Черный поток - Роман Валериевич Волков

– Вы не против? – ворвался в поток невеселых мыслей Никишин.

– Что?

– Вы не против, если я кофту надену, а то у меня тут стекло отходит – давно собираюсь на СТО заехать, да все никак времени нет, – и здорово дует?

– Валяйте.

Петр сбросил скорость и положил руку поближе к кобуре. Он внимательно следил, как парень достал с заднего сиденья серую толстовку, надел на себя и накинул капюшон.

– У меня с детства отиты, так что сквозняков боюсь больше пистолета, – усмехнулся он.

Петр улыбку не разделил, а только плотнее сжал губы. От кофты исходил очень знакомый запах с явной ноткой лимона. Такую туалетную воду ему дарила Катя на последний Новый год. Он ею пользоваться не стал – мол, я не принц Лимон. Что ж. Катерина знала, кто точно будет поливать себя чем угодно, лишь бы ей понравиться. Где сейчас коробка с туалетной водой, Зигунов не знал – жена убрала ее куда-то. До сегодняшнего дня ему было и не интересно – куда. Теперь он знает. Надо полагать, очкарик тоже получил подарок. Безотходное производство.

Майор свернул на старый раздолбанный проселок, который тянулся между болотами. Место здесь было глухое и безлюдное. Машины проезжали редко, а люди почти не ходили вообще, так как полоса твердой почвы была только одна – дорога. С обеих сторон простирались поросшие редкими чахлыми кустами топи.

Отличное место, чтобы избавиться от тела. Майор снова глянул на попутчика. Если Никишин убийца, сейчас самое время напасть. Труп исчезнет в болотной жиже быстро, и потом его уже никто никогда не найдет. А нет тела, как говорят, нет и дела. Черт, надо было у пэпээсников наручники взять. Или хотя бы связать очкарика веревкой из его багажника. Ну, Зигунов, ты и дал маху. Сделай такую хрень кто-то из подчиненных, тут же улетел бы из отдела. Даже свиста бы никто не услышал. Профессионал, нечего сказать.

– А… Екатерина Александровна надолго уехала? – с запинкой произнес помощник библиотекаря (чуть не оговорился опять «Катя», видимо). Петр вздрогнул и скрипнул зубами.

– Екатерины Александровны больше нет.

– Что? Как нет?

– Так – нет. Ее убили. И не нужно притворяться, что ты не в курсе.

– Что? Убили? Кто? Когда?!

Теряя над собой контроль, майор жахнул кулаком по рулю и сказал фразу, ради которой, кажется, все это и затевалось:

– Как кто? Вы и убили. – Чуть было не сказал, как настоящий Порфирий Петрович: вы и убили-с.

– Я ее убил… Своей медлительностью…

На лице Дениса был написан такой ужас и недоумение, что его могло бы даже стать жалко. Он смертельно побледнел, на глазах выступили слезы, губы задрожали.

– Это все из-за тебя! – начал он кричать, захлебываясь словами. – Сука! Дерьмо! Ты ее никогда не понимал! Бил! Я знаю! Она говорила!

У Зигунова внутри все сжалось. Он только один раз в жизни ударил Катю. Совсем не сильно. Даже не ударил, толкнул, потому что она пришла с какой-то институтской вечеринки хорошенько выпившая и на взводе. Стала допекать его, устроила скандал с какими-то абсурдными обвинениями, что он следит за ней, роется в ее телефоне, записях, прослушивает звонки… В общем, всякую чушь несла, но остановить ее было невозможно. И вот тогда, когда она кинулась на него с кулаками, он ее оттолкнул. Катя упала и начала плакать. И запомнила…

– Что молчишь? Скажешь, неправда?! Я все про тебя знаю. Все знаю. Катя же… Она же… Мы любили друг друга! Она хотела уйти, а ты ее не отпускал. «Не доставайся же ты никому», да? Да?! Убью тебя! Я сам тебя убью!

Петр не успел заметить, как парень выхватил из кармашка на дверце отвертку и ринулся на него. Нога автоматически резко вдавила педаль газа. Шины взвыли, машина вильнула, съехала правыми колесами с дороги и по инерции влетела в ствол кривого засохшего дерева.

Обоих пассажиров сильно тряхнуло, но Никишин этого, кажется, даже не заметил. Он как бешеный размахивал отверткой, стараясь всадить ее в лицо Зигунова. Тот отбивался, одновременно вытаскивая из кобуры пистолет. Денис действительно оказался сильным, и в какой-то момент ему все-таки удалось прорваться сквозь оборону. Петр ощутил жуткую боль в районе шеи. На плечо моментально потекло что-то горячее, а лицо нападающего окрасили ярко-красные брызги.

– Сдохни! Сдохни! – выкрикнул молодой человек, всаживая отвертку в шею противника еще раз.

Грохнул выстрел. Никишина отбросило. Он замер с удивленным выражением на лице. Из аккуратной дырочки на груди вился дымок. По кофте быстро расплывалось темное пятно крови.

Из кармана куртки Зигунова послышался звонок телефона. Зажимая изо всех сил рану на шее, он кое-как вытащил его и нажал на значок зеленой трубки:

– Зигунов.

– Как ты там? Держишься? – послышался голос полковника Дидиченко.

– Угу.

– Я тебя порадовать звоню… Ну как – порадовать… В общем, все кончилось, майор. Похоже, можно закрывать дело.

– Да уж…

– Аброськин в камере себе вены вскрыл. Зубной щеткой. Ручку заточил и вскрылся. Молодцы не углядели. Но это я с ними потом еще побеседую на этот счет – куда они смотрели? В общем, кончился Аброськин. И записку оставил, мол, не хочу на подвал, во всем сознаюсь. Вот так. И приписал: спасибо. Я так полагаю, это тебе. За то, что остановил его. Ну и я от себя тоже говорю – спасибо.

Заключение

Я начал писать Книги еще задолго до института и даже школы. Я имею в виду Литературу, а не жалкие статейки в жалких научных журналах. Помню, когда стал кандидатом искусствоведения и мне прочили великое будущее, думал – вот оно! Теперь я все изменю. А нет. Все осталось так же. А может, и хуже.

Потом возглавил кафедру, как все пели:

– Павел Юрьевич, вы свет в оконце!

– Доцент Рында – это новое слово в русском литературоведении!

– Вы обязательно должны издавать ваши произведения!

Ну на этом, собственно, все и кончилось. Издавались только мои убогие методички, унылые статьи и один учебник в соавторстве с Зориным, который вскоре и возглавил кафедру.

Тогда я понял, что все я делал не так.

Мысль о том, что мои произведения должны выйти на бумагу улиц, была с самого начала. Именно она вдохновляла и вела меня как ученого, литератора, писателя, наконец. Она завладела душой меня-творца, вдохновляла и не позволяла сдаться, когда события начинали жить отдельной,