх оказываются зачастую сильнее желания и возможности спасти чью-то жизнь.
Иван говорил все громче, видно было, что эта тема действительно задевает его за живое.
– Кстати, у нас в стране по закону тело умершего человека принадлежит государству.
– Как это? – не поняла Таисия.
– Ну, у нас действует презумпция согласия. Ты же юрист, должна понимать, что это.
– Я понимаю, – кивнула она. – Если человек при жизни письменно не заявляет, что после смерти не согласен с изъятием своих органов в качестве донорских, то это означает, что автоматически он согласен стать донором.
– Умница. В России эта норма закреплена в статье восьмой закона «О трансплантации». Но она действует и в ряде других стран, например, в Испании, Португалии, Австрии. Трансплантация невозможна, только если человек при жизни написал отказ. Другая система изъятия органов в США и Германии. Там человек, наоборот, должен при жизни подписать документ, что он готов стать донором. Это модель испрошенного согласия. Нет такой бумаги – нет и пересадки. И бумагу эту нужно возить с собой, к примеру, вложив в водительские права.
К ним подошел Лурье, встал рядом, тоже расслабленно опершись на перила. Почему-то вдруг именно сейчас Таисия взглянула на него по-новому, не как на старика, разменявшего девятый десяток, а как на основоположника отечественной трансплантологии, вложившего в ее развитие немало сил, как умственных, так и моральных. А Иван – его последователь, лучший ученик, будущее этой сложной науки. И это стало возможным, потому что девять лет назад он осмелился пойти за своей мечтой, оставив место в отцовском отделении.
Таисии вдруг стало обидно, что ее умный и отзывчивый папа, похоже, этого так и не понял. Как он мог обидеться на Ивана? Как вообще можно обижаться на человека, который устремлен в будущее? Она решила, что по возвращении домой обязательно поговорит с отцом об этом.
– Лично я оцениваю презумпцию согласия как предварительную договоренность с обществом, что оно несет ответственность за жизнь и здоровье своих членов, – негромко сказал Лурье, включаясь в разговор и давая понять, что он слышал его начало. – Я вообще не вижу причин, которые могут заставить человека при жизни написать отказ от посмертного донорства. Знать, что ты будешь своей частичкой жить в других людях, понимать, что ты кого-то спасешь… Кем надо быть, чтобы быть категорически против такой возможности. И я категорически не согласен с тем, что у родственников испрашивают разрешение на изъятие органов. Это недальновидно и жестоко. Такие вопросы провоцируют людей на неадекватную реакцию, потому что в момент острого горя человеку явно не до нас. В состоянии стресса человек не может принимать взвешенное решение, зачастую люди принимают его на внутренней истерике, а в итоге мы получаем невозможность изъятия здорового органа, который спас бы чью-то жизнь.
– Сложная тема, – задумчиво проговорила Таисия. – Очень сложная.
– Да. И в этом вопросе церковь, к сожалению, не на нашей стороне. Она выступает против презумпции согласия. Священники убеждены, что пожертвование органов другому человеку может быть только добровольным. Мол, если человек решил, что после его смерти какие-то части его тела могут использоваться для спасения другого человека, то это можно считать выражением жертвенной любви. А любовь и жертвенность имеют высокий смысл только тогда, когда они осуществляются добровольно. Что ж, могу сказать только одно. Если мы примем в России такую модель, то на очень продолжительное время трансплантации станут еще менее доступны для людей.
– Но в Америке же система работает.
– Так там она давно налажена. И о необходимости подписать согласие на изъятие органов после смерти, так называемую донорскую карту, говорится из каждого утюга. Мощная пропаганда позволила сделать трансплантацию вполне себе распространенной практикой. Нам об этом приходится только мечтать.
– Идем дальше, – снова вступил в разговор Орлов. – Чрезвычайно важна качественная работа так называемой группы забора. Врачи очень тщательно относятся к подбору донорских органов, ведь от этого зависит результат. К примеру, если пересаженная почка так и не заработала, то ее можно удалить и пересадить новую, а в случае пересадки сердца все заканчивается крайне печально. Еще одна проблема – это отсутствие единого федерального листа ожидания, то есть списка пациентов, которым нужна пересадка. Врач включает туда пациента после того, как установлено, что помочь ему может только операция. И в каждой больнице такой список свой. В результате предсказать даже примерные сроки ожидания невозможно.
– Но почему?
Иван пожал плечами:
– Действующий закон о трансплантации приняли почти тридцать лет назад. И в нем существуют огромные дыры. Новый закон должен создать единый лист ожидания по всей стране, а также регистр отказов и согласия на посмертное донорство. Это должно сделать систему более прозрачной – и для пациентов, и для врачей. А также закон должен полностью исключить ситуации, когда орган взяли после смерти человека, который не хотел этого. Родственники тоже смогут заявить, что не согласны, но на это им будет даваться всего два часа. И если человек при жизни заявлял о своем согласии, а родственники против, то их мнение учитываться не будет. Но этот новый закон обсуждают уже больше пяти лет, а он так и не принят.
– А кто и как определяет, кому отдадут донорский орган? – спросила Таисия.
Рассказ захватывал ее все больше.
– В регионах это решает врачебный консилиум, у нас в Москве в подборе помогает специальная программа. В ней учитывается огромное количество параметров. От групповой совместимости органа и потенциального реципиента по крови до неотложности ситуации. Как правило, орган получает тот, кто в нем больше всего нуждается. Конечно, люди убеждены, что все решают деньги, предлагают любые, чтобы подняться в листе ожидания повыше, но это так не работает. Вот за всю историю трансплантологии в России не
