Сигнал из прошлого - Бачурова Мила
Отчего-то лучше всего он запомнил свои руки, лежащие на автомате, и напряженное лицо командира взвода – красноглазое, небритое. Остальное – лица других бойцов, баррикады перед зданием, тяжеловесные корпуса бэтээров – расползалось, утекало из памяти. Он точно знал, что все это было, но отчетливо вспомнить не мог. Как и не мог сказать, откуда узнал, что сигнал дадут в шесть пятьдесят – еще одна цифра, навсегда врезавшаяся в память. Помнил взвившуюся в темное, еще ночное небо сигнальную ракету и приказ командира: «На штурм!» А дальше все смешалось.
Стрелял командир, стреляли бойцы – и он стрелял, не лучше и не хуже других. Баррикады крушили бэтээрами. Кто-то куда-то бежал – возможно, он сам. А следующая картина – вокруг уже светло.
…На улице давно не раннее утро, а белый день. И оказалось вдруг, что они стоят не перед зданием, которое давно перестало быть белоснежным, верхние этажи почернели и дымились, а на какой-то улице.
«Снайперы, – сказал командир, когда одного из бойцов ранили. – Снайперы в окнах. Вот же гниды!» А в следующую секунду висок командира взорвался кровавыми ошметками. Командир покачнулся и завалился набок. Снайпер пристрелялся и больше не промахивался.
«Бей их!» – заорал кто-то. И полоснул автоматной очередью по окнам ближайшего дома.
Он тоже поднял автомат. Тоже стрелял – по окнам, по крышам, еще куда-то – командира с ними больше не было, и никто не отдавал приказов, – а потом увидел его.
Тот выглядывал из-за угла дома. Выглянет – спрячется. Выглянет – спрячется. Он запомнил пижонскую куртку – модную, из светло-голубой джинсы, с небрежно подвернутыми рукавами, и лицо. Даже не само лицо – азарт, которым оно горело. Когда парень выглянул в следующий раз, в руке у него что-то было. А он уже стоял наготове. Уже навел на гада автомат, оставалось только нажать на гашетку. И он нажал. На светло-голубой джинсе, от левого плеча парня наискосок, к правому бедру, расцвели красные кляксы. Парень упал. Из рук у него выпал фотоаппарат.
«Ты придурок?! – гаркнул кто-то. – Был приказ не стрелять по гражданским!»
«Я стрелял по снайперу», – пробормотал он.
«Идиот! Какой, на хрен, снайпер? Уходим!» – боец утащил его за собой.
В тот день он убил еще двух снайперов. Они тоже отлично маскировались, притворялись гражданскими. Но его было не обмануть. И он стал умнее, убивал так, чтобы не видели другие бойцы.
…Новая картина – светлый нарядный зал, украшенный позолотой и лепниной, с высоченными потолками и переливающимися хрусталем люстрами. Победа. Мятеж подавлен. Климов Аркадий Михайлович представлен к правительственной награде – медали отважным участникам штурма вручал лично Президент.
…Следующая картина – чеченская война. Там он впервые убил ножом. Заколол снайпера в спину. Это было приятнее, чем стрелять. Чувствовать под штык-ножом сопротивление тугой человеческой плоти и преодолевать его. Но получилось некрасиво. Крови из раны на спине вытекло немного, спереди светло-серая ветровка – этот снайпер тоже пытался маскироваться под гражданского – украсилась единственным небольшим пятном.
Он раздобыл хороший охотничий нож, в те годы в холодном оружии недостатка не было. И следующему снайперу перерезал горло. Вот это оказалось то, что надо! Он наконец-то понял, как правильно охотиться.
…Следующая картина.
«Не надо! За что? Что я вам сделала?!»
И его ответ:
«Снайпер». Слово-заклинание. Скажи его – и перед тобой откроются все двери.
Его рука, ухватившая девушку за длинные волосы. Кровь, хлынувшая из перерезанного горла, заливает ее белое платье.
…«Ты совсем е…тый?! – вопль командира взвода. – Твой нож? Чего молчишь?! Я спрашиваю, твой?!»
Его комиссовали «по состоянию здоровья». Вчистую. С подозрением на астму.
«Распространяться про твои загоны не буду, – сказал на прощанье командир. – Боец ты был неплохой. Но бросай это дело, понял?»
«Так точно».
Он был отличный боец. И когда командир отвел взгляд, он прекрасно знал, о чем тот вспоминает. Как Климов вытащил его, оглушенного, из-под обстрела. Такие долги нельзя забывать. Командир – не забыл.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})И он вернулся домой. В Смоленск…
* * *Обрывки воспоминаний ускользали. Проплывали перед глазами зримо, но неуловимо, как туман над водой.
…Четвертое октября девяносто третьего.
…Чечня.
…Снайперы – один, другой, пятый.
…«Бросай это дело, понял?» «Так точно…»
Снайперы в Смоленске. Они появились и здесь. Звали его к себе, тянули. А еще было жалко, что пропадает без дела такой хороший нож. Нож, как и он, скучал без работы. Без настоящей работы…
Человек рядом с его кроватью. Сон или явь? Граница по-прежнему размыта. Одет в белый халат, но это почему-то не женщина – мужчина. Пожилой. Лицо кажется знакомым.
– Кто вы? – Аркадий едва узнал свой голос, он охрип от долгого молчания.
– Медбрат. Спите, не беспокойтесь.
– Что вы делаете?
– Ставлю вам другое лекарство.
Мужчина в белом халате снял со штатива почти опустевшую колбу, заменил на новую – маленькую, но полную.
– Зачем?
– Врач распорядился. Это новый препарат, поможет вам заснуть.
– Я и так хорошо сплю.
– Врачу виднее.
Мужчина в белом халате что-то подкрутил. Раствор, поступающий из колбы в вену, начал капать быстрее.
– Сладких снов, Сигнальщик, – сказал мужчина в белом халате, задумчиво глядя на него. – Сладких снов.
В глазах потемнело. Последним, что увидел Аркадий, было умиротворенное лицо мужчины. Так выглядят люди, честно исполнившие свой долг.
Эпилог
– Ну что, за нас? – Вероника сунула Тимофею в руку бутылку пива и уселась на табуретку.
Тимофей как истинный джентльмен покачивался в гамаке и на пиво посмотрел с осуждением. Алкоголь он не жаловал, но Вероника не теряла надежды когда-нибудь сделать из него человека.
– Праздновать особо нечего, – сказал он. – Четверо человек погибли.
– Ты и Аркадия, что ли, посчитал? – возмутилась Вероника. – Да ему так повезло, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Покрошил столько народа и тихо-спокойно скончался во сне от остановки сердца!
– Да… – протянул Тимофей, глядя в пустоту. – Тихо, спокойно. Вот так они и уходят – все те, кто пытается хоть как-то рассказать вселенной о своем существовании. Великие и ужасные. Когда они не нужны, их просто убирают, вот и все.
– Пей пиво, Тиша, – посоветовала Вероника. – Оно – того, помогает. Я потом, если что, еще сбегаю. Не смотрел еще?
– Нет, – качнул головой Тимофей. – Тебя ждал. Нажми на пробел.
Вероника нажала, и на одном из больших экранов закрутилась знакомая заставка Неона.
Несмотря на уйму ограничений, наложенных полицией, снять выпуск все-таки удалось. Веронике пришлось возвращаться в Смоленск, чтобы утрясать кучу всяких деталей. Долго разговаривали со следователем Никитиным. В итоге пришли к консенсусу. Неону позволили сделать материал и даже выставить на передний план свою роль в истории («А куда ее еще было выставлять? – недоумевала Вероника. – Если бы не Тимофей, убийцу поймали бы разве что случайно!»). Но категорически запретили хоть как-то апеллировать к делу из девяностых.
Убийца умер. Его показания не были надлежащим образом оформлены. И поэтому никто уже не сумел бы доказать, что в старом деле, мягко говоря, допущена ошибка. Сделав такое заявление, можно было попасть под закон о клевете.
Когда Вероника позвонила Тимофею и рассказала обо всем этом, он долго молчал. Она даже подумала, что повесил трубку, и окликнула его по имени. Тогда Тимофей медленно и как-то странно сказал: «Пусть так. Мы согласны. Ни слова про девяностые». «Но ведь…» – пыталась возразить Вероника. «Скажи следователю, что ты все поняла. Пообещай, что мы останемся в рамках… И не вздумай сказать, кто помог тебе получить материалы по тому делу».
Сказав это, он действительно сбросил вызов. А Вероника почувствовала, как у нее по спине забегали мурашки. Она все исполнила в точности и больше вопросов не задавала.